Утро нового века (СИ)

Она слушала его и, глаза её наполнялись слезами. Вспомнились слова из писания:

«Всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела. Тела́ ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, которого имеете вы от Бога… »

— Андрей…

— Мне трудно говорить, но, Дашенька, выслушай меня. — Он перевёл дух и облизал пересохшие губы. — Я всегда очень дорожил своей свободой. У меня была привязанность к чужой жене… Бездушное, опустошающее увлечение.

Он говорил, а в сознании её звучали слова:

«Каждый из нас должен соблюдать свой сосуд в святости и чести, а не в страсти похотения, как язычники, не знающие Бога».

Рунич заговорил быстро, опасаясь, что Дарья может принять его слова за бред.

— Удивительно! Но чувство любви не умерло во мне за эти безумные годы сжигающие душу дотла.

« Кратковременна радость, которую человек ощущает живя в блуде, быстро проходит, но печаль, которую надо пожинать после этого, длительная».

— И сейчас, рядом с тобой, с твоим целомудрием, я хочу лишиться своей свободы. Я хочу принадлежать только тебе. Дашенька, ты слышишь меня?

— Да, — она замерла от предчувствия, потому что знала что услышит.

Лицо Рунича побледнело ещё сильнее.

— Я люблю тебя.

Сердце девушки ещё неистовей забилось в груди.

— Андрей!

— Поверь, это не увлечение, а глубокое чувство.

— Андрей, я же монахиня.

— Бывшая монахиня. Сейчас ты свободна от обета и, чтобы спокойно жить, вне стен монастыря, тебе нужна защита. Если я тебе не совсем безразличен, если ты не испытываешь ко мне отвращение, то… стань моей женой.

***

Ксения неотступно находилась возле матери.

Бледная, с поблекшей красотой, госпожа Карницкая лежала в постели.

Девушка поправила одеяло и посмотрела на спящую мать. Вспомнила, какой ужас пережила несколько дней назад, обнаружив мать едва живой.

Если бы она могла, заранее, предположить, как отреагирует мать на известие о том, что её любовника застрелили, она бы ни на минуту не оставила её одну.

Она смочила водой пересохшие губы матери, прислушалась к дыханию.

Действие лекарства заканчивалось, и дыхание Маргариты Львовны стало отчётливее. Застонав, она открыла глаза.

Увидев рядом дочь, глаза её наполнились слезами.

— Мама, как ты себя чувствуешь?

— Лучше бы я умерла, — прошептала женщина. — Я хочу к Андрею.

— Утешься, мама. Он только ранен.

— Ранен?! — Маргарита Львовна подняла голову от подушки. — Ты хочешь сказать он

— жив?

— Жив.

— Я хочу его видеть!

— Вряд ли это получиться. — Ксения уложила её обратно на подушки. — Арсений никого к отцу не пускает.

— Так… — женщина с укоризной смотрела на дочь. — Значит, ты всё-таки общаешься с ним?

— Я всего лишь узнала о его отце. Мама, я многое поняла за это время, — она подавила невольный вздох. — Кажется, не стоит мне надеяться.

— Наконец-то до тебя дошло! А ту женщину ты видела?

— Нет. Её скрывают от посторонних глаз.

— Недолго ей быть с Андреем.

Дочь укоризненно покачала головой.

— Нет, нет, дорогая, теперь всё будет по-другому. Я стала умней. — Маргарита Львовна смотрела на поникшую головку дочери. — К тому же я желаю, дитя моё, чтобы ты стала звездой общества. А этот его сынок пусть даже близко не подходит к тебе.

— Арсений уже не тот. Он переменился. Мама, давай не говорить, об этих господах.

Главное, чтобы ты выздоровела.

Из-за двери раздался голос служанки.

— Барышня, к вам гость пожаловал.

— Кто? — встрепенулась Ксения.

В глубине души, она ждала, что Арсений пришлёт, с кем-нибудь из прислуги, положительный ответ по поводу их родителей, или же приедет сам. Она надеялась, однако, услышала иное.

— Глеб Александрович.

Проследив за изменением лица дочери, Маргарита Львовна распорядилась:

— Проси.

— Но, мама, — начала было сопротивляться девушка.

— Ступай к гостю. Моя мигрень ещё не повод отказывать ему в визите.

— На днях, он пригласил меня на прогулку. Я согласилась. Ведь никто не знал, что с Андреем Михайловичем произойдёт несчастье.

— Вот и отлично! — Карницкая перекрестила дочь. — Ты не должна чахнуть и сидеть дома. Прогуляйся с Глебом Александровичем. Свежий воздух тебе пойдёт на пользу.

Ксения, безропотно, подчинилась воле матери.

***

По возвращении домой, Арсений наскоро умылся и выпил чашку кофе.

В расстёгнутой на груди рубашке, без домашней куртки или халата, тихо приоткрыл двери и заглянул в комнату отца.

Дарья сидела у постели раненого.

— Как он? — шёпотом спросил он.

— Недавно уснул, — так же шёпотом отозвалась девушка. — Доктор перевязал рану. Он сказал, Андрей Михайлович идёт на поправку.

Юноша уселся в кресло со словами:

— Иди отдыхать. Я сам справлюсь.

— Тебе тоже нужен отдых. Сейчас подежурю я, а потом ты.

— Не спорь, Даша. Хватит с тебя дневного дежурства. Меня сменит Полина.

— Разве ты не устал?

От её тихих слов, в душе Арсения завибрировала до предела натянутая, готовая вот-вот лопнуть, струна тягучей печали.

Чтобы скрыть своё состояние от Дарьи, он вскочил на ноги и, прошелся по комнате взад и вперёд, несколько раз.

Подошёл к комоду и, стоя к девушке спиной, уставившись на тёплый свет свечей, медленно заговорил:

— С момента выстрела я почти не чувствую усталости. Со мной будто что-то произошло. Ты только представь: его нет. Моего отца — нет. Мне так больно, Даша, так больно. — Он провёл дрожащими пальцами по глазам. — Я, не верующий в Бога человек, день и ночь, в душе, молюсь, чтобы отец остался жив.

Даша напряжённо смотрела на сына Андрея. Выглядел он крайне уставшим: под глазами тёмные круги, лицо бледно.

Наконец, собравшись с духом, произнесла:

— Твой отец попросил меня выйти за него замуж.

— Замуж? — удивился юноша. — Да… но… разве ты его любишь?

Она отвернулась от его пытливого взгляда.

— Кажется… нет.

— Нет?

Девушка молчала.

— Значит, нет.

— Я обязана ему очень многим.

— И ты из чувства благодарности готова согласиться? — вопрошая, хмыкнул юноша. — Так нельзя! Даша, если ты не любишь моего отца, не соглашайся на брак. Это сделает вас, обоих, несчастными. Подумай об этом. Идём.

Он взял девушку за руку и повел её из комнаты.

— И, пожалуйста, не забывай о своём здоровье. Тебе нужно больше отдыхать. Спокойной ночи, сестра Дарья. Не волнуйся, с отцом всё будет в порядке. Обещаю тебе.

Слегка поклонившись, ушёл.

***

Они проводили время в любимом Ксенией «Парижском кафе».

Глеб Александрович с увлечением рассказывал мадемуазель Карницкой о прошедшей неделе, о деловой встрече с компаньонами, которая обещала принести ему, в будущем, немалые барыши.

Тёмно-каштановые локоны Ксении, выбившиеся из-под шляпки, её синие глаза, тонкие пальчики на которых блестело единственное украшение — кольцо с жемчужиной, будоражили воображение Измайлова.

Ему хотелось поцеловать руку Ксении, но он опасался вызвать её недовольство. К тому же, от него не укрылось, что она чем-то встревожена.

Мороженое таяло в её вазочке, кофе остывало. Невольно она поглядывала на входную дверь.

«Кого она ждёт?»

Глеб нетерпеливо постукал носком туфли по полу. Девушка, едва поддерживая разговор, отвечала невпопад.

Огорчённый, Измайлов поджал губы и тоже умолк.

К их столику, с подносом в руках, на котором стояла тарелочка с пирожным, чашка с ароматным кофе и рюмка коньяка, подошла стройная, рыжеволосая девушка.

Увидев её, Ксения удивлённо вскинула брови, а в руках девушки задрожал поднос. Это не укрылось от Измайлова. Он переводил взгляд с лица одной девушки на другую.

— Благодарю вас, Адель. — С лёгкой иронией сказала Ксения. — Вам не тяжело здесь работать, после службы в «Дюссо»?

Адель вздрогнула. Сдержанно ответила:

— Не тяжело. Эта работа мне нравится и совсем не утруждает. Чего не скажешь о работе в «Дюссо».