Утро нового века (СИ)

— Боже!

— Руничу повезло. Он во время вернулся. Отыгрался и ещё кучу денег в придачу получил. Утром, — Арсений невольно потёр ладонью щеку, которая, казалось, ещё горела от полученных пощёчин. — У нас был крупный разговор. Но не это важно. Главное, я заставил его поволноваться. Так он ещё никогда не волновался!

— Как ты мог решиться на такое? — удивилась девушка.

— Мне было больно, обидно за нас. К тому же я был пьян. Пьяный я становлюсь неуправляемым и, могу наделать глупостей.

— Если ты знаешь это, зачем пил?

— Для храбрости и от зла. Иногда вино меня взбадривает, иногда даёт забвение. Знаю, что это — грех, но ничего с собой поделать не могу.

От пристального взгляда девушки, он уткнул лицо в ладони.

— Теперь ты будешь презирать меня.

— Нет.

Он поднял голову.

— Благодарю, за то, что ничего не скрыл от меня.

— Это тебе спасибо, сестричка.

***

Молодая монахиня и послушница шли к заутренней.

Даша видела, как за последнее время изменилась её подопечная. Взволнованная её душевным состоянием, она поинтересовалась у Ксении о происшедшей с ней перемене.

— Почему ты такая грустная, Ксения?

— Матушка игуменья сообщила мне, о приближении времени пострига и это лишило меня покоя. Я стану невеста Бога. А мне хочется совсем иного! — девушка заплакала. — Мне хочется земного супруга, и принадлежать я хочу только ему. Хочу быть красивой для него. Хочу ощутить его поцелуи и прикосновение к моему телу и сама отвечать на его ласки. Я знаю, мысли мои греховны, но ничего не могу с собой поделать. Сестра, как мне быть, подскажи?

— Ты всего лишь послушница, а не монахиня, — опешив, пробормотала Дарья.

— Вижу, в тебе столько женственности.

— Люблю и чту Бога, но я также хочу любить земного мужчину. И как же мне жить, если меня постригут?

Монахиня погладила девушку по склонённой голове.

— У тебя не осталось времени для выбора. Поступай так, как тебе велит сердце. Послушай его.

Всю ночь Ксения думала и, наконец, решилась написать письмо Арсению.

Единственное письмо за всё время их знакомства, в котором сообщила ему о предстоящем важном событии в её жизни.

***

Сумерки несли с собой нежную прохладу и давали возможность вдохнуть свободно после изнуряющего и усыпляющего знойного дня.

Вечерняя служба закончилась и игуменья, вместе с монахинями и послушницами, покидали небольшую церковь Ильи.

— Сестра Дарья. — Игуменья Валентина подозвала к себе Дашу. — Сегодня ты будешь убирать в соборе?

— Моя очередь, матушка.

— Отрадно мне слышать, что Господь именно тебя, сестра, привёл украсить собор к престольному празднику. — Она перекрестила молодую монахиню. — Господь милостями своими, нас грешных, не оставит.

Не высокая, сухонькая, она чинно последовала к выходу из церкви.

Войдя в тишину собора, Даша подошла и приложилась к иконе Божьей Матери «Отрада и Утешение» и, только тогда принялась чистить подсвечники от оплывшего воска и вставлять в них новые свечи.

Она разложила аккуратными рядами свечи в свечном ящике.

Протёрла бесценные иконы: Воскресения Христова и частицами Живоносного Гроба Господня, Казанской Божьей Матери и, Нерукотворный Спас. Этой иконой в шестнадцатом веке Иван Грозный благословил сына своего — Фёдора.

Эти три бесценные иконы были реликвиями монастыря.

В Новодевичьем монастыре готовились к предстоящему празднику Троицы.

Сегодня перед вечерней молитвой сёстры украсили храм и свои кельи ветками берёз и цветами.

Поправляя веточки перед иконами, Даша думала:

«Душа, она как эта ветка, жива, свежа и цветёт, пока растёт на дереве. Но стоит её оторвать от ствола, она зачахнет и умрёт».

Ей вспомнилось, как детстве, старая няня пугала их, чтобы на Троицу они не ходили в лес. Там их поджидали Лешии и Мавки, которые утаскивали людей в чащу и щекотали насмерть.

Но сёстры всё равно бегали туда, но так, ни одного Лешего или Мавки не встретили.

В деревушке, что располагалась неподалёку от их имения, после утренней службы начинались гулянья. Девушки-селянки пели, водили хороводы и играли в разные весёлые игры, плели из цветов венки и пускали их по воде.

Куда поплыл венок, с той стороны и жених будет. И как на Святки, девушки гадали на судьбу и суженого.

Сёстры Уваровы тоже клали берёзовые веточки себе под подушки, чтобы увидеть во сне суженого.

Даша невольно улыбнулась.

Как же давно это было! Весёлое детство, грёзы беззаботной юности.

Закончив работу, она закрыла на ключ небольшую дверь черного хода, ведущего в храм.

Остановившись на пороге, перекрестилась с молитвой:

— Благость Святого Духа, данная нам при крещении, наполни сердца наши верой и смирением. Господь, не оставь меня, рабу твою, сестёр моих единокровных, сестёр в обители и всех страждущих мирян. Не дай нам впасть в грехи и беззакония. Господи, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящих тебя. Аминь.

Завтра утром зазвонят колокола четырёхъярусной надвратной звонницы и, в собор, с цветами и веточками берёзы, придут не только монахини, послушницы и сестры на «испытании», но и прихожане, несущие свой жизненный крест в миру.

***

С тяжёлым сердцем Ксения открыла двери и вошла в полутёмную прохладу кельи.

Она уже никого и ничего не ожидала.

Когда он схватил её и крепко сжал в объятиях, сердце девушки затрепетало.

— Скажи, разве ты хочешь стать монахиней? — прозвучал такой знакомый голос.

— Скажи и я уйду.

— Конечно же, нет! — вскрикнула Ксения.

— Тогда. — Арсений разжал объятия. — Ксения, ты готова к тому, что твоё имя будет опорочено? Сможешь ли ты жить без доступа в высший свет? Жить, когда за твоей спиной будут пускать грязные слухи? Подумай хорошенько и сделай правильный выбор.

Дрожащими руками она перекрестилась на образа и посмотрела на взволнованного друга. Голос её зазвучал глухо и твёрдо. Не смущаясь и не пряча глаза, ответила:

— Пусть, меня простит Господь, но я уже сделала его. О слухах и моей чести пускай позаботятся отец и мать. В их силах было сделать меня несчастной. В их силах вернуть мне доброе имя.

Арсений отступил от неё и опустил руки.

— Прости меня.

— За что же?

Она непонимающе смотрела на него.

— Иногда я могу вести себя грубо. Как сейчас.

Не осознавая, что делает, Ксения положила свою ладонь на его щеку.

— Не вини себя. Я сама просила тебя о помощи. И согласилась на всё. Я приняла решение идти с тобой в мир.

Он накрыл её ладонь своей.

— Тогда, пойдём до конца, сестричка? И никакого пострига.

— Пойдём.

Стоя за дверью кельи, Дарья слышала каждое слово.

***

Калитку Арсений закрыл осторожно, чтобы она не скрипела, и зашагал по ночному переулку, к экипажу, ожидавшему его на соседней улице.

В целях конспирации, он оставлял Алексея и экипаж недалеко от монастыря, а сам каждый раз уходил знакомой дорогой.

Из-за арки одного из домов выскользнула фигура в чёрном одеянии, и загородила ему дорогу. Юноша невольно вздрогнул и отступил на шаг.

Негромкий женский голос показался юноше знакомым.

— Я очень хочу увидеть лицо человека, осмелившегося ступить на священный двор монастыря и поправшего его устои.

— Мне нечего срывать своё лицо. — Отозвался он. — Это петербургская ночь скрывает его. Время белых ночей миновало.

Он подошёл ближе к фонарю. Фигура в чёрном плаще, последовала за ним. Тёмные глаза из-под капюшона недобро смотрели на него.

Юноша не смог удержать улыбки.

— Опять наши дороги пересеклись, сестра Дарья.

— Так это вы, молодой человек, под покровом ночи, проникаете в монастырь и смущаете невинную девушку?

— Боже, какой пафос! — усмехнулся он. — Подслушивать не хорошо, сестра.

— Я не подслушивала, а случайно услышала. Это разные вещи.

— И в чём вы меня обвиняете?

— В кощунстве, юноша!

— Каким образом?