Я - твое поражение (СИ)

«Приказ гиппарху Гефестиону Аминотиду прибыть в указное место в указанный срок и рядом приписка – жду, соскучился, приезжай скорее»!

Сколько у меня их было? Много! Вся жизнь уложилась в один сундук, все наши отношения стекли на кончик острозаточенной палочки густыми слезами - чернилами. Я велел сжечь их. Бросить в костёр не письма, и даже не документы, я уничтожил нас – когда-то связанных нежным чувством, разорвал в клочья нашу любовь и растопил ею душную индийскую ночь.

Впрочем, извини, отвлёкся.

Вавилон вошёл в мои жилы как сладкая отрава, его нега и роскошь, его красота. Грубость первых дней, когда опьянённые чужеземной роскошью и вседозволенностью мы крушили многолетние устои царства, повергая персов в ужас, отступила, и я смог увидеть не только блещущее напоказ золото. Библиотека Дария, стеллажи в несколько этажей, глиняные таблички с клинописным текстом, там был архив многих тысячелетий: история великого Кира, и Дария, Артаксеркса, о боги, я стоял поражённый величием этой нации, не в силах поверить в подобное зрелище. К своему стыду, не смог прочесть ни одну из них и потому прибёг к помощи учёного библиотекаря. Оказалось, что все мои познания ничто, и даже те сведения которые давал Аристотель тоже лишь крупица великого учения, созданного в Азии. Если бы я был свободен, то вряд ли ушёл из библиотеки, обедал и ночевал бы там, но, неотложные заботы о вверенной тобою армии съедали дни. Утро начинал по обычаю очень рано. Встав до рассвета, мылся в холодной воде, расчёсывал и завязывал длинные волосы золотой лентой. Облачался в персидские штаны, рубаху и халат. Не смейся, Александр, я как никто другой быстро оценил удобство персидских одежд и первый стал одеваться согласно этикету дворца, подавая пример всем подчинённым. Лёгкий завтрак, состоящий из поджаренных яиц и ячменного хлеба. Немного вина. Гранат. Царь фруктов, как называют его персы. Поднимающееся из вод канала Дария, солнце, как нерадивый часовой заставало меня за рабочим столом, разбирающим толстую кипу пришедшей за ночь, почты. Донесения, жалобы, разбирательства, к каждой бумаге я относился скрупулёзно, читая и делая отметки, порой, тотчас принимая решение. Плечо ещё болело, лишая возможности много писать и оттого я нанял трёх грамотеев, работавших под диктовку, хотя… резолюции и печати все-таки накладывал сам. Желая побыстрее перенять порядки империи, более совершенной перед македонской, в смысле организации жизни и быта двора, начал внедрение поголовной отчётности сатрапов. Дошло до того, что я сам стал назначать не только управителей областей, конечно из наших способных соотечественников, но и выбирал местных царьков, в подвластных, зависимых от нас странах. Чувствуя силу власти, меня стали бояться, лебезили, кланялись чуть ли не до пола, поначалу я даже дёргался от подобных унижений, не привыкший к обычаям восточных монархов, изумлялся, кидался поднимать падающих ниц придворных. Спустя месяц бросил это занятие, а спустя ещё один, мне стало казаться, что все так и должно быть и если кто-то не успевал согнуться, получал десять палочных ударов по пяткам. Феликс окончательно разленился, потолстел, отпустил бороду, завернувшись в дорогие ткани напустил на себя важный вид, подчас приехавшие во дворец издалека люди, принимали его за царя. Я подозреваю, что он здорово поживился за счёт богатств Дария, а кроме того, лично разработал и внедрил систему взяток, протекций, пуская ко мне только тех просителей кто мог заплатить ему определённую мзду. Пару раз я взгрел жаднеющего слугу, не так чтобы сильно. Кулаком раза два, по толстым губам. Не помогло. И махнув рукой на все его махинации, занялся более важными делами, которые не терпели отлагательств, а именно – армия развратилась! Как и мой Феликс, она погрязла в пьянстве и безделии, от праздности македонцы начали безобразить, и возмущение жителей Вавилона грозило уже бунтом.

- Я принял решение, - собрав всех гиппархов, провозгласил тоном отметающим всякое сомнение, - канал выстроенный ещё триста лет назад, находиться в запустении, городу грозит затопление. С завтрашнего дня, вы все, во главе с вашими отрядами, направляетесь на строительство дамбы, чтобы защитить Вавилон от наводнений со стороны моря. Каждому солдату будет выплачено жалование которое он получает на марше, каждому руководителю, соответственное его званию, содержание.

Мысль, занять македонцев, пока ты носишься по степям за Дарием, пришла мне в голову неожиданно и как показали последующие события, стала спасительной. Выслав шумную ватагу из дворца, принялся восстанавливать его в прежнем величии, стремясь показать всем, что мы не дикари, не чужаки пришедшие с целью грабить, я вознамерился показать всему миру наше добролюбие, и как следствие, величие. Поступи я иначе, и потомки запомнят тебя только как удачливого захватчика, жестокого царя, распинающего невинных людей и казнившего пленных тысячами, человека разрушающего все на своём пути. Так не должно было быть! Я начал работать, стал проводить иную политику, и в этих трудах мне помог, как бы ты не злился – Аристотель. В отличие от тебя, разругавшегося с ним вдрызг, я не никогда не прерывал связь с любимым учителем, наша регулярная переписка даже вошла в поговорку: посланники доставая из кожаных седельных сумок письма, приговаривали – «и как всегда от Аристотеля». Один раз в декаду, получая от него мудрые наставления в делах управления государством, посылал в ответ – образцы земли, камней, растения засушенные в виде гербария, и живые в кадках, насекомых. Зверей, в клетках, одним словом материал для изучения и записи. Порой, я слал учителю то, что удивляло меня, восхищало или обескураживало. Однажды отправил десяток белых львов, как подарок, на день рождения, интересно, что он с ними сделал? В один из дней, по обычаю быстро разворачивая очередное послание, чуть не вскрикнул: оно было от Демосфена, да-да того самого Демосфена – яростного врага царя Филиппа и твоего болтливого противника. Изворотливый грек наконец понял, что дело его проиграно и влияние кануло безвозвратно в лету. Униженно, он умолял меня помирить вас, не рискую обращаться к царю македонскому, лично. Единственное послание, которое я оставил без ответа.

В тишине дворца, засиживался порой до середины дня, когда палящая солнце начинало жечь раскрытые окна, и тогда приходил Феликс, ворча на последних посетителей, закрывал проёмы ставнями и напоминал мне об обеде. Ели неизменно вдвоём, обязательной приправой к мясу барашков и сочном куропаткам с овощами, были сплетни двора, собранные у моих многочисленных шпионов, за поеданием деликатесов доступных только правителям, я узнавал обо всех интересующих меня лицах. И здесь Феликс был бесподобен; его хитрый ум, способность слышать и видеть сквозь стены и отделять правду от лжи, сослужили мне хорошую службу. Для нас не было запретных тем, хотя я и не откровенничал, все же слушая отчёты о тебе привезённые тайными посланниками, вскользь интересовался сердечными привязанностями. Получая неизменный ответ.

– у Александра никого нет.

Радовался и страшился одновременно.

Возможно, это затишье перед бурей, и если не я, то кто другой сможет утолить твою жажду.

В одну из ночей вспомнил о Багое. Бессонница, приходящая в безлунные ночи временами мучала усталый мозг и тогда я бродил в одиночестве по пустому дворцу, пугая доблестных стражей стоящих в карауле. У дверей гарема, спешно переделанного под канцелярию, мне сообщили, что названный евнух живёт в верхних комнатах, там же где нашла приют семья Дария. Странно. Бывая у них чуть ли не ежедневно, я почему-то никогда не заглядывал в последнюю угловую комнатку, считая её необитаемой. Решив немедленно исправить досадную оплошность, направил стопы наверх.

Багой сидел на полу, несмотря на поздний час самозабвенно полировал ногти, заметив меня, входящего без стука, неловко подскочил, кланяясь.

- Господин, я не ждал вас так поздно.

- Извини, я и сам не знаю зачем пришёл. Разогнись. Не раболепствуй.

- Да, господин.