Утро нового века (СИ)

Вскоре Елена почувствовала, как душевная боль, когтистой лапой сжавшая её сердце, отступает.

— Ты думаешь, всё обойдётся?

— Непременно. Полечат его и, отпустят домой.

В благодарность за тёплые слова участия, Елена пожала подруге руку.

Она смирилась со своей судьбой. И хотя ощущение потери не уходило, но тоска сменилась светлой печалью.

Наконец, её заплаканные глаза закрылись, и она провалилась в спасительный сон.

Вечером, собравшись с силами, она отыскала Андрея в его кабинете.

Он сидел в кресле и пил коньяк прямо из горлышка бутылки.

— Что с Арсением? — робко спросила она.

Андрей поднял на неё мрачный взор и хрипло выдохнул:

— Он болен. Тяжело.

— Нет! — вскрикнув, она сжала на груди руки.

Андрей Михайлович прикрыл глаза рукой и судорожно вздохнул:

— Никогда не смогу забыть его взгляд.

— Это моя вина.

Андрей посмотрел на неё. Увидев боль и отчаянье на его лице, Елена потупилась и покраснела.

Он уснул только под утро.

Проведя бессонную ночь, в томительной тишине, Андрей старался собраться с мыслями и обдумать сложившуюся ситуацию и беду с сыном.

Утром сделал над собою усилие, чтобы не показать Даше и окружающим своего волнения.

Обед прошёл в молчании. Аппетит отсутствовал и Андрей не мог есть. Его молодая жена, едва прикоснулась к еде и, выпив полстакана молока, сославшись на головную боль, ушла, оставив его одного.

Что делать? Одна и та же мысль преследовала его, не давая покоя.

Андрей Михайлович поморщился и, вздохнув, вышел из-за стола.

И опять он не спал всю ночь.

========== Глава 2 ==========

Дни тянулся мучительно долго.

Два раза в неделю почтальон привозил в имение почту. Газеты, журналы. Но не этого ждала Даша.

Письма от сестры были единственной её отрадой. За месяц их было всего два.

Елена писала сдержанно и коротко, каждый раз упоминая, что она, Даша, может больше не опасаться за свою жизнь и не скрываться. Очень подробно она рассказывала об Анне, которая со дня на день ожидала появления на свет ребёнка. Василий Антонович, сестре нравился. Она утверждала, что не встречала человека более приветливого и искреннего, чем муж Ани. Об Андрее и себе, она упоминала вскользь и, уж вовсе ни слова не говорила о сыне Рунича. Главное, что их затея удалась и, Андрей Михайлович по-прежнему находиться в неведении относительно её.

Во втором письме Елена упомянула, что дала согласие Руничу и, просила поторопиться с выбором монастыря, желательно где-нибудь в отдалённых от столицы, губерниях.

Стараясь сдерживать слёзы, Даша, несколько раз на дню, перечитывала это письмо, в душе негодуя, почему Елена так холодно сдержана? Неужели ей нечего сказать об Андрее?

Она чувствовала, что-то произошло, потому, как разительно отличался тон второго письма сестры от первого. Что именно? И не могла понять.

От волнения, сердце её начинало биться возле горла и не хватало воздуха.

Ей вспоминался взгляд чёрных глаз, проникавший в глубину сердца, когда Андрей смотрел на неё, когда с нежностью держал в ладонях её руки. Когда он говорил, от звука этого голоса, тепло разливалось по всему её телу.

Как Даша ни старалась, но при вспоминании об Андрее, не могла сдержать слёз.

Когда он признался ей в любви и попросил руки, она не поверила происходящему.

И не могла забыть его единственный поцелуй.

Самый желанный и долгожданный поцелуй в её жизни, поцелуй, от которого сердце замерло.

Мужчина, который, никогда не будет с ней, держал её в своих объятиях и, целовал. В те мгновения мир кружился перед глазами, и она была счастлива! Только ответила — нет.

Рядом с этим мужчиной произошло то, чего она боялась, то, что стало ночным видением со дня встречи с ним.

Даша гнала от себя желание и мечты, потому что земная любовь не длиться вечно. За годы жизни в монастыре, она перестала верить в чудеса.

***

Едва рассвело, а он уже велел запрягать экипаж.

Ночи, проведенные почти без сна, выпитое спиртное и волнение дали о себе знать. Голова у Андрея кружилась, и лёгкая дрожь озноба пробегала по телу.

Он приказал Алексею остановить экипаж возле парка Ново-Знаменской больницы. Сошёл на тротуар и направился по аллее к главному корпусу.

Доктор Краев сообщил ему не утешительную новость. Этой ночью его сыну стало хуже.

— Я делаю всё, что в моих силах и силах современной медицины. Поверьте.

— Хочу видеть его.

На это пожелание, Александр Лаврентьевич недоумевая, пожал плечами и, повёл его в ту же комнату, в которой он видел сына в первый раз.

В смирительной рубашке, Арсений стоял возле стены, прислонившись к ней спиной. Увидав вошедшего отца, прикусил до крови губы, застонал и, упал коленями на каменный пол.

Андрей смотрел на него и не верил своим глазам. Его ли это сын?

Юношеское миловидное лицо, постарело на десяток лет. Вокруг глаз — тёмные круги. На лбу, возле глаз и рта, легли морщинки. Арсений похудел, и стал тоньше.

В глубине его души поднималась жалость к этому потерявшему себя ребёнку, которого он так мало любил.

— Сеня, — только и смог выдавить он.

— Ты выпустил меня из плена. Я стал свободным! Свобода… Больше не хочу тебя видеть! — жёстко бросил в ответ сын и поискал глазами врача. — Зачем ты впустил его? Мало мне…

Не договорив, он перегнулся пополам и, сцепив зубы, старался подавить крик боли от судороги, скручивающей тело.

Андрей сделал шаг к сыну.

Заметив его движение, Арсений метнулся в угол и закричал, задыхаясь от боли:

— Не подходи! Стой там!

От сильной боли у него перехватило дыхание, зубы заскрежетали, на глаза выступили слёзы. Он без сил повалился на пол и застонал:

— Голова, у меня разрывается голова.

— Сынок!

Рунич хотел броситься к нему, но врач остановил его, удержав за руку. Он сам подошёл к больному и, опустившись рядом, обнял его за плечи.

— Арсений, потерпи. Сейчас всё пройдёт.

— А-а! — выгнувшись от боли, кричал юноша. — Папа, не надо! Не смотри на меня! Уйди! Прошу, не смотри!

Когда приступ боли схлынул, до Андрея донёсся нарастающий безумный смех.

— Он всегда хотел стать властелином мира! — смех оборвался и Арсений, печально глядя на врача, попросил: — Доктор, мне нужно переодеться и ехать в церковь. Да. Ты не знал? Сегодня у меня свадьба. Меня ждёт невеста.

— Бедняга, — вздохнул Александр.

— Она всегда со мной. Я не позволю тебе украсть её. Не позволю! — Арсений схватил Александра за руку и, убеждая его, говорил: — Я сыграл в жизнь, в эту игру. Знаю… я мёртвый. Не трогай, не смей! Это моя рукопись. Ш-ш-ш… Она спит. Прошу, помолчи, не буди её. Знаешь, у нас дом и розы в саду. Розы… у мамы они опять увяли. Он не увидит моих слёз. Никогда! Мне тоскливо, потому что я не могу обнять их. Но я скоро приду к ним. Обниму маму, поцелую золотые волосы жены и подарю им любовь… вечную.

Слушая бессвязные слова сына, Андрей прошептал:

— Что с ним, доктор?

— Неужели вы до сих пор ничего не поняли? Ваш сын сошёл с ума. Ну, вот… теперь вы свободны.

Рунич слушал врача и не понимал сказанного. Увидев отрешённое выражение его лица, Краев смягчился.

— Ещё рано судить, но… скорее всего, он безнадёжен.

— Папа.

Андрей встрепенулся от тихого голоса. Глаза сына, на миг прояснились, и он услышал не глухое бормотание, не крик и истеричный смех, а мягкий голос, каким Арсений давно не говорил с ним:

— Папа, ты уезжай. Не надо оставаться здесь, — умоляюще попросил он.

Через мгновение взор его затуманился и, скорчившись от боли, он закричал:

— Не боюсь! Я больше, не боюсь тебя!

Душевная и физическая боль сына была так очевидны, что сейчас Рунич простил бы ему всё.

Арсений был похож на раненного, загнанного в угол зверька, который не позволяет приблизиться к себе никому. Его душевные раны не заживали. Они кровоточили. И если ничего не предпринять, они никогда не заживут.