Good Again (СИ)

— Я не позволила ему, и тебе не позволю, — прорычала я, перевернувшись на спину и выбираясь из-под него, инстинктивно сомкнув колени. Теперь я могла снова как следует его рассмотреть.

Сверху на меня глядели два темных бездонных омута, и я поняла, что Пита рядом со мной сейчас нет и в помине, если сегодня ночью он вообще здесь был. Мой Пит никогда бы не посягнул на нечто столь ключевое, как мое неотъемлемое право получать в постели удовольствие. Я кляла себя за жалкую неспособность выносить одиночество, за то, что мне не хватило мужества пережить еще одну ночь без него. Какая же я была дура!

— Ты ушла на весь день. Откуда мне знать, чем вы там двое занимались? — допытывался он, подползая ко мне ближе, его рука схватилась за мою лодыжку. Я невольно подтянула к себе ноги, чтобы держать его на расстоянии.

От гнева все мои чувства будто растаяли.

— Гейл ко мне не прикасался! Ты же знаешь, я была в приюте до того, как пришла в пекарню. Я же прислала тебе оттуда записку, — он снова двинулся ко мне, я — от него, так что мне пришлось пятиться, и моя спина в итоге оказалась прижата к подголовнику кровати.

— Возможно… — его рука с быстротой пули рванулась ко мне, он схватил меня за волосы и прошипел мне в самое ухо. — Может, он прислонил тебя к дереву и трахнул посреди леса. Могу поспорить, тебе бы это понравилось, — другая его рука схватила меня за бедро, он попытался прижать меня к себе. — Как два грязных переродка****, — выплюнул он, и его лицо исказилось от гнева.

От этих слов я будто бы очнулась, осознав вдруг суровую реальность — это и в самом деле не мой Пит — и с размаху влепила ему пощечину.

— Да как ты смеешь! — процедила я, вспыхнув от ярости от подобного оскорбления.

Но такой его реакции я вовсе не ожидала. И даже не заметила, как взметнулась его тяжелая ладонь, которая наотмашь вдарила меня по лицу, да так, что я подлетела на месте, и, потеряв равновесие, шлепнулась обратно на кровать. У меня все поплыло перед глазами от боли и шока, и прошла пара секунд, прежде чем я оказалась в состоянии поднять глаза на Пита. Тот сидел рядом, очумело глядя на свою, видимо, саднящую от удара руку так, как будто ему только что ее пришили. Воспользовавшись тем, что он на миг впал в ступор, я не стала терять понапрасну времени и спрыгнула с кровати, но меня настолько переполняли адреналин и страх, что я даже не могла сразу сообразить где тут ванная. Свернувшись в жалкий дрожащий комочек, я просто забилась в угол в дальнем конце комнаты.

— Китнисс? — произнес он упавшим голосом. Он опустился на колени на пол, меня же ужас оттого, что только что случилось, вдруг перенес в тот жуткий день, когда в тринадцатом Пит пытался меня придушить. Я будто чувствовала, как железные пальцы смыкаются на моей шее, и что я вот-вот умру. Вся прежняя паника и страх вернулись с прежней силой, я уже не злилась, а была напугана, и принялась рыдать: ужасные всхлипы напополам с икотой вырывались из моей груди. Пит снова попытался ко мне приблизиться — теперь его глаза были уже голубыми, и из них тоже лились слезы, и он не пытался их сдержать. Он потянулся ко мне, но я вздрогнула, как будто его прикосновение обязательно причинило бы новую боль.

— Китнисс? — повторил он надтреснутым, испуганным голосом, который при других обстоятельствах тут же растопил бы мое сердце, вызывая желание немедленно его утешить. Но у меня не осталось ничего, что я могла бы ему дать, и я еще глубже забилась в уголок.

— Пожалуйста, просто уходи, — выдавила я между всхлипами.

— Нет, Китнисс, прошу, я… — он умолял.

— Просто УХОДИ! — выкрикнула я, лишь сейчас сообразив, в какой стороне от меня ванная комната. Я бросилась туда, заперлась там и сидела до тех пор, пока не убедилась, что он действительно ушел.

***

В ванной, отгороженная от мира запертой дверью, я просидела бессчетное количество времени. Я даже умудрилась однажды задремать, закутавшись в мягкий капитолийский банный халат и припав спиной к прохладной мраморной стенке. Этому меня научили Игры — как засыпать где и когда угодно, в любой позе. Вышла я, только когда увидела, что дневной свет уже льется сквозь маленькое оконце. Тихонько приоткрыв дверь, я огляделась и обнаружила, что в спальне пусто. И я каким-то шестым чувством ощущала, что и во всем доме — никого.

Стоило мне сделать пару шагов, как разом заныли все измученные и затекшие мышцы. Напоминание о прошлой ночи. Но внутри я вообще ничего не ощущала — будто меня выскребли до донышка. Я двигалась будто сквозь в липкую смолу, и чувствовала, что скоро пойду ко дну. Позволь я себе это, я меня ждало медленное погружение в море тоски без надежды на спасение, тогда я вообще никогда больше не вышла бы из этой комнаты. Так что я невероятным усилием воли заставила себя двигаться: помылась, с собой осторожностью касаясь тех нежных мест, что несли следы его грубого обращения. По всей поверхности моих ягодиц, по ногам и спине были разбросаны следы от его пальцев и зубов, но больше всего досталось распухшей теперь скуле. Такое запросто не спрячешь. Одевшись, я спустилась вниз, чтобы отыскать и приложить к лицу пакет со льдом, и свернулась калачиком на диване.

Я была опустошена, никаких чувств в душе. Даже любовь к Питу казалась чем-то далеким, настолько я была измотана, истощена, все, что я могла нащупать внутри — смертельная инертность. Мне хотелось лишь больше не обращать внимания ни на какие внешние раздражители, и предаться отдаться без остатка своему сплину. Не было никого, к кому я могла бы обратиться, никого, кто бы понял меня и то, что со мной случилось, за исключением, может быть, Пита, но его мне как раз хотелось видеть меньше всего.

Меня терзало чувство самоуничижения, презрения к себе. Давно ли я была сильной и независимой. Заботилась в одиночку о своей семье. Теперь же я не узнавала себя в этой жалкой, зависимой от присутствия другого человека женщине, в которую я превратилась. И впервые я усомнилась в том, нужно ли вообще любить в жизни кого-то, и начала подбирать множественные доводы в пользу того, что эта игра вообще не стоила свеч, ибо любовь приносит слишком много боли и страданий. И я была не дальновидней, чем моя собственная мать когда-то, если позволила этому чувству забраться в свое сердце. Да, я была всю дорогу права, страшась брака, но вот от любовной слабости не убереглась. И я даже заняла себя на некоторое время мыслями о том, как соберусь и перееду обратно в свой дом, да там и останусь.

На диване я снова задремала под тяжестью своих душевных мук, и проснулась уже от звонка в дверь. Протирая глаза и заспанное лицо, я открыла и увидала Гейла, который стоял на крыльце с кучей свертков и коробок в руках. Я неуверенно его впустила и указала на стол, куда он мог положить свою ношу.

— Хочешь чаю? — спросила я, стараясь не показывать до какой же степени мне все уже по барабану. И пошла на кухню, чтобы поставить чайник на огонь.

— Не-а, спасибо, не до чаев. График, понимаешь ли, и мои ассистенты-надзиратели все еще на стрёме. Я искал тебя в пекарне, чтобы оставить там все это, но она оказалась на замке.

Я опешила. Пекарня закрыта. Но отметила про себя, что даже эта новость не особенно меня взволновала. Однако от весьма наблюдательного Гейла мое удивление не укрылось, и он последовал за мной к столу.

— А ты не знала, что она закрыта? — спросил он.

Я уже подняла голову, чтобы ответить, когда Гейл вдруг схватил меня за плечи.

— Черт побери, что с твоим лицом?

— Врезалась в дверь, — сказала я с долей сарказма, припомнив, что именно эту версию у нас в Двенадцатом обычно выдвигали жены, угодившие мужьям под горячую руку. Самое то, подумала я.

— Брехня! Да я отделаю этого поганца на раз-два. Где он? — взорвался Гейл.

Чайная чашка полетела в мойку так стремительно, что у нее не было шансов уцелеть — в таком я была гневе. Хватит с меня драчунов, позеров и вообще помешанных на контроле парней! Меня достало, что меня все время пытаются взять так в оборот.