Нашествие гениев (СИ)

— Тебе снился кошмар, и я не мог тебя разбудить, — пролил свет на мрак происходящего мой панд-спасатель. — Я звал тебя, но ты не просыпалась, а затем ты начала кричать. Ты повторяла одно слово: «Нет», — и я начал тебя трясти. Это помогло — ты открыла глаза, но не приходила в себя. Что тебе снилось?

— …крейсер «Аврора», — пробормотала я, цитируя старую русскую песню. — Не спрашивай, L, я не отвечу.

— Расскажи Мэтту, — пожал плечами Рюзаки. — Это зашло слишком далеко — мы должны что-то делать.

— Нет, L, — покачала головой я, обнимая колени руками. — Я не буду никому ничего рассказывать, иначе ты уйдешь.

— Не обязательно, — пожал плечами Рюзаки. — Есть вероятность…

— Я не хочу рисковать, — перебила его я. — Если есть хоть один процент, говорящий, что ты исчезнешь, я ни словом не обмолвлюсь. Без тебя нам Киру не победить, и это не неверие в силы остальных: просто сейчас Кира слаб тем, что работает один, и только работая командой, мы сможем быстро и максимально эффективно его нейтрализовать. Все, я все сказала. Я никому ничего о себе не расскажу.

С этими словами я встала и отправилась в ванну. Заперев дверь, я сползла на кафельный пол и, включив воду, начала стучаться лбом о стену. Боль меня несколько отрезвила, и я смогла-таки умыться, правда, на подвиг в виде принятия душа меня не хватило, и я выползла в коридор. Народ был на кухне, и я, скрепя сердце, пошлепала туда же. На дворе обозначался рассвет, на часах — пять утра, а на календаре — восьмое августа, суббота. Я мысленно взвыла от перспективы топать на курсы и начала молча готовить завтрак. Мэлло пошлепал в ванную, Дживас дымил цыбулькой в открытое окно, а Ниар что-то сосредоточенно обдумывал, возводя на столе монумент под названием «Памяти шоколадных конфет посвящается». L же в одиночку бухал свою патоку и пристально меня разглядывал, словно пытался понять, подкралась уже ко мне шиза или еще только на подходе. Не кипешуй, Рюзаки! Она уже давно бухает вместе с моим самовосприятием и логикой — я же живу в одной квартире с анимешными трупаками, втюрилась в одного из них и всеми фибрами души ненавижу шинигами — божеств из мира мертвых!

Заморачиваться я не стала и тупо сварганила творожную запеканку. За это время душ приняли все присутствовавшие, включая L: он, оказывается, был мною разбужен, когда я начала метаться по кровати и махать руками, аки Карлсон пропеллером. Собственно, потому он и кинулся меня в кровать вживлять — боялся, что если не прижмет меня к ней, я ляпнусь на пол, а потом испугался, что раз я в норму не прихожу, могу себе навредить вполне умышленно.

Завтракали мы в полной тишине, а затем я утекла к себе в спальню — убирать койко-место, но стоило лишь мне заправить покрывало, на мою кроватку рухнула полосатая тушка, разрушая созданный мной порядок. На Дживасе снова были гогглы, зато сигарета из губ была удалена — и на том спасибо… Он молча воззрился на меня, а я, тяжело вздохнув, села (причем именно села, а не упала) неподалеку от геймера и тихо спросила, глядя на него:

— Майл, зачем все это? Ты ведь не хочешь быть моим парнем, зачем ты согласился?

— Ты хочешь вернуть все в прежнее русло? — спокойно спросил Дживас без тени недовольства или возмущения. Но мне даже больно не было — только всплыл в памяти полный злобы и уверенности в своей правоте голос, говоривший: «Все предают!» Я усмехнулась и ответила:

— Мои желания никогда никого не интересовали, Майл. Ни тебя. Ни Ионова. Ни шинигами. Ни его. Вы все делали только то, что велел вам ваш разум, забывая о том, что рядом есть еще кто-то. Эгоизм? Нет. Простое нежелание понять, что других ваши поступки могут ранить, а то и убить. Если же вы это понимали, мне вас искренне жаль, потому что «предавший предает в первую очередь самого себя». Знаешь, если бы ты тогда не солгал и не сказал, что я тебе нравлюсь, все было бы куда проще.

— Считаешь, я лгал? — усмехнулся Дживас, глядя куда-то мимо меня. Смотреть мне в глаза он упорно отказывался.

— Если нет, еще хуже. Потому что если я тебе была безразлична, это все было лишь естественным следствием того, что тебе на меня плевать. А вот если ты не врал, все куда хуже. Потому что ты поиграл со мной два дня и бросил надоевшую куклу в угол. Ушел, наплевав на меня. Я не предъявляю претензий и не хочу ссориться. Но он был прав — все предают… Он меня предостерегал, а я не послушала, за что и поплатилась.

«Но убивают все любимых, —

Пусть слышат все о том.

Один убьет жестоким взглядом,

Другой — обманным сном,

Трусливый — лживым поцелуем,

И тот, кто смел, — мечом!» Не больше и не меньше, Майл. Не больше и не меньше. Либо ты из доброты душевной решил создать иллюзию любви, но не выдержал, либо наигрался, очень быстро поняв, что кукла — существо неинтересное и тебе не ровня, и решил уйти, но, опять же, из доброты душевной, бросить, сказав: «Все кончено», — не решался, а потому всеми силами пытался отстраниться. И не важно, где правда, а где ложь. Утром у тебя в глазах было сочувствие и больше ничего. Других чувств ко мне у тебя сейчас нет, а потому я не вижу смысла и дальше тебе навязываться.

— Хорошо, — пожал плечами Майл. — Надеюсь, без обид?

— Естественно, — ответила я. — Я не собираюсь обижаться на тебя.

— Из принципа «на дураков не обижаются»? — вскинул бровь геймер.

— Нет. Из принципа «мне уже все равно», — пожала плечами я.

— Вот и хорошо, — хмыкнул он и ушел на кухню, а я до самого конца провожала его взглядом. Я не надеялась — я прощалась.

Дверной проем. Когда-то родная, но теперь такая далекая спина, затянутая полосатой кофтой. Боль. Пронзительная, разрывающая сердце на миллион частиц… Темнота коридора. Пустота комнаты. Одиночество всей моей жизни…

Я закрыла глаза и откинулась на спину. Ну и ладно, ну и пусть. Так и должно было быть. «Жизнь — игра, у тебя нет масти», — вспомнилась строчка из песни «Кукрыниксов», стоявшей на мелодии звонка моего мобильного, оповещавшей весь мир, что меня домогается мой вражина. О да, Ионов — снова мой враг номер раз, ибо я выспалась, увидела кошмар, и глюк в стиле: «Он такая душка, он обо мне заботится», наконец исчез: сняла царица-ночь с глаз лошадки по имени Маня шоры! Ура ей… Вот только почему-то именно сейчас, полностью осознавая, какая Ионов гадость, мне захотелось, чтобы наступила ночь, чтобы именно эта гадость отвела меня на поляну в лес и, усадив на плед и вручив горячий чай из термоса, сказала: «Знаешь, когда я смотрю на звезды, я верю, что даже в моем будущем возможен свет. Как и в твоем. Не верь никому — верь только им, только этим звездам. Возможно, тогда они придут в твою жизнь светом и счастьем. Ведь ты это заслужила». Тогда, в ту ночь, после моей третьей победы в финале подпольных боев, когда я билась в истерике, он именно так и поступил, и это единственное, за что я ему безумно, искренне, всем сердцем благодарна. Когда он это говорил, он искренне улыбался, а не ухмылялся, и я поверила. Поверила в свет звезд, и это дало мне силы жить дальше. Вот только сейчас свет почему-то погас, и мне жизненно необходимы были те самые слова, говорящие, что даже я могу надеяться на счастье, и что, возможно, свет загорится вновь… Но он этого не повторит, к сожалению. Он ведь никогда не повторяется… Ну и ладно, переживу очередную маленькую драму своей жизни и так, без поддержки вампиров со склонностью к лиризму. Я же сильная, как он любит повторять… Вот и не буду в драматизм впадать!

Повалявшись на диване, я таки соизволила соскрести себя с него и пошлепала на кухню. Ниар и L обнаружились за столом, с чашками чая в лапках, и я, усевшись на свое законное место, набрала номер Ионова на мобильном. L как ветром сдуло — даже чай на столе оставил. Ага, ломанулся играть в шпионов, хитрая ты харя?

— Как спалось, моя Королева? — раздался в динамике ненавистный мне голос, который я хотела услышать.

— Как в первый день двадцатипятилетнего заключения в колонии строгого режима, — вздохнула я, а Ионов озадачился: