Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

- Расскажите мне подробнее о себе, друзья, - учтиво сказал Аменемхет. – Ты имеешь собственный доход, Менкауптах? Мы с тобой не говорили об этом. Какая доля наследства тебе положена?

Менкауптах побледнел.

Он совсем не умел играть. Он не умел разгадывать чужие сердца. Он не понимал, сколько уже известно Аменемхету… но нужно было отвечать…

Принужденно рассмеявшись, молодой человек сказал:

- Моя доля скромна, но я доволен.

- Вот как? Ведь у тебя есть жена и ребенок, - заметил Аменемхет. Он смотрел со спокойной и вежливой озабоченностью, но супруги едва удержались от того, чтобы не схватиться под столом за руки.

- Ведь твои сестры тоже получают часть? На тебя приходится меньше половины, если раздел справедлив, - сказал Аменемхет.

- Мои родители пока живы, слава Амону, и мы ничего не делим, - брякнул Менкауптах.

И вот тут они с женой схватились за руки и обменялись полными ужаса взглядами; но Аменемхет снова воспринял это спокойно. Конечно, им полагалось помнить о том, в каком положении находится его собственный отец.

- Конечно, - сказал он. – Вы счастливее меня. Желаю, чтобы твои отец и мать здравствовали еще много лет, - с улыбкой пожелал он другу.

Менкауптах вскочил бы с места, если бы жена не удержала его, вцепившись в запястье. Этот простодушный и добрый молодой человек не привык к таким жестоким схваткам, в которых единственным правилом были всевозможные уловки.

- Я удручен положением отца, но спокоен за свое будущее и за будущее моих детей, - сказал Аменемхет. – Я наследник великого ясновидца.

- Но ведь твоя сестра… - начал Менкауптах, и тут же понял, что совершил самый страшный промах из всех. Меритамон услышала тяжелое дыхание обоих молодых господ – и вдруг догадалась.

Она догадалась, что отец изменил завещание!..

Меритамон - как давно было известно и брату, и сестре - полагалась одна треть, а Аменемхету две трети всего имущества отца, включая господское имение: дом со всем хозяйством. Меритамон получала только собственные драгоценности, деньги и наряды, вдобавок к приданому, потому что она должна была уйти в дом мужа…

Но теперь что-то изменилось - это связано с падением Аменемхета. Может быть, отец вообще лишил его наследства, и сказал об этом не дочери, но ее мужу.

Меритамон закусила губу и обняла ладонями ребенка в своем животе. Ей хотелось плакать от страха и горя; вдруг она начала понимать, какой клятвы стребовал с нее отец. Не возроптать против того, что ее брат обделен, и стать госпожой дома верховного жреца после его смерти…

- Моя сестра? Да, моя сестра тоже наследница, - сказал Аменемхет. Его невозмутимость была страшна.

- Это особенно важно теперь, когда она ожидает рождения ребенка, - прибавил молодой человек. – Если она будет в чем-нибудь нуждаться, не молчи, Менкауптах. Мы родственники, - шутливо приказал он; потом вдруг поднялся, точно вспомнил о неотложном деле.

- Простите меня, друзья, но я должен идти. Сестрица, - он с улыбкой протянул Меритамон руку через свой стол, и она вынуждена была нежно пожать ее.

Хозяева встали.

Аменемхет поклонился обоим, потом повернулся и с видом истинно царского достоинства ушел.

Меритамон посмотрела на мужа, потом обняла его и заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь.

- Успокойся, - сказал Менкауптах. – Успокойся, - повторил он, более напряженно и властно – слабая замена настоящей уверенности, но Меритамон обрадовалась и этому. Госпожа улыбнулась.

- Расскажи мне все, Менкауптах, - сказала она, подняв голову.

Муж кашлянул, покраснел, потом притянул жену к себе, словно пытаясь защитить. Осмелей же, мысленно молила его Меритамон. Это так нужно нам!

Менкауптах обнял жену за плечи и посадил обратно на табурет.

- Нет, дорогой, пойдем лучше в спальню, - попросила Меритамон. – Я устала сидеть здесь.

На самом деле она боялась, что ей станет плохо после рассказа мужа – ведь все могло обстоять совсем не так, как она вообразила; но Менкауптах, услышав про спальню, понадеялся совсем на другое…

Жена пристально посмотрела ему в глаза – и покачала головой. Менкауптах пожал плечами и покорно вздохнул. Не принуждать же ее сейчас!

Обнявшись, они удалились в спальню. Дом Менкауптаха состоял всего из одного этажа, Меритамон отвели только одну собственную комнату на женской половине, потому что больше места не было. А сестры хозяйского сына делили одну комнату на двоих.

Но сейчас Меритамон не думала о тесноте. Она охотно предпочла бы этот небогатый и небольшой дом дворцу, в котором она родилась и выросла… и который сейчас был так опасен, будто в каждой из его роскошных комнат затаилась гадюка.

“Это только одна женщина! И она уморила всех нас…”

Супруги сели на свою постель, взявшись за руки.

- Рассказывай, муж мой, - глядя Менкауптаху в глаза, снова попросила Меритамон. Она никогда еще не чувствовала такой близости к нему, как в этот миг. Как, однако, сближают деньги и опасность… Крепче любви…

- Твой отец призывал меня – давно, - снова кашлянув, сказал муж. Он нахмурился, но не отвел взгляда, хотя ему с каждым словом хотелось этого все больше. – Великий ясновидец сказал… что все наследство после его смерти достанется тебе и твоим детям, - сумел произнести Менкауптах.

Он сделал паузу.

Меритамон молчала, все крепче сжимая его руки – глаза ее блестели.

- Дальше, - приказала жена.

Менкауптах вздохнул.

- Это все, Меритамон…

Жена вдруг отбросила его руки, как не нужный больше предмет, который не знала, куда деть. Она вскочила и принялась расхаживать по комнате, сложив руки на груди.

- Значит, мой брат лишен наследства, как и его будущие дети, и Аменхотеп, - пробормотала она. Лицо ее потеряло здоровые краски, располневшая грудь колыхалась, вместе с располневшим животом, и Менкауптах испугался за жену. Но он не смел вмешиваться.

Он знал, что сейчас жена будет кричать – Менкауптах видел это однажды, и не забыл до сих пор; но приготовился к намного худшему. Он не смел останавливать грядущую бурю, чтобы никоим образом не повредить Меритамон, которая могла только хуже раскричаться. Ведь она должна избегать всяческих волнений!..

Менкауптах готов был начать умолять жену смириться с волей отца. Сам он, узнав правду о старинном друге, преисполнился к нему отвращения. Он не понимал, как можно было поступить иначе, чем поступил со своим сыном мудрейший верховный жрец: разве заслуживают такие сыновья того, чтобы наследовать таким отцам?..

Но каким-то образом молодой заклинатель Амона понял, что нельзя все это говорить супруге. Он с трепетом следил, как Меритамон все быстрее и быстрее мерит шагами комнату, как сжимаются ее руки, как сужаются и раздуваются ноздри, учащается дыхание…

А потом вдруг жена повернулась к нему и расхохоталась.

- Правильно! – воскликнула она. – Прекрасно сделал отец!

Меритамон плюхнулась Менкауптаху на колени. А потом вдруг опять расхохоталась над его перепуганным видом и, схватив за аккуратные уши, чмокнула супруга в лоб.

- Давай приляжем, - с улыбкой сказала она. – Ведь ты этого хотел?

Менкауптах открыл рот.

Он не знал, что такое делается с женой – может быть, это ребенок в ее животе сводит ее с ума? Но Меритамон, продолжая улыбаться, крепко обняла мужа и прижалась к его губам поцелуем, который вымел из его головы все мысли. Они стали целоваться, как будто любили друг друга превыше всего на свете. Потом упали рядом, и Меритамон первая стащила одежду с себя и с мужа.

Это было лучшее, что они испытывали за всю свою супружескую жизнь – даже лучше того раза, когда Меритамон подучила искусница Тамит…

Счастливый Менкауптах улыбался жене; он хотел поблагодарить ее, но не находил для этого слов. А Меритамон чуть не сказала, что любит его.

Это было бы поступком, более всего соответствующим Маат; но Меритамон такой шаг почему-то показался ложным. Греховным. Вдруг она увидела перед собой темные тревожные глаза, полные любви и боли, сменившиеся земляно-смуглой спиной…