Хуан Дьявол (ЛП)

- Хуан, ты знаешь, где мы находимся? – спросила Моника.

- Рядом с дельтой реки Карбе, южнее рейда Сен-Пьер. Видишь огоньки, булавочные головки, которые блестят в темноте?

- Да. Видела на секунду, когда волны стихли.

- Туда мы и направим курс, – объяснил Хуан. И крикнув, приказал: – Зажги фонарь, Колибри. Опасности нет. Зажги и поверни зеленым стеклом. Это условный знак, по которому будут грести за нами. – Негритенок проворно исполнил.

Какая темная ночь и какие далекие точки света! Внезапно погасло красноватое пламя, освещавшее небосвод. Следы огня, постепенно бледнея, исчезали, будто старый ужасный вулкан опять погрузился в спячку; ночное одиночество казалось более глубоким и величественным над этим небом и морем. Придерживая весла, Хуан опять прислушался. Он едва смотрел на Монику, но как же сильно чувствовал ее пьянящее присутствие; какое ужасное и внезапное желание охватило его, как же ему захотелось сблизиться с ней и признаться!

Он протянул руку и дотронулся до ее влажной и холодной руки, и не смог отпустить. Он держал ее с беспокойной нежностью, которая медленно разжигала страсть, и мягко спросил:

- Моника, ты боишься?

- Почему я должна бояться?

- Ты волнуешься, и можешь бояться. Возможно, я не должен был говорить тебе, что мы в опасности.

- Я знаю, даже если ты и не скажешь, Хуан. Но я не волнуюсь. Меня знобит от холодного воздуха, это уже прошло.

- Да. Ушло черное облако. Оно почти окутало нас, и возможно это было бы концом.

- Да, конечно. Что-то случилось в Сен-Пьере, не так ли?

- Уверен, что случилось. Все еще сверкают эти огни города, которые видно с разных сторон горы. Что-то все-таки случилось с рекой Бланко. Возможно, туда влилась лава и дошла до моря. Поэтому город спасся, мы едва не погибли. Чудо, что большая волна унесла нас, убрала с дороги. Возможно, это та самая лава, спускавшаяся с горы. Может, это то, что вы зовете чудом, Моника?

- Да, Хуан, это чудо. Этой ночью все чудо.

Тень смерти, казалось, исчезла. Разве она не чувствовала в больших и горячих руках Хуана поток жизни, мощную опору, залог надежды? Разве она не рядом с тем, кого отчаянно любит, не находя слов это выразить? Разве ей не показалось, что он замолчал, потому что комок чувств сжался в его груди? Разве не блестели в темноте его большие глаза, как два раскаленных от страсти угля, которые не признавались в этом? Разве она не чувствовала, как подрагивает мужская рука, ощущая биение ее сердца?

- Теперь ты дрожишь, Хуан.

- Возможно, но не от холода. Ты заставляешь меня дрожать, Моника. Твое присутствие в эту ночь, которая может быть последней в нашей жизни.

- Не говори так, Хуан. Я… я… – бормотала взволнованная Моника. И вдруг изменившись, воскликнула: – Что это? Твоя рубашка пропитана кровью! Твоя рана опять открылась. Это нелепо. Ты не можешь грести этой рукой.

- Эта рука, хотя и в крови, сможет защитить и помочь тебе.

- Дай мне минуту, чтобы сменить повязку.

- Когда мы будем на Люцифере, ты сделаешь это. Опасно останавливаться. Может прийти другая волна. И не беспокойся. Крови, которую я проливаю, мне хватит.

Не осознавая, она очутилась рядом с ним, и две белые руки поддержали весло.

- Хуан, Хуан! Я помогу тебе.

- Колибри может, если потребуется; но нет нужды. Мы идем очень медленно. Это более, чем благоразумно. Но не уходи. Нам так хорошо.

- Да, нам хорошо. Жизнь такая удивительная.

Она была готова повторить фразу, которую он никогда не говорил, но сильное смущение заставило ее смолчать. Да, жизнь очень странная и удивительная, что она чувствовала себя безумно счастливой, глубоко и обжигающе счастливой, как будто ее сердце переливалось через край, как река лавы, словно эта минута стоила всей жизни, словно этот темный час, раскачивающийся маятником от жизни к смерти, имел силу вечности.

- Хуан, твоя рана не болит? – спросила Моника с волнением. – О чем ты думаешь?

- О людях, оставшихся там.

- Невероятно, что Сегундо сделал подобное. Но не переживай из-за этого, они были предателями.

- Они страдают, Моника, а иногда, страдая много, они грешат тупостью и неверностью. Посмотри, огни виднеются уже ярче, но мы еще далеко. Пройдет около получаса, прежде чем мы пройдем около твоего дома.

Как сильное морское волнение, поднялись воспоминания к горлу Моники; как морской вал, резко и горестно она внезапно отстранилась от Хуана, который удивленно спросил:

- Что с тобой? О чем ты подумала? Скажи, о чем думаешь.

- О Ренато.

- Я должен был предположить. Тебя беспокоит, что он может сказать и подумать. Неужели ты должна…

- Замолчи! Не разрушай очарование.

- Что? Что ты говоришь?

- Ничего. Хотелось бы как можно раньше подъехать к Люциферу… с любой стороны.

Хуан не ответил. Лишь с силой погрузил весла в воду; маленькая лодка, казалось, парила по мрачным волнам, пока кровь капала из открытой раны.

- Что происходит? Почему не едем?

- Думаю, не сможем, крестная. Путь перекрыт. Много людей. Им не дают пройти. – ответила Янина. И повысив голос, спросила в свою очередь: – Эстебан, Эстебан, что произошло?

Не ожидая ответа Эстебана, Янина выскочила из закрытого экипажа, на котором с большим трудом София Д`Отремон доехала до перекрестка на Карбе. Солдаты в униформе остановили ее, сдерживая лавину любопытных, пытавшихся подойти к месту катастрофы. Издали едва различались дымящиеся руины завода; пепел, еще горячий, стер пути и придавил деревья, но по всем тропинкам, идущим в Сен-Пьер, катились к городу повозки и кареты, люди шли пешком и верхом на лошадях, внезапно и неожиданно убегая от всего этого. Нетерпеливо София Д`Отремон тоже открыла дверцу экипажа и спросила:

- Что же в конце концов произошло? Что случилось? Эстебан, Янина!

- Мы не можем ехать, крестная. Здесь никому не разрешают, – объяснила Янина.

- Но мой сын…

- Возможно, он прошел раньше. Возможно, вернулся. Это вероятнее всего, крестная. Он не мог проехать ни раньше, ни позже.

- А если он ехал в минуту катастрофы? – беспокоилась София.

- О, нет, нет, крестная! Эти люди говорят, что только работники завода, администратор и его родственники стали жертвами. Подсчеты расходились, но здесь все сошлись. Говорят, раскаленная лава падала, как водопад, и унесла завод и дома. Затем упала в реку и поэтому больше никого не сожгла. Говорят, здесь она изменила направление, и поэтому на дороге никто не обжегся. Сеньор Ренато должен был ехать. Он был в таком отчаянии.

- В отчаянии?

- Да, крестная. Ему было очень нехорошо. Я говорила, что он много выпил. Он был как обезумевший, говорил сам с собой, когда я вошла в библиотеку. Говорил один… или с призраком, крестная. Он произносил имя сеньоры Айме. Я слышала, как он называл ее.

Янина очень медленно зашла в экипаж, присаживаясь рядом с доньей Софией, и на миг опустошенные женщины посмотрели друг на друга. Затем в ее ясных глазах искра зажглась, поддерживая волю Софии Д`Отремон, и она сказала:

- Мы будем искать его повсюду. Я не вернусь домой, пока не найду его!

Как струя фейерверка, как искры, переходили из уст в уста в Сен-Пьере неясные или преувеличенные рассказы о первой катастрофе. По мере того, как экипаж Д`Отремон ехал по улицам, толпа все густела, заполняя ее. Земледельцы, работники и коммерсанты всей округи приехали в столицу, одни – в поисках новостей, другие – снова увидеть лаву, о которой сообщали. Кафе, рестораны и площади были битком забиты. Люди заставили открыть офисы пароходного агентства, быстро распродавались билеты на суда, которые должны были отправиться на следующий день.

- Что происходит? – хотела знать донья София.

- Они читают указ мэра. Да, крестная. Это глашатаи Муниципалитета, – объяснила Янина. И обращаясь к кучеру, крикнула: – Подойди ближе, Эстебан, ближе.

Шум толпы мягко стих, теперь слышался только голос выступавшего, который произносил указ, как старую песню: