Найденка (СИ)

Шаманчик прерывисто вздохнул, завозился и завсхлипывал громче. Поминный кусок он принял, но кусать не стал, уронил в сено и уткнулся лицом в бедро потянувшемуся обнять омежке. Плечи парнишки мелко вздрагивали.

Так и молчали, долго — Рыся плакал, вздыхающий Мил гладил его по спутанным волосам, выбирая пальчиками из прядей соломинки, Бэл просто сидел рядом, держал беточку за руку. Потом шаманчик уснул, измученный переживаниями, а Бэл и Мил, сколько не пытались, не могли успокоиться — трепал гон.

Помаявшись и вдоволь наерзавшись, альфа и омега сдались. Осторожно освободившись от цепляющегося за них даже во сне Рыся, юнцы, стараясь двигаться бесшумно, переползли на четвереньках в самый дальний угол сеновала — здесь их ждало заранее приготовленное предусмотрительным Бэлом гнездышко.

— Будешь орать — пришибу, — предупредил альфа омежку перед тем, как запечатать его с готовностью приоткрывшийся навстречу нежный рот поцелуем.

Разбудила Бэла малая телесная надобность. Сев, альфа закрутился в поисках своих сброшенных ночью, в спешке, портков и шебуршанием потревожил Мила.

Омежка подскочил, словно ужаленный пчелой и осоловело заморгал, не соображая спросонья, где и с кем находится.

— А? — Вякнул хрипло. — Чой-то? Как это? Ты почему голый, Бэл?!

В следующее мгновение его взгляд скользнул вниз. Обнаружив, что тоже полностью обнажен, наложник, ойкнув, целомудренно прикрыл чресла ладошкой.

— Отвернись, бесстыдник! — Щеки парнишки вспыхнули жарким румянцем: — Нельзя, грех!

Еще миг, и Мил затрепыхался, опрокинутый на спину. Бэл придвинулся вплотную и прижал его к сену. Возразил с кривоватой усмешечкой, жадно втягивая ноздрями сладкий, омежий аромат, дурея от всколыхнувшейся из паха похоти:

— Почему это нельзя и грех? Ты теперь моя собственность, маленький, забыл, да? Я тебя выкупил, вообще-то, в постельные рабы…

Мил смотрел, не мигая, кусал губку.

— Забыл, — кивнул печально, чуть помолчав. — Прости…те… — И погас сузившимися зрачками, словно внутри него задули спрятанную свечу.

Такой покорный, и… невероятно чужой. Захлопнувший перед пытающимся поцеловать альфой сердце и душу.

Бэл вздрогнул и очнулся от наваждения.

— Это ты меня прости, — прошептал парень, — пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.

Омежка едва слышно вздохнул и отвернулся.

— Слезьте с меня, вы тяжелый, — обычно богатый модуляциями голосок наложника прозвучал тускло. — Хотя… — омежка раздвинул коленки, приглашая. — Вы в праве, — сказал, по-прежнему глядя в стену. — Пользуйтесь, раз поистратились, на шесть паршивых лисиц обнищали… — И добавил, уже ехидно, — ХОЗЯИН…

Гордый, несправедливо униженный и не смирившийся, лишь изображающий покорность. Неправильный, наверное, наложник. И? Выпороть?

— Отпусти его, урод. — Рыся стоял в нескольких шагах, белее простыни, скалился волком, сжимая, наперевес, в руках черенок от лопаты. — Немедленно. Или покалечу к шурам.

====== Часть 13 ======

Бэл шустро скатился с Мила и ошалело заморгал, не пытаясь ни встать, ни прикрыться от возможного удара. Спросил, враз охрипнув:

— Рыся, ты спятил? Фуу, напугал…

Шаманчик смотел в упор.

— Сам ты спятил, — фыркнул паренек после краткой задержки, негромко, очень холодно, с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость. — Рабы, утехи. Какие рабы?! Это же Мил! Наш Мил! Наш, любимый!

Бэл непонимающе нахмурился.

— Ну да, любимый, — подтвердил молодой альфа. — И? Все равно же — раб. Мой он теперь, выкупленный, сладкий, целиком, с потрохами. И воля над ним, валять как захочу, не спрашиваясь, моя.

Рыся оскалился еще пуще и сжал древко лопаты настолько сильно, что пальцы побелели.

— Так вот, значит, как ты воспринимаешь ситуацию… — протянул, и заполыхал сузившимися в кошачьи, хищные щелки глазами. — Занятно… О себе радеешь. — Бэл взрогнул, открыл рот возразить, но бета остановил его нетерпеливым жестом: — А мне, лично, казалось — ты Мила от торгов невольничьих спасал за ради самого Мила… — прорычал он в тишине, зазыркав уже совсем гневно, и закончил: — И за ради нас троих, за наше счастье…

Шаманчик переступил с ноги на ногу и опустил палку.

— Я тебе кое-то объясню, Бэл, — юноша прерывисто вздохнул, но справился с обуревающими эмоциями. — Или, скорее, попытаюсь объяснить. Ты помнишь — меня нашли в лесу? — Бэл недоуменно кивнул, и Рыся продолжил: — Попал бы я в обучение к шаманам, если бы оказался не бетой, а омежкой?

Бэл озадачился и потянулся чесать вихры на макушке. Конечно, родись Рыся омежкой, то не попал бы к шаманам. Забрал бы младенчика кто из многодетных, подрастил до первой течки да продал, невинного, свеженького, втридорога. Не кровник — не жалко и выгодно роду.

Хотя — могли и не продать, а принять в семью, подобрать мужа хорошего, возможно, по любви…

— Считается ли омега порченым после законной, первой, брачной ночи? Нет или да? И почему после снасилия — считается? — шаманчик не отводил горящего пожаром взгляда, настаивал: — Где граница между чистым и грязным, свободным и невольником? Кто ее, проклятую, прочертил сучком на речном песке? Вы, альфы, по своему удобству. И вам же ее стереть — одно движение ладони, и песок вновь — девственно гладок. Сотри, Бэл, или я в тебе горько ошибся. Я не требую многого, просто, — Рыся помялся, — не называй нашего любимого рабом, никогда. Для нас он не раб — истинный, супруг и избранник, пускай и без свадебного обряда.

Ответом бете было оглушительное молчание — и Бэл, и Мил дружно выпялились снизу, буквально уронив челюсти в сено, альфа даже дышать позабыл. Заявление шаманчика потрясало — и переворачивало с ног на голову весь привычный мировой уклад.

Но… Ведь о чем-то весьма похожем и размышлял Бэл, пока шел к Зубарю со шкурками. Якобы покорно радвинувший коленки Мил, ехидно обзывая Бэла хозяином, подразумевал то же самое. Не возразишь шаманчику — крыть нечем.

И как это у Рыси получилось облечь их общий, смутный, едва проклюнувшийся пока протест в слова, да еще такие красивые да складные? Вот что значит шаман — проникает взором в суть вещей и порядков…

Бета не торопил любимых, поглядывал искоса, ждал, чтобы дозрели. Более не нужную палку парнишка небрежно выбросил в угол, терпеливо подпирал плечом стену, скрестив на груди татуированные, сильные, не боящиеся тяжелой работы руки.

Бэл «вынырнул» первым и хватанул воздух широко раскрытым ртом, рядом с ним всхлипнул, эхом, с проснувшейся надеждой на будущее, честное счастье Мил.

— В деревне все равно прознают, рано или поздно, — альфа лихорадочно затер подушечками пальцев колючий от щетины подбородок. — Прячься — не прячься. Заинтересуются, почему я к наложнику ласковый, как к супругу, не колочу почем зря, не гоняю, что друг к другу шастаем, приметят. Поползут слухи. — И он, охваченный накатившим приступом отчаяния, скрипнул зубами: — Уходить надобно, искать краев посвободнее, заново там отстраиваться, — сказал довольно резко. — Иначе — погибель: себя потеряем, нашу любовь и жизни.

И вновь глухо замолчал, обкатывая чуднУю идею на языке. Бросить избу, хлева и кузню, знакомых с пеленок соседей, могилы родных, погрузить вдовых таты, братишек и нажитое поколениями барахлишко на телеги и тронуться в неизвестность?

А согласятся ли татовы вдовцы? Вряд ли. Старшие точно упрутся. Слишком рискованно, слишком много малых детей, слишком разрослось хозяйство, папа в тягости, опять же…

Раздавшееся от выхода с сеновала покашливание заставило всю грешную троицу испуганно подскочить на месте и обернуться на звук.

Когда именно вошел Мир и какую часть разговора успел подслушать? Стоял, серьезный, смотрел изучающе сквозь прищур. Убедившись, что, наконец, замечен, мужчина кашлянул повторно, прочищая горло, и спокойно сказал:

— Умелые кузнецы и знающие шаманы-лекари нужны везде, мальки. Решайтесь, не пропадем и с детишками. Неужто не прокормимся? А?

====== Часть 14 ======

Ёла ждал на крыльце шаманской избы, сидел, понуренный, сгорбившись и уронив на колени скрещенные в запястьях, лишенные по трауру украшений руки. Пришел сам, возвращать загулявшего первенца и опору рода домой. К боку омеги жался Леси, что-то жевал из кулачка — ягоды, орехи, крошил хлебный мякиш?