Навечно преданный (СИ)

— Кто она, Шерлок, кто? — допытывался король, заглядывая в серо-зеленые омуты, наполненные отчаянием и болью.

— Не помню… Не знаю… — бормотал в ответ его Преданный, вновь сжимая веки и цепляясь дрожащими пальцами за рукав джоновой сорочки.

Тот почти взвыл от бессилия:

— Да ЧТО? Что она с тобой сделала?!

Держа в объятиях своего секретаря, Джон понимал, что если сейчас до конца разбудит Шерлока, то, скорее всего, так и не узнает, какие невыносимые видения заставляют Преданного стонать и метаться по ночам, но продолжать эту пытку было выше его сил. Он потянулся к стоящему у кровати кувшину с водой, намереваясь с её помощью разрушить жестокое наваждение, но Шерлок заговорил снова, отзываясь на заданный в отчаянии Его Величеством вопрос.

Король ожидал всего. Любого ответа. Но не такого.

— Не она. Я… сделал! — Шерлок прерывисто дышал, по-прежнему зажмурившись в ужасе и даже не пытаясь разжать подрагивающих от напряжения рук. — Изнасиловал её… Я это СДЕЛАЛ, Джон…

— Кого… её? — прохрипел опешивший Джон, чувствуя, как всё внутри мертвеет.

— Не помню… Не вижу… Ничего… Только бледную кожу. Скользит под руками… И крик… — Шерлок вздохнул с влажным всхлипом, как утопающий, выныривая из мрачных глубин вытесненной памяти, почти просыпаясь. — О Господи, Джон… Всё красное… Она так кричала…

И тут Джон разозлился.

— Шерлок, проснись наконец! Посмотри на меня! Это просто кошмар, понимаешь? — король уже не шептал, почти кричал, выговаривая слова внятно и чётко. — Господи, да кого ты мог изнасиловать? Кого тебе НУЖНО было бы насиловать? К тебе же и так все, как мухи на… Тфу! Как пчелы! На эту, как её там. Майскую розу! Будь она неладна вместе с Андерсоном! Шерлок! Ну же! Не мог ты никого изнасиловать! Слышишь?

Шерлок, не открывая глаз, уже проснувшись, но всё ещё оставаясь оглушённым зацепившимися за сознание осколками нестерпимых воспоминаний, жадно прислушивался к голосу своего Господина, с мягкой настойчивостью уводящему его из липкого пламенеющего ужаса. И он последовал за этим голосом, с облегчением отмечая расставленные для него путеводные знаки: надёжные плечи государя под своими трепещущими пальцами; его заботливые ладони на своей облепленной взмокшей рубахой спине; колючую щеку, прижавшуюся к его собственной, ещё влажной и солёной; знакомый запах свежескошенной травы и горячего полуденного солнца — родной, джонов…

А король всё бормотал и бормотал, уже негромко, но так же внятно и настойчиво, убеждая, прося и даже не замечая того, в чём убеждает, чего просит…

— Это просто кошмар. Это просто сон. В жизни тебе не нужно было бы… Любой бы согласился… Только позвал бы…

Слова слетали с губ, подобно колдовскому заговору, сплетаясь с давно и необратимо тлеющим желанием, вырывая его из сдерживающих границ приличий и предубеждений. Где-то на периферии разума всё ещё дребезжал глухим колокольчиком здравый смысл, приводя свои смешные и нелепые доводы, но…

Чересчур близким было сильное гибкое тело, пьянящее голову дурманящим ароматом кедра, мускуса и ещё чего-то воздушно-весеннего. Излишне шелковистыми были касающиеся королевской щеки тёмно-шоколадные кудри. Слишком доверчиво-благодарным был направленный на Его Величество взгляд невероятных лучистых глаз. Чрезмерно горячими были скользнувшие по монаршим плечам ласковые ладони. И недопустимо соблазнительными были пунцовые припухшие губы, безжалостно искусанные в неистовой схватке с ночным кошмаром. Не коснуться их, не припасть к призывно приоткрытому рту, одним жадным глотком выпивая пахнущее мятой и вереском дыхание, казалось пределом кощунства, и Джон, целиком захваченный новыми ощущениями, окончательно потеряв голову, потянулся навстречу этой умопомрачительной и такой вожделенной новизне.

Поцелуй был фантастическим. Его Величеству подумалось, что именно о таком он мечтал всю жизнь, именно его искал на чужих устах — идеальное сочетание сжигающей пламенем страсти и чистой, освежающей нежности. Дыхание сбилось, голова кружилась, но это было неважно — горьковато-медовый вкус сводил с ума, завораживал, растворялся во рту, проникая в кровь и разносясь по телу обжигающими волнами, и длился, длился, длился…

— Шерлок… — почти задыхаясь, король, наконец, на мгновение оторвался от щедро и охотно подставляемых губ и заглянул в сияющую зелёным озёрную глубину. — Я не знал, я не думал, что это может быть так… потрясающе! Если ты позволишь, если ты тоже хочешь…

— Только прикажите, господин, — выдохнул Преданный с на всё согласной готовностью…

Джон дёрнулся, как от пощёчины. Выпуская из пальцев смятую тонкую ткань, резко отстранился, отдирая себя от податливо прижимающегося к нему стройного тела.

— Нет, — едва не простонал, растирая жёсткими ладонями вспыхнувшее от необъяснимого стыда лицо. — Так не должно быть, Шерлок… Только не так… — Он замолчал, ошеломлённый лавиной одновременно нахлынувших на него совершенно противоречивых эмоций, но, постепенно взяв себя в руки и подняв пронизанный ещё неусмирённым желанием взгляд, вновь заглянул в глаза своего Наваждения. — Неужели ты не понимаешь, неужели не чувствуешь? Ты, всегда легко понимающий и видящий суть? Это не должно быть просто похотью, это не может быть только подчинением! Только не между нами… Не хочу…

— А как? — Шерлок растерянно смотрел на своего короля, уже понимая, чего от него потребуют, но не имея возможности легко сломать отточенные годами и болью рефлексы.

Его Величество отошёл в дальний угол шатра, который, учитывая скромные размеры их временного пристанища, был не таким уж дальним, и, скрестив руки на расхристанной груди, тихо произнёс, не пытаясь более скрыть ни мучительного желания, ни отчаянной надежды:

— Не по приказу. Не как раб. Шерлок… Необходимо… Нужно, чтобы ты САМ этого хотел, чтобы пришёл ко мне не потому, что так велит тебе инстинкт Преданного, а потому, что этого жаждет ТВОЁ сердце. — Джон перевёл дух, прикрыл подрагивающие веки и шёпотом добавил: — Я знаю, верю, что когда-нибудь это случится. Я готов подождать.

На что он рассчитывал, замерев с затаённым дыханием, чего ожидал от раба, с самого детства жёстко приучаемого подчиняться только чужим воле и капризам — король и сам не знал. Ему бесконечно, до сердечного спазма мечталось, чтобы Шерлок, отбросив свою безупречную и бесстрастную покорность, прямо сейчас сделал хотя бы один шаг навстречу своему — не господину, нет! Другу, близкому и родному человеку, который готов принимать его настоящим и живым, а не удовлетворяющей похотливые прихоти игрушкой.

Но Преданный, на лице которого удивление стремительно сменилось отчаянным смятением, внезапно вылетел из палатки, не захватив ни камзола, ни дорожного плаща, и скрылся в морозной, полной колкой ледяной пыли темноте.

Оставшись в одиночестве, Джон разочарованно и горько выдохнул: а ведь ему почудилось, что Шерлок готов был ответить… И что их отношения уже вышли за дурацкие рамки Связи, сделав обоих кем-то намного большим друг для друга, чем Преданный и Господин… Неужели он снова ошибся, принимая подстройку под его потребности за проявление искренности? Нет, невозможно! Он ведь видел, чувствовал, слышал в конце концов! Там, в музыкальной комнате, где Преданный вдруг раскрылся, впуская Джона в самое сокровенное, спрятанное в глубине его бескрайних Чертогов. Тогда всё было честно, ТАК не смог бы притворяться даже Шерлок.

«Боже мой! И зачем было торопиться? — ругал себя расстроенный король. — Похотливый, совершенно сбрендивший идиот! Нужно было сначала поговорить, объяснить, чего я жду от… Наших отношений? — Джон фыркнул. — А разве с моей стороны был хоть какой-то намёк на эти самые отношения? Особые отношения? Да, Шерлок может „прочесть“ меня и, наверняка, намного лучше, чем кого бы то ни было, но что он мог разобрать во мне, если я сам только сейчас понял, почувствовал, чего хочу? Я должен дать ему время — подумать, решить. Нужно подождать.»

Джон вышагивал по свободному пространству шатра — два шага от шерлокового матраса до ограниченного плотной тканью и кожей пятачка у небольшого стола, пять — до завешенного шкурами входа и ещё столько же назад. Пальцы, сцепленные за спиной, подрагивали от напряжения, а в плывущей от неожиданной душевной встряски голове спасительной соломинкой трепетала короткая мысль: «Куда нам торопиться? Я подожду. Всё будет хорошо. Ведь будет?»