Две войны (СИ)

“Мама, я не хочу, чтобы ты видела мой провал, мой позор. Это убьет меня. У меня есть мой долг, и я буду им горд, буду терпеливо нести свой крест, или отложу в сторону и забуду, плевать на это, я смогу расплатиться с Гейтом. Но я умру, если ты взглянешь мне в глаза и увидишь - это”.

Джастин, уничтожил в себе все, кроме ласково светящейся мечты найти и вернуть то, что по праву выиграно им, на поле его грандиозного сражения - чистую монету, что дороже любого металла на Земле, врученную ему ангелами, проливающими кровавые слезы, наблюдая за его отчаянными порывами, выжить среди военной грязи и боли. Его измена миру, оказалась, слишком короткой пыткой: он убивал, подло трусил и мечтал о смерти, но та, забирала его близких, он же, остался в распоряжении жизни, окунувшей его в чарующий океан мучительного наслаждения и, так же, неожиданно, теплые, неспокойные волны бушующей стихии, выкинули его на ненавистную сушу - одинокого и растерянного. Каким же преступлением, какой ошибкой, своей неправедной жизни, он заслужил, теперь, эту слабость, которая сковывает его движения и не дает ступать по предначертанному пути, в поисках заветных, потерянных чувств, а лишь позволяет скитаться расплывчатым силуэтом по чужим улицам, чужого города?

Джастин, ушел с набережной и вздохнул с облегчением тот, насыщенный, городской воздух, который, обжигая легкие ядом своих промышленных районов, не давал ему забыться, подгоняя идти быстрее. Несколько раз за день, Джастину мерещилось, что за ним кто-то наблюдает, двигаясь стремительной и неуловимой тенью по переулкам и маленьким улочкам – след в след, едва слышно, незаметно, исчезая каждый раз так быстро, что у Калверли возникали сомнения в реальности существования этой навязчивой паранойи. И все же, до самого Флюке-Брайн грей, он отчетливо ощущал на себе чей-то пристальный взгляд, не дающий ему покоя, пока, наконец-то, перед его взором не выросли ворота. Джастин, не дойдя до них даже ста футов, резко остановился и свернул на другую улицу, уводящую влево от района Флюке, хотя сил на ходьбу у него почти не оставалось, а в горле пересохло.

Он хотел удостовериться, что это, всего лишь, расстройство рассудка, но если была, хотя бы, малая вероятность того, что за ним, действительно, кто-то идет – то он планировал разоблачить преследователя. Джастин остановился на повороте широкой аллеи и, облокотившись плечом о ствол липы, следил глазами за окружающими деревьями, не двигаясь с места, выжидая, задумчиво и зло хмурясь своим невеселым мыслям, слушал, затаив дыхание, как слушают проповедь в церкви, пока слух не различил в немом шепоте листьев всплеск живой активности.

“Твою ж мать. Будь я проклят – я не спятил!”

Здесь пахло сыростью, и свет газовых фонарей еле пробивался сквозь густую листву акаций и лип, но, скользнувшую в нескольких футах от него, тень, Джастин разглядел слишком четко. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он кинулся за сумрачным, незваным гостем, уже на бегу понимая, что он безоружен и этот, его порыв - неоправданно глупый, едва ли, не опасный. Задыхаясь и ломая, низко нависшие над землей, ветви деревьев, Джастин бежал по аллее, чувствуя, как цепкие ветки срывают с его волос ленту и те падают на спину. Гулкое эхо, разбуженное его сапогами, бежало впереди и позади него. Человек, кем бы он ни был, явно не ожидал, что из преследователя он, в один миг, превратится в преследуемого и, его бег, стал настолько проворным и резким, что Джастин уступил силе его быстрых ног и остановился у самшитовых кустарников, почти падая от бессилия и злобы.

- Стой, кто идет? – послышалось сбоку от хрипящего Джастина и тот, удивленно повернул голову на звук мужского голоса.

- Отставить, рядовой. – Выдохнул он с легкой досадой, когда к нему на тропинку вышел молодой сильный парень, с мрачным, насупленным лицом, угрожающе сжимая в руках карабин. – Убери оружие. Я, старший лейтенант Калверли.

- Сэр, лейтенант, вас приказано найти. – Закинув карабин за спину, отчеканил солдат, вытянувшись в струнку, словно еще одно дерево в роще.

Джастин развернулся к янки и ветви хлестнули его по лицу, вырвав сдавленное ругательство. Все ещё живая тень мерещилась Джастину, в изобилии колоритных образов этого тихого, вечернего марева, незримо витая где-то поблизости, но найти своего невидимого преследователя он уже отчаялся, а потому раздраженно спросил:

- Да неужели… Чей приказ?

- Мой. – На тропинке возник Бивер верхом на блестящей, вороной лошади и, кивком поприветствовав Джастина, спрыгнул с седла, на землю, сказав янки: – Вольно, солдат. Ступай на караул. Лейтенант, вас целый день ищут. Господин Гейт, выдал распоряжение, этим утром - разыскать и привести вас к нему. – Сурово начал он, обращаясь к Джастину, но жесткие складки у его рта исчезли, все лицо обмякло, когда офицер увидел, как переменился Джастин: сгорбившись, словно старик, он опустил голову и едва слышно произнес какие-то неразборчивые слова, которые Джим мог бы принять и за молитву, и за проклятие.

- Ну что же, веди тогда. – Пожал плечами Джастин, уже, порядком уставший от долгой беготни по незнакомым улицам, за невидимым врагом.

Ему было тяжело передвигать, будто бы закованные в железные тиски, ноги, но все же, он с трудом приблизился к другу и улыбнулся.

- Опять несешь свой ночной караул, Джим? – Спросил он беззаботно, когда они вышли на широкую дорогу, ведущую к району.

Джастин наблюдал, как всадники, в голубых мундирах северных штатов, рысью пересекали улицу: приклады их карабинов касались шенкелей, их гибкие тела раскачивались в седлах, и небольшой военный багаж с запасом пуль и флягой воды скрипел и грохотал при каждом шаге их лошадей. Солдаты двигались так, как двигается кавалерийский патруль по враждебной территории, хотя здесь, на северных просторах Штатов, они были у себя дома, но служба никогда не позволила бы им расслабиться. Этот факт, немало напрягал Джастина: что еще требовалось для того, чтобы столь остро, почувствовать себя чужестранцем, упрятанным за высокими стенами тюрьмы, которую они называли домом?

Верховые, остановившись перед офицерами, спешились и быстро открыли главные ворота. Козырнув, каждый из них, с улыбкой, пожелал им доброго вечера.

- Караул? Если бы. Щенков северных дрессирую.– Хмыкнул Джим и его рот тронула ехидная улыбка, он производил впечатление бравого молодца и держался с неподдельной бойкостью. – Они, часами, валялись бы на солнышке, читая газеты, раскуривая сигареты и посылая шутовские открытки своим подружкам, если бы я их не гонял.

Джастин улыбнулся, снова почувствовав от друга характерный запах недавних возлияний: Бивер, обычно, тянул сидр целыми бутылками, удрученный, преисполненный поздних сожалений, ропща на бога и дьявола одинаково, разочаровавшись, по его словам, в людях и он, пятидесяти пяти лет от роду, уже решил затвориться и отойти от дел. Джастин, по его глазам, блестящим в ярком свете фонарей, главной улицы Флюке-Брайн грей, видел, что Джим здесь только ради него, ведь за верную службу Крис выдал ему колоссальную премию, на которую Джим выстроил, нечто среднее, между фермой и южной усадьбой, где занимался воплощением своих хозяйственных идей. Джим признался Джастину, что желанный покой не принес ему облегчения вдали от городской суеты, и вся его жизнь сводилась к тому, чтобы бросить сварливой жене какую-нибудь колкость, покуривая у камина и сплевывая в золу, а затем выбраться в город и напиться вдрызг, как и прежде. И только, моменты, когда в нем остро нуждались не только как в начальнике стражи, но еще и друге, вдыхали в него ту жизнь, к которой южанин привык и о которой грезил северными вечерами.

- Умер в тебе солдат, Джим Бивер. – Поглумился над ним Джастин, когда тот закончил бормотать о кошмаре своих последних месяцев. - Похорони его по христианским обычаям и почивай с миром.

- Твой язык – что жало, не боишься без него остаться? Как тебя Гейт терпит. Что он в тебе нашел? – Наигранно возмутился Бивер без всякой злости, не сдержав веселой улыбки, но, не заметил за суетой вечерней улицы, как спазм сдавил горло Джастина, а глаза на миг превратились в стекло, в отражении которых возникли образы далекого, разрушенного во времени Вайдеронга.