Возвышение падших (СИ)

Разгневанная Гюльхан Султан, сверкая синими глазами, с шумом ворвалась в покои сына. Сулейман, читающий книгу, непонимающе взглянул на мать, а после поднялся с тахты и отложил книгу.

— Почему вы так врываетесь, Валиде? — напряжённо проговорил он.

— Ты что творишь?! — негодующе процедила та, клокоча от негодования. Она тяжело дышала, не сознавая, как выглядит — взбешённой.

— О чём вы говорите?

— Если я посылаю наложниц в эти покои, то ты обязан их принять!

Шехзаде Сулейман отшатнулся от матери, словно его болезненно ударили. Хотя, это и было ударом. Прежде мать никогда не повышала на него голос. И, видя её в явном гневе, он осознал, что видит её такой впервые. Дикой.

Ожесточившись, он решительно расправил и без того широкие плечи.

— Вы — моя мать. Я ценю вас и уважаю ваше мнение, но порой вы забываетесь. Я и только я решаю, кому бывать в этих покоях. Ваша единственная обязанность — забота о гареме, с которой вы, кажется, не справляетесь.

Гюльхан Султан возмутилась ещё больше, поражённо выдохнув. Не справляется?

— Как ты смеешь подобным образом со мной разговаривать, Сулейман? Не справляюсь? Разве ты даешь мне возможность реализовать себя, отсылая предлагаемых мною наложниц?

— Управление гаремом состоит не только в том, чтобы предлагать наложниц. Жаль, что я, а не вы, понимаю это… А сейчас возвращайтесь в свои покои и успокойтесь.

— Не тебе решать, что мне делать! — исступлённо вскрикнула рыжеволосая госпожа. — Я — твоя мать. Султанша! А насчёт дел гарема… Тебя они не касаются. Лучше бы так заботился о делах провинции, а то я слышала, будто ты пренебрегаешь ими.

— Нам лучше прекратить этот разговор, Валиде, пока я всё ещё держу свой гнев внутри, — явственно сдерживаясь от нелицеприятных слов, процедил Шехзаде Сулейман. На его красивом лице заплясали желваки, выдавая внутреннее напряжение. — Не желаю ссор между нами.

— Тогда не вмешивайся в мои дела. В гареме лишь я раздаю поручения! Айсан-хатун не останется на этаже фавориток. Она ею не является и потому должна жить вместе с остальными рабынями. Твой приказ — нарушение традиций и правил гарема. Даже ты, как Шехзаде, не в праве их нарушать.

— Мои приказы выше ваших, Валиде, — жёстко ответил тот, не собираясь сдаваться под гнётом материнского гнева. Он не желал быть в подчинении у женщин, как отец или дед. — Я так решил! И повлиять на это решение вы не в силах, сколько бы ссор со мной не затевали. Я не позволю женщинам и даже вам, своей матери, помыкать мною. Возвращайтесь в свои покои, Валиде.

Гюльхан Султан, потерпев поражение, в полнейшем негодовании покинула опочивальню, громко ударив двери о стены.

Утро.

Мраморное море, близ острова Бозджаада.

Шли дни и, став ощущать себя “своей” на качающемся в морских водах корабле, спустя долгое и изнурительное плавание, Эдже Султан постепенно превращалась в воинственную Эдже Дориа.

Морская болезнь давно отступила, оставшись в смутном прошлом, и Рейна, не терпя возражений, возобновила изнуряющие тренировки. Эдже, как ей казалось, просыпалась и засыпала в руках с двуручными мечами, изредка меняя их на золочёный лук с туго натянутой тетивой и остроконечные стрелы.

С каждым днём она всё больше отступала от мягкотелой и изнеженной Султанши, превращаясь, подобно Рейне, в воительницу и наследницу рода Дориа. Изменения происходили не только в её теле, наливающимся силой и ловкостью, но и в её душе. Каждый взмах тяжёлых мечей делал её сильнее, каждое замечание Рейны делало её проворнее, каждый недовольный взгляд той делал её упорнее и настойчивее.

Этим утром, выдавшимся на удивление ясным и тёплым, Эдже, как и всегда, тренировалась на качающейся палубе корабля с Деметрием. За ними наблюдали изумрудные глаза Рейны, стоящей у борта и сложившей руки на груди поверх чёрного платья и воинственных, но лёгких доспехов.

— Эдже, жестче! — произнесла Рейна, недовольно хмурясь. — Не бойся навредить ему.

Эдже в ответ тяжело выдохнула, опустив тяжёлые мечи, от которых болезненно ломило руки. Покачав головой, отчего её распущенные тёмные волосы затрепетали на морском ветру, она отошла к борту и встала рядом с тётей.

— Я больше не могу… — тяжело дыша, молвила Эдже. Она чувствовала себя… изнурённой.

И без того твёрдое и волевое лицо Рейны ожесточилось, исказилось в усмешке. Густо подведённые чёрной краской глаза недовольно коснулись племянницы, пронзая её насквозь.

— Не желаю более слышать подобные слова из твоих уст. Дориа никогда не сдаются!

Эдже, понуро опустив голову, задумчиво взглянула на тёмно-синие огромные волны, плещущиеся на солнечном свету и неистово раскачивающие плывущий корабль.

Отчего-то смягчившись, Рейна неожиданно приобняла племянницу за плечи одной рукой, точно также воззрившись в морскую пучину.

Та изумилась, ведь Рейна довольно долгое время не проявляла к ней любви. Точнее, ещё никогда её особо не проявляла. Порой она задавалась вопросом: любила ли её Рейна? Возможно, что да. Но, если она была всего лишь игрушкой в её руках, всего лишь частью какого-то плана?

Деметрий, неподвижно стоя в стороне, задумчиво смотрел на женщин. Посреди суеты, царящей на корабле, он казался мраморной статуей — мёртвой и холодной. Его взгляд был пуст, как и выражение лица.

— В последние несколько дней тебя что-то гнетет, Эдже, — проговорила Рейна, переведя зелёные глаза к той.

— Я просто устала, Рейна… Устала от этого бесконечного плавания. Семья считает, будто я мертва. Заживо похоронили меня… И эти тренировки непосильны мне. Мне никогда не стать такой, как ты.

— Верно, — усмехнулась она. — Ты никогда не станешь мной. Но тебе это и не нужно… Будь собой, Эдже. Этого достаточно.

— Что ждёт меня впереди, Рейна? — вздохнув, прошептала Эдже, и её слова практически полностью поглотил шум плещущихся волн. — Неизвестность похожа на гущу мрака, маячащую предо мной. Она приближается и пугает меня… Мне кажется, будто солнце моей жизни закатилось, а я осталась в темноте. Я не чувствую ничего хорошего. Лишь усталость, мрачность, тоску и отчаяние…

— Чудо всегда ждёт нас где-то рядом с отчаянием. Когда тебе кажется, что солнце больше не светит, а ты застыла в темноте наступившей ночи, вспомни, что даже самая тёмная ночь когда-то закончится и солнце снова взойдет. Звёзды же не могут сиять без темноты. Звёзды твоих мечт, чаяний и надежд видны лишь во мраке. Разгляди их, познай и реши, чего ты хочешь. Не унывай и не сдавайся, Эдже. Иначе эти звёзды так и останутся на далёком небосклоне, когда бы могли упасть в твои ладони, если бы ты постаралась.

Эдже мрачно и задумчиво взглянула на Рейну, глядящую на полоску горизонта, что почти терялась на соединении голубого неба и синего моря.

Дворец санджак-бея в Трабзоне.

Сложив руки на коленях поверх чёрной ткани своего траурного одеяния, Гюльрух Султан возвела чёрные глаза, переполненные мрачностью и тоской, к распахнувшимся дверям в покои.

Ибрагим, выглядя усталым и буквально сломленным, выдохнул, встретившись взглядом со своей младшей сестрой.

— Даже не верится, что мамы больше нет с нами, — проговорила Гюльрух Султан, когда её брат опустился рядом с ней на тахту.

— Значит, на то была воля Всевышнего…

— Что нам теперь делать? — растерянно выдохнула рыжеволосая госпожа.

Неожиданная смерть матери совершенно сбила её с толку. Ранее она и не задумывалась о том, что ей делать. Рядом с Эсмехан Султан всё казалось каким-то… решённым, правильным завершённым. Она умела ненавязчиво и ловко управлять другими людьми, заставляя их делать то, что ей нужно, и чувствовать то, что ей было удобно.

— Теперь забота о тебе лежит на моих плечах, Гюльрух, — отозвался Ибрагим, покровительственно взглянув на неё. — Благо, нашу Валиде мы похоронили сегодня и нас здесь более ничего не держит. Отправимся в столицу и предстанем перед Повелителем. Он и определит нашу дальнейшую судьбу… Меня, скорее всего, определят в какой-нибудь небольшой санджак на границе империи, а тебя выдадут замуж.