Я - твое поражение (СИ)

«Любимый, мы расстаёмся. Я выполнил клятву данную тебе в детстве, и был твоим непробиваемым тылом, твоей стеной, сундуком с тайным замком от которого потерян ключ. Я, и никто другой хранил в себе тебя – нежного, слабого, тебя - неуверенного, мятущегося, тебя - трусливого и злобного. Я один знал тебя настоящего, и никому не раскрыл своего секрета».

К ночи голос битвы стих, грубое острие разрезавшее мышцы, и обездвижившее руку, препятствовало вытеканию крови и потому я смог продержаться так долго, до тех пор пока меня не нашли вышедшие на поле собиратели доспехов. Вчерашние земледельцы, решившие присоединиться к армии в надежде немного подзаработать в период межсезонья. Они не участвовали в сражении, но выполняли одну из главных ролей – собирали раненых, добивали врагов. И по ходу, грабили, богатых покойников. Мой золочённый шлем с белым оголовьем, изрядно выпачканный и искорёженный заинтересовал жадных до добычи людей, два пера – знак высшего командования, подсказали, что лежащий рядом солдат не простой ратник, и даже не аристократ, а кто-то ещё выше. Бросив срезать украшения с доспехов павших воинов, мародёры сосредоточились на мне. Как я и говорил, они не были опытными и потому первым делом: упершись ногой мне о грудь, один из них, верзила с рыжими космами, рывком вытащил застрявший дротик. Я заорал как безумный, кровь хлынула заливая в одно мгновение землю и руки глупых помощников.

- Скорее, несите к Филиппу.

Филипп был твоим лучшим врачом, вот уже пять лет его искусство спасало жизни безнадёжным раненым.

- К Филиппу, - почесал за ухом, один из грабителей, - видать ты большой человек при Александре. Ну, будь по твоему.

Сняв с одного из товарищей плащ, соорудили нечто напоминающее носилки и едва ли не бегом поволокли меня в лагерь. Успели. Хотя я прочувствовал раненым плечом все ухабы и неровности дороги, скрипя зубами, ругая самыми последними словами неосторожных спасителей.

- Ерунда, - отмахнулся Филипп едва взглянув на мою рану,- вон, пусть Аксимус зашьёт, и выбросите его из палатки, у меня есть более важные раненые.

Он был прав, даже уплывая сознанием от большой потери крови, я не представлял для великого лекаря интереса, с такими раненьями может справиться и кто пониже. Аксимус оказался толстым, дурно-воняющим мужиком с женскими пухлыми ладошками. Приказав промыть мне рану вином, и здесь я опять орал, да так что охрип под конец, навалился всей массой и искусно тыча иглой враз свёл края рваной раны, стягивая её крупными стежками.

- Шрам останется, зато не сдохнешь.

Напутствовал, почему-то в этот момент я вдруг заревел как ребёнок, может из меня выходил Фобос, а может смог отпустить от себя ожидание смерти, к которой серьёзно приготовился. Боги давали ещё один шанс, и их посланцем стал этот толстяк с гниющими зубами.

- Будет, будет, вот дела одни ругаются, другие вопят, третьи поносят самого Зевса и даже Александра. Все вам ещё жить, да жить!

Приговаривал обмазывая рану мёдом из пузатого кувшина стоящего неподалёку.

Потом пришёл Феликс, оказывается он несколько часов искал меня среди убитых, увидев друга сидящего у врачебной палатки, всплеснул руками от радости.

- Гефестион! Боги спасли тебя.

- Боги? Пожалуй! Я даже знаю как зовут одного из них – Аксимус!

Феликс ничего не понял, да и не хотел понимать, вместо этого взвалив к себе на спину поволок к палатке, и уже здесь сам осмотрел ранение, перевязал плечо чистым полотном. Я прикрикнул.

- Дай вина, не разбавляй.

Молча протянул мне полный килик финикийского поила. Я пил долго, передыхая между отдельными глотками.

- Победа за нами?! Дарий мёртв?

- Куда там, снова сбежал! Говорят, ускакал из-под самого носа Александра, даже свою накидку будто бы оставил в его руках. Кобыла была необычная у царя, резвая – страсть! У неё жеребёнок в селении остался, так вот как только ей дали волю, так она и помчалась как стрела, никакому Буцефалу за ней не угнаться!

- Значит все без изменений, сколько ещё продлиться наш марафон, бег за непостижимым царем Азии?

- У нас говорят, Александр хочет идти за ним, налегке. Армию гонять не хочет, и правильно! Пора отдохнуть, а еще говорят в Вавилоне роскошные кровати и красивые женщины, и много сладкой еды.

- Опять Вавилон? Я бы все отдал чтобы сейчас очутиться в нашей Пелле, на рынке или около гимнасия. В доме учителя Аристотеля.

Выслав Феликса задремал, Гестия неслышно двигаясь омыла мне ноги и укутала тёплым одеялом. Затеплила у изголовья ароматную лампу с смолой кедра.

Ты явился только на второе утро, громогласно споря с Кратером, ворвался в палатку и удивлённо посмотрел на меня.

- Филэ, а ты чего валяешься? Я тебя ждал на совете и вчера искал весь вечер, тебя где носило?

- Я был здесь!

Раздражение, а скорее желчность ответа тебя обескуражили, ты застыл с открытым ртом переваривая в голове ответ, а затем широко улыбнулся.

- Вот я дурак, не догадался посмотреть в самом привычном месте. Ты ранен?

Молча отогнув одеяло, показал пропитанные гноем и засохшей кровью бинты.

- Прости, не знал! Мне не доложили! Ты слышал, Дарий ушёл от нас! Я гнался за ним несколько часов, думал схвачу, но ведь ушёл, мерзавец. Как вода сквозь ладони - вытек! Нет, я не привык к такому исходу, завтра же выезжаю на его поиски. Ты лечись, не здесь конечно, я хочу, чтобы ты отправился прямиком в Вавилон и подготовил город к моему возвращению с пленным Дарием. Надеюсь твоё плечо не воспрепятствует моему приказу.

- Ты даже не сваришь мне свой знаменитый бальзам?

- Тебе же он не нравился, ты называл его ослиной мочой.

- А ты все равно варил его, при ранениях гораздо лёгких.

- Ты прав, что же с нами стало, филэ? Прости, прости любимый, я совсем мало уделяю тебе внимания! Эта изматывающая гонка за Дарием, армейские заботы, сделали твоего возлюбленного чёрствым, клянусь… впрочем, иду варить бальзам! И попробуй его не выпить, сам поить буду!

После твоего отъезда, я честно вырыгал лекарство, в услужливо подставленный тазик, всегда возимый с собой верной Гестией. До конца дней, так и не узнал, что ты клал в него: какие травы, порошки или что-то вообще непонятное.

Немного оправившись, во главе потрёпанной армии, на хромающем Рыжем, к исходу весны медленно приближался к Вавилону. Синяя керамическая плитка ворот богини Иштар блестела на солнце как чешуя пойманной рыбы; львы, диковинные грифоны и звери с змееподобными хвостами свысока разглядывали нас, словно решая, чего ожидать от диких македонских племён. Меня все принимали за Александра, золотой плащ и подремонтированный пышный шлем способствовали обману простодушных жителей покорённой столицы. Это не был парадный въезд, хотя мы и двигались по «дороге божественных процессий». Скорее, воины влились во внутренности крупного мегаполиса как стадо усталых животных, ища себе логова для ночёвки. Жадные до новых впечатлений, мы с интересом поглядывали по сторонам. Отмечали необычные дома с узкими окнами, террасы, увитые плющом, апельсиновые деревья в маленьких садиках. Храмы, величественный зиккурат Мардука, покровителя Вавилона. Ты, перед отъездом, заклинал меня не притеснять персов, отдать под размещение солдат только дворцы принадлежащие Дарию. Потому я и двигался без подсказки извне, к гигантскому строению, с покатыми крышами из красной черепицы – признаку царского достоинства.

- Там и будем размещаться, - устало указал вперёд, боль в плече отдавалась пульсирующими импульсами и единственное чего я хотел, где-нибудь отлежаться.

Стоящие на крыльце пернатые быки с головами царя, пустыми каменными глазами уставились на меня в упор. Было что-то ужасающее в их гранитной неподвижности. Мощь, исходящая от поднятых над головами крыльев, пугала. Мне показали на выбор несколько покоев богато украшенных, утопавших в золоте и слоновой кости, в одном из них я заприметил широкую кровать, с богатым резным изголовьем.

- Все! Дальше не пойду, пусть командиры размещают солдат как им вздумается. Но, если будут воровать, грабить царские сокровища перевешаю всех, без жалости. Феликс проследи.