Игра на двоих (СИ)

Я не слышу, как возвращаются наши подопечные. Вместо этого вижу стоящего в дверях мертвенно-бледного Питера с натянутой улыбкой на лице и дрожащую Примроуз, чьи руки испачканы чем-то темно-красным. Мы встаем им навстречу. Пит кивает Хеймитчу и говорит, что все прошло не так уж плохо, а Прим молча подходит ко мне и, пряча глаза, обнимает. Не отвечая на объятия, я растерянно перевожу взгляд с девочки на ментора и Эффи. К счастью, Бряк разряжает накалившуюся обстановку: она оглушительно громко хлопает в ладоши и делано бодрым тоном отправляет трибутов в ванную, после чего они смогут присоединиться к нам за столом. Порция и Цинна возвращаются из своих мастерских.

За обедом я молча наблюдаю за парнем и девочкой, пока мои напарники выспрашивают подробности. Пит в деталях рассказывает обо всем, что происходило за серыми стенами зала, а Прим отделывается лишь парой слов, так и не сказав прямо, какой именно навык она показала Организаторам. Вспомнив ее алые руки, я настораживаюсь. Под моим пристальным взглядом девочка пугается еще сильнее и хочет уйти в свою комнату, но Бряк не отпускает ее.

— Сначала мы должны узнать, сколько баллов вы оба получили.

— А можно вы узнаете об этом без меня? — робко спрашивает Прим.

Вместо ответа Эффи смеется и, приобняв ее за плечи, ведет обратно в гостиную.

— Снова все или ничего? — шепотом подкалывает меня Хеймитч, развалившись рядом со мной на кожаном диване.

Я усмехаюсь. Он намекает на мои испытания, когда я ожидала, что получу ноль, один, два балла за свою дерзкую выходку, но только не все двенадцать.

— Сегодня скорее ничего, — шепчу я в ответ, посматривая на левый край дивана, где сидят Прим и Питер.

Наконец экран настенного телевизора загорается и мы видим бессменного ведущего Голодных Игр Цезаря Фликермена. Сегодня его волосы выкрашены в темно-синий цвет, а на шее красуется классическая черная бабочка. Он приветствует телезрителей, говорит пару слов о команде трибутов Семьдесят Четвертых Голодных Игр и переходит к результатам встречи Организаторов с их жертвами. Первый, Второй, Третий. Девять. Десять. Восемь. Очень скоро я забываю обо всем, потерявшись в числах. И не сразу улавливаю «Двенадцатый» и имена своих трибутов. Пит Мелларк. Восемь. Гостиная взрывается криками поздравлений. «Да, с этим можно работать!», — заявляет Эффи. Прим, уловив нотки гордости в ее голосе, съеживается и забивается в самый угол дивана, стараясь стать незаметной.

Примроуз Эвердин. Десять баллов. Фликермен поздравляет последнего трибута с невероятно высоким результатом и прощается с телезрителями до завтрашнего интервью. Изображение гаснет, и в гостиной надолго повисает мертвая тишина. Все взгляды направлены на Прим. Та смущается и, по очереди посмотрев на каждого в комнате, тихо спрашивает:

— Что скажете? Я справилась?

Все присутствующие разражаются смехом.

— Справилась? — насмешливо переспрашивает Хеймитч. — Ты определенно произвела на всех сногсшибательное впечатление!

Все берут напитки с подноса на журнальном столике и поднимают бокалы за трибутов Дистрикта-12. Прим не двигается с места и не сводит с меня вопросительного взгляда. Почувствовав, как волнение отступает, я киваю и растягиваю губы в улыбке. Да, малышка, ты справилась. Только как? Теперь вопросы появляются у меня.

Мы еще долго остаемся в гостиной, подводя итоги сегодняшнего дня и обсуждая планы на завтра. Прим выглядит очень усталой, и Эффи разрешает ей пойти отдохнуть. Я с удивлением смотрю девочке вслед, пока она выходит из комнаты. В ней что-то изменилось, будто она повзрослела всего за несколько часов. Юная мисс Эвердин скрывается в своей спальне и, отказавшись от ужина, не выходит до утра.

Следующий день оказывается ничуть не проще своего предшественника. За завтраком я с долей злорадства узнаю, что Эффи разбудила трибутов на рассвете, чтобы они успели подготовиться к встрече с Цезарем. Им обоим придется вытерпеть трехчасовую лекцию Бряк о том, как держать себя перед камерой, зрителями и Фликерменом. Мы с Хеймитчем переглядываемся, дружно закатываем глаза и, не слушая возмущенных криков Эффи — что-то о безответственности — отправляемся на прогулку по городу. Проснувшись сегодня утром, я неожиданно поняла, что мне хочется хотя бы на несколько мгновений почувствовать себя частью праздника, что отмечают сейчас на улицах Капитолия. Хеймитч удивился моей просьбе, но не стал возражать. Вижу, что ментор готов сделать все, что угодно, чтобы отвлечь меня от происходящего в эту минуту в Центре Подготовки, и я безумно благодарна ему за это.

Мы возвращаемся в пентхаус после полудня и моментально попадаем в водоворот творящейся вокруг суеты. Все по знакомому сценарию: тело, лицо, кожа, волосы, ногти. Нас с Прим готовит одна команда. Моя подопечная варится в масляной ванне, а я тем временем прыгаю в душе под струей кипятка. Вернувшись в комнату и увидев разложенные на столе инструменты, девочка издает писк полузадушенной мыши. Октавия и Вения избавляют нас от лишней растительности на лице и теле, а заодно подравнивают волосы, укоротив их примерно на треть. По времени все процедуры длятся примерно вечность. Я собираюсь мирно задремать в глубоком кресле под тихую беседу Флавия и остальных, но умоляющий взгляд Примроуз заставляет меня проснуться. Она нервничает от того, что с ней делают эти куклы, и от того, что ждет ее вечером. Поддавшись внезапному порыву, я протягиваю ей руку. Она цепляется за нее своей и улыбается. «Не того боишься», — одними губами шепчу я девочке. Та смелеет и сама заводит ничего не значащий разговор с кружащей вокруг нее Октавией. Удовлетворенно усмехнувшись, я закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла, позволяя помощникам Цинны делать все, что заблагорассудится. Ведь мне хорошо известно, что стилист обозначил границы и дал этой тройке разноцветных клоунов четкое указание не переусердствовать.

Как только команда подготовки заканчивает свою работу, в комнату проскальзывает Цинна с ворохом черно-белых тряпок. Знаю, не должна так называть созданные моим гениальным другом произведения искусства. Он протягивает мне черное платье со спущенным плечом и коротким разрезом внизу. Когда я втискиваюсь в этот узкий шелковый футляр, облегающий, словно вторая кожа, стилист приносит картонную коробку с обувью. Каблук так высок, что, когда я обуваю туфли, приходится схватиться за подоспевшую Вению, чтобы не упасть. Октавия делает мне макияж, покрывая веки слоем дымчатых теней, а губы — липким прозрачным блеском. Флавий укладывает непослушные волосы в замысловатый пучок и украшает его небольшой серебряной короной. Последний штрих — длинные перчатки и горсть угольно-черных блесток на обнаженном плече и ключице.

Теперь очередь Примроуз. Белое платье из шелка с длинной струящейся юбкой и рукавами из легкой, полупрозрачной ткани. Сандалии с таким невероятным количеством тонких ремешков, что сам Цинна успевает запутаться, прежде чем находит последнюю застежку. Светло-русые волосы связаны в косу, несколько коротких прядей обрамляют лицо, придавая ему нежность. Почти незаметные на бледной коже тени цвета рассветного неба и тот же бесцветный блеск для губ. Она похожа на ангела: не хватает только пары крыльев. Я бесконечно долго смотрю на ее отражение, не решаясь сказать ни слова.

— Ты очень красивая.

Эти слова, готовые сорваться с моих губ, произносит она. До меня не сразу доходит, что Прим говорит обо мне. Слабо улыбнувшись, я лишь качаю головой в ответ.

— Хотела бы я быть такой, как ты.

Моя улыбка гаснет. Я поворачиваюсь к девочке, внимательно смотрю ей в глаза и со всей серьезностью, на которую способна, говорю:

— Не надо, Прим. Я далеко не лучший пример для подражания.