Утро нового века (СИ)

Открыв глаза, Елена увидела, что в комнате совсем темно и, уже давно наступила ночь.

Происшедшее вчера, туманом окутало её сознание.

Она встала с постели и умыла лицо. Вынув шпильки, гребень, распустила волосы. Надев на ночную сорочку халат, с горящей свечой в руке, вышла из комнаты.

Тихо пройдя по коридору, открыла дверь в комнату Арсения.

Как ей хотелось, чтобы всё оказалось дурным сном и, он был здесь и спал мирным сном. Она бы смотрела в любимое лицо, на губы, поцелуи которых ждала, на ясные глаза, смотрящие на неё с нежностью и, была бы счастлива.

Поставив свечу на стол, взяла в руки тетрадь. Открыв, погрузилась в его мир… мир, наполненный ею.

«Какое имя дать тебе,

Коль ты и я одно и то же?

Разъединяя нас, о Боже!

Чьей потакаешь ты мольбе?

Неразделимы я и ты,

Две стороны одной медали.

Промедлив день, мы ожидали,

Лишь наступления темноты.

Благословен её покров,

Закрывший нам глаза и уши,

Чтобы измученные души,

Свой разговор вели без слов.

Осудят ли нас те, что лгут,

И предаются пустословью?

Когда тебя зовут Любовью,

Меня Безумием зовут».

«Тёмная. Темнее глаз твоих.

Нежная. Нежнее рук твоих.

Тишина ласкала нас двоих,

Жарче губ и слаще губ твоих.

Вечной жаждой выпита до дна,

И дыханьем выжжена дотла,

Мягче шёлка и волос твоих,

Эта ночь, которая прошла».

«Звездой путеводной, сияющей вечно,

Ты будь для меня!

И горькой разлукой, и новою встречей,

И радостью дня.

И неповторимым безумием ночи,

И светом, и тьмой.

Всех выше и ярче, одною меж прочих —

Моею одной!»

И вот последнее. Для неё. Написанное в тот миг, когда сознание уже погружалось во мрак.

«Вернись ко мне! Вдруг жалость встрепенется.

Твоя душа утешит боль мою.

От скорби сердце, умирая, рвется.

Я грешен, тем, что без ума люблю…

Быть брошенным, нет хуже унижения.

Сочувствие как замок из песка.

Не мести жажду, а молю прощенья…

Рядилась наша ложь то в бархат, то в шелка…

Любовь не терпит жалости двуликой,

Я жгу свои последние мосты.

С небес на землю. Не зайтись бы криком…

Как больно знать, что всё ж она — не ты.

Плачу всегда, плачу за всё с лихвою.

Дай Бог вовек не знать такой цены!

Печаль свою в улыбке утра скрою.

Мы в битве с жизнью слишком не равны…»

Даже надежды быть вместе с любимым мужчиной, больше не существовало.

Елена поняла: благородная жертва, которую она принесла во имя любви к сёстрам, была напрасной.

Потому что именно этой жертвой, она толкнула любимого, но такого слабого, человека в пропасть. И вместо счастья принеся этому мальчику горе, унижение, болезнь.

Теперь читая строки, за которыми слышался его голос, Елена поняла очевидное, как бы сильно она не желала, но даже её любовь не спасёт Арсения.

***

Миновал еще одна ночь, и наступило утро.

Арсений продолжал ужасно страдать. Боль в голове вспыхивала словно огонь. Её волны накатывали одна на другую. Мускулы юноши были так напряжены, что он не мог пошевелиться и только напряжённо стонал. Он был даже не в силах больше кричать.

Нервы Краева были постоянно напряжены. Поручив младшему медицинскому персоналу ухаживать за другими больными, он не отходил от постели пациента. Сидел рядом с кроватью, держал его за запястье и, контролировал пульс.

В одну из минут просветления, Арсений спросил:

— Скажи, сколько будут продолжаться эти мучения?

— Ты недолго употреблял опиум. Думаю, он не успел сильно повлиять на твой организм.

— Я стал наркоманом? — перебил он его. — Не бойся, скажи правду. Хочу знать, что меня ждёт.

— Ты не наркоман. В печени у тебя нет изменений. Арсений, ты вспомнил, сколько времени не употреблял?

— За неделю до того, как попасть сюда… отказался.

— Неделя? Наркоман не смог бы и дня без него прожить.

— Тогда, что происходит со мной? — Арсений сжал зубы, чувствуя приближение волны судорожной боли. — Как ты это назовешь?

— Отравление организма, нервный срыв, паника и типичная истерия. От этого я тебя вылечу, — он похлопал пациента по исхудалой руке. — Потерпи еще немного.

— Александр, не надо щадить меня, — после минутного молчания прохрипел юноша. — Я умираю. В этой жизни у меня была любовь, равной которой нет. Я знаю, что она не оставит меня в мой последний час и не боюсь смерти.

— Я не позволяю тебе так думать. Хочешь чаю?

— Чего бы я хотел? — криво усмехнулся он. — Коньяку.

— Это и беспокоит меня, — вздохнул врач. — И еще твоя навязчивая паника при виде отца.

— Не пускай его сюда! — в глазах Арсения полыхнул страх и отчаянье. — Прошу. Пожалуйста, не пускай!

Александр с сожалением смотрел на сына Рунича понимая, что от нервного истощения, он на пороге настоящего помешательства.

— Конечно же, нет.

Они замолчали. Спустя некоторое время, Арсений попросил:

— Саша, развяжи меня. Я задыхаюсь в этой рубашке.

Краев снял с него, мокрую от пота, смирительную рубашку. Арсений облегчённо вздохнул. Не недолго, забылся сном. Внезапно проснувшись, указал на дверь.

— Слышишь? — он побледнел. — Он идёт сюда… Я его чувствую!

Не успел Краев что-то предпринять, как юноша спрыгнул с кровати и подбежал к дверям. Прислушался, вскрикнул и попятился к стене. Он бы упал, если бы Александр не поддержал его, прижав спиной к стене.

За эти месяцы, Арсений так похудел, что сквозь ткань рубашки можно было пересчитать рёбра. Сердце его неистово билось в груди.

— Санитар! — крикнул Краев. — Шприц с камфарой и успокоительное! Быстрей!

Пока два санитара держали больного, Краев вводил ему лекарство.

Очнувшись, Арсений открыл глаза и, с радостным удивлением, глядя на своего спасителя, пробормотал.

— Елена.

Присмотревшись, застонал. Ноги его подогнулись, и он стал оползать по стене на пол. Александр Лаврентьевич крепко обнял его за плечи.

— Арсений, возьми же себя в руки!

Юноша сумел устоять на ногах и не упасть.

— Думаю, что смогу, — бледными губами прошептал он.

Добравшись до кровати, рухнул на постель, словно кукла-марионетка, у которой кукловод отрезал ниточки.

— Я твой вечный должник, Саша.

— Не стоит благодарности, — Краев помог ему удобнее лечь. — Ты должен постараться выжить и, найти выход из этой ситуации.

К его великой радости, Арсений, впервые за двое суток, уснул.

***

Ксения прошла на цыпочках по палате и, села на стул у постели больного.

Так близко, она давно не видела его лица.

Неустойчивому эмоциональному состоянию сопутствовало злоупотребление алкоголем. В итоге, результат последовал незамедлительно. Всего каких-то полгода назад Арсений был совсем другим.

— Друг мой, — горестным шёпотом позвала она.

Он не пошевелился, однако дыхание его было не ровным.

— Я дал ему лекарство, Ксения Сергеевна, — раздался за её спиной глуховатый голос.

Она оглянулась. В дверях стоял Краев.

— Он долго будет спать?

— Долго. Сейчас ему это необходимо.

— Понимаю.

Она осторожно отвела со лба Арсения волнистые пряди. Укрыла почти до подбородка одеялом. Заметив, что врач наблюдает за ней, извиняясь, прошептала:

— Он, наверное, замёрз.

Молодой человек застонал во сне.

— Пойдёмте, Ксения Сергеевна, — Александр коснулся её плеча. — Не надо его тревожить.

— Доктор, — Ксения подняла на него умоляющие глаза. — Ведь он не умрёт?

— Нет. Он болен, и я его лечу. Пойдёмте.

Закрыв лицо ладонями, девушка пошла следом за ним.

Добравшись до дома, вошла в сад и, почувствовав слабость, села на скамью. Сжалась в комочек, пытаясь согреться.

Кто-то опустился рядом и, обнял её за плечи.

Она не подняла голову. Просто догадалась. Глеб. Ничего не сказав, заплакала. Горько, навзрыд.

Глеб Александрович прижал её к груди и стал гладить ладонью по волосам.