Утро нового века (СИ)

— Я мечтаю уйти из монастыря и вернуться в мир. — собравшись с духом, призналась она. — Но не знаю, как это сделать.

— Я тоже мечтаю вернуться в Париж и продолжить учение. Однако, пока, это невозможно. Признаюсь, рядом с тобой, Ксения, я становлюсь самим собою. Не таким, каким меня сделал отец. Там, — он кивнул на двери. — Во мне живёт другой человек.

— Какой другой?

По её испуганно-удивлённым взглядом, он потупился.

— Тебе лучше этого не знать. Когда-нибудь ты услышишь обо мне не самое лучшее. Возможно, от матери. Только прошу тебя, не верь никому. Потому что, ты единственная знаешь меня настоящим.

Ксения подавленно молчала.

— Скоро рассвет, — он скользнул взглядом по окну. — Мне пора уходить.

Направился к дверям. Вдруг остановился у порога и, обернувшись, спросил:

— Ты будешь ждать меня, сестричка?

— Буду, — пообещала она.

***

Со дня самоубийства Ушакова прошло не мало времени, но отец и сын, старались не касаться в разговоре, этой страшной темы. Доверительных отношений между ними, по-прежнему, не получалось.

Открыто они не враждовали, однако Арсений избегал общения с отцом, а последний месяц и вовсе замкнулся в себе.

По вечерам, он редко посещал ресторан и игорный зал и, часто, ночами, отсутствовал дома.

Эти ночные прогулки волновали Андрея Михайловича больше всего. От своего сына ничего хорошего он не ждал.

Обеспокоенный, он попытался узнать у прислуги, куда ходит своевольный мальчишка.

— Он возвращается на рассвете, — докладывала ему Екатерина за утренним кофе.

— Трезвый?

— Да. Может, он спит в каком-нибудь публичном доме, — предположила девушка.

— Как протрезвеет — идёт домой.

Андрея не успокоило, и даже покоробило такое грубое предположение о сыне.

«Где он пропадает? Не дай Бог, увиваясь за чужой женой, нарвётся на дуэль. А может, он курит опиум, в каком-нибудь притоне. Что ни возьми, одно другого не лучше».

Эти мысли не давали господину Руничу покоя. Беспокойство заставило его, ближе к полудню, заглянул в комнату сына.

Она была пуста. На столе стояла чашка с недопитым чаем, булочки на тарелке, варенье. Рядом лежали несколько исписанных листков бумаги.

Андрей взял в руки один из них и прочёл.

«Очи — долу. Тонки пальцы,

Тянут солнечную нить.

В узкой келье — рамки, пяльцы —

Так удобней злато шить.

Нижешь бисер под молитву:

„Господи! Помилуй мя…“ *

Мастерством, вступая в битву,

За Небесного Царя.

В добровольном заточенье,

Исполняешь свой обет.

Чистоты твоей свеченье,

Украшает шелка цвет.

И ложиться нити гладко,

Под огарочек свечи,

Под мерцание лампадки,

Да молитвы горячи.

Льется солнце сквозь решетки,

Монастырского жилья.

Белы руки. Черны четки…

Голубица, ты моя!»

Стукнула входная дверь. Андрей Михайлович оглянулся. С полотенцем на плече и мокрыми волосами, на пороге стоял сын.

— Не плохо написано, — одобрил он, но, тут, же добавил. — Только, всё это стихосложение — полная ерунда.

Вытирая полотенцем влажные волосы, сын отозвался:

— Тогда не читай. Я не навязываюсь тебе со своими стихами.

— Зашёл спросить у тебя. Где же ты всё-таки пропадаешь ночами, а? Мне очень любопытно это знать. Тебе стала неинтересна игра. Помниться, раньше ты любил наблюдать за ней.

— С некоторых пор не люблю.

— С каких это таких пор? — напрягся Рунич.

— С тех самых, как здесь стали кончать жизнь самоубийством.

— Ты о старике Ушакове?

Сын не ответил. Достав из шкафа, свежую рубашку, стал переодеваться. Андрей, наблюдая за его сборами, поинтересовался:

— Опять уходишь?

— Какая тебе разница?

— Сядь! — Андрей Михайлович сурово смотрел на сына.

Арсений опустился на стул и уставился в глаза отца.

— Я хочу знать, какие у тебя могут быть дела в городе?

— Это моё личное дело. Я не маленький ребёнок давать тебе отчёт.

— Догадываюсь, почему ты уходишь по вечерам. Завёл любовную интрижку?

— Думай, что хочешь.

— Хватит! — В сердцах заорал Рунич. — Ты делаешь глупость за глупостью! Тебе мало Адель?

— А что, Адель? — вопросом на вопрос ответил сын.

— Тебе её не хватает, потянуло на приключения?

— Помниться, в твоей спальне, перебывало немало женщин, — насмешливо

отозвался Арсений. — Твоя любовница, разумеется, не в счёт.

— Прекрати! Откуда такой цинизм? Не забывайся! Я — твой отец.

Юноша поднялся и встал напротив.

— А я, твой взрослый сын. Ты опоздал читать мне мораль. Извини, если я чем-то шокировал тебя.

Андрей Михайлович стиснул зубы так, что у него заходили желваки под тонкой кожей скул. Не разжимая их, процедил:

— Больше я твоих капризов не потерплю. Приказываю тебе остаться дома. Слышишь? Приказываю! И не дай тебе Бог ослушаться и, поступить по-своему.

Размашисто шагая, он покинул комнату. В гневе Арсений швырнул на пол рубашку.

— Ну, хорошо. Ты ещё пожалеешь об этом.

***

День кронился к вечеру.

Рунич задерживался на бирже и, Алексей с Леонидом, как обычно бывало в таких случаях, начали работу без него.

В этот вечер в заведении гулял какой-то американец. Он, не считаясь, бросал деньги на кон рулетки, и радовался как малый ребёнок, не глядя, проигрывает он или выигрывает.

Из прислуживающих клиентам девушек он облюбовал стройную Катерину. Что-то говоря ей, он восхищённо цокал языком, чем очень раздражал Алексея. Наконец, тот повернулся к дымящему папироской Леониду.

— Лёня, как ты думаешь, что этот американец говорит Кате? Если бы знать! — возмутился он. — Может, какие-нибудь пошлости. Тогда, я бы его вышвырнул отсюда.

Метрдотель привычным взглядом окинул зал и с благодушной улыбкой, ответил:

— Я не толмач. Попроси Арсения Андреевича перевести. А по мне, всё равно, что он ей говорит, лишь бы щедрым был.

— Ты бы так не рассуждал, если бы он обхаживал Полину. — Огрызнулся Алексей. — Вот нерусь проклятый!

— Не заводись, Лёш, — махнул рукой крупье. — Катя сама справиться с этим клиентом и его любезностями.

Время вечерних посетителей ещё не наступило, поэтому прислуга отдыхала и, с почтительной быстротой обслуживая несколько столиков и странного иностранца.

Закончив перетирать бокалы, Леонид поинтересовался у насупившегося Алексея:

— Ты видел сегодня Арсения Андреевича?

— Сидит злой, как чёрт, в своей комнате.

— Ты не знаешь, куда он по вечерам ходит? Это все заметили. Девушки говорят, Адель — плачет. У него что, новое увлечение?

— Точно не знаю, но вроде бы что-то серьёзное.

— Да что ты говоришь? — от удивления у Леонида округлились глаза. — И дело далеко зашло?

— О ком это вы так мило шепчетесь? — раздался за их спинами голос.

Мужчины оглянулись. К буфетной стойке подходил молодой хозяин.

— Клиент у нас сегодня необычный, — отозвался Алексей. — Американец.

— А-а, — протянул юноша, оглядывая с ног до головы иностранного гостя. — Лёша, налей мне рюмку водки.

— Зачем тебе водка? — удивился Алексей. — А как же… — под быстрым взглядом юноши он осёкся на полуслове.

— Сегодня можно выпить. — Угрюмо бросил Арсений. — Отец приказал мне остаться дома и я, как покорный сын, выполню его волю. — Он залпом проглотил напиток.

— Ох! Крепкая. Дай мне бутылку.

Нахмурившись, мужчины переглянулись.

— Всю?

— Всю. И ещё одну рюмку. — Он, с любопытством, покосился в сторону американца.

— Пойду к нашему гостю. Познакомлюсь и сыграю с ним.

— Не буди лихо, пока оно спит, — пробурчал, глядя вслед молодому хозяину, Алексей.

— Ты хотел сказать — не буди чёрта? — переспросил Леонид.

— Ага, того чёрта что сидит в Арсении! — уточнила Екатерина.

Через несколько минут, молодой Рунич и американец играли в карты и непринуждённо беседовали.

Их разговор был непонятен служащим ресторана, и они настороженно смотрели на молодого хозяина. По злому огоньку, разгоревшемуся в его глазах, было понятно, он задумал нехорошее.