Утро нового века (СИ)

— Это будет нелегко. Его болезнь необычна.

— Она называется: жена его отца.

— Конечно же, я сделаю всё от меня зависящее. Вы разрешите, Адель, я провожу вас. Ведь нам по пути.

Девушка в согласии кивнула головой.

Возле дверей подъезда, Краев, прощаясь, поцеловал её руку.

— Отдыхайте, Адель. Я сам нанесу визит господину Руничу и сообщу ему о сыне.

— Доктор, — француженка пристально посмотрела на него. — Как вы ко мне относитесь?

— Я? — Краев немного опешил. — Я очень хорошо отношусь к вам.

Не дав ему договорить, девушка наклонилась и поцеловала его в губы. Поцелуй был лёгким, почти невесомым.

— Прекрасно, — прошептала она.

— Адель, — умоляюще проговорил Краев. — Не надо.

— Надо.

Обвив его за шею тонкими руками, опять поцеловала. Оторвавшись, спросила:

— Понравилось?

Александр молчал.

— Нет? — её глаза с удивлением смотрели на него. — Я плохо целовала вас?

— Адель, — лицо врача заливала краска стыда. — Больше не делайте так.

— Поцелуй не грех. Целуют даже святых. — Она провела ладонью по его щеке. — Я помогу вам преодолеть ваше смущение и робость. Я была первой женщиной Арсения и сделала из него настоящего мужчину. Мы оба не смогли устоять друг перед другом и стали пленниками плоти. Он восхитительный любовник! А когда-то, так же краснел, смущался, как вы. — Француженка рассмеялась, вспоминая. — Как давно это было.

— Адель, — оборвал её Краев. — Мне слышать это неприятно.

— Почему?

— Не хочу, чтобы меня постигла участь Арсения.

Глаза девушки широко открылись.

— Значит, вы тоже влюблены в жену Рунича?

— С чего вы это взяли? — его удивлению не было конца. — Я уважаю её и не более.

— Да?

— Чего вы хотите от меня? — поджав губы, спросил Краев.

— Просто, — пожала она плечами. — Хочу вам помочь.

— Обрести любовь или утешить плоть? — его голос задрожал.

— В любви дух и тело нераздельны.

— Вы мне нравитесь, Адель. И если бы не ваша страсть к Арсению Руничу, то…

— Вы бы не отказались от меня, так?

Не до конца сознавая, как это получилось, Краев выпалил:

— Я был бы счастлив, назвать вас своей женой.

От неожиданности, Адель вскрикнула и, закрыв лицо руками, бросилась бегом в подъезд.

Александр Лаврентьевич вздохнул. Понурив голову, сел в коляску, приказав извозчику:

— На Каменноостровский проспект, к ресторану «Дюссо».

***

Андрей Рунич, по своему обыкновению, после обеда работал в кабинете. Увидев входящего в кабинет Краева, встал из-за стола и протянул руку для рукопожатия.

— Доктор, рад вас видеть. Что привело вас в мой дом?

— Мне всегда приятно общение с вами, Андрей Михайлович, но при несколько иных обстоятельствах.

Александр пожал протянутую руку.

— Такое начало не внушает мне доверия. Что-то произошло?

— Что вы намерены предпринять в отношении вашего сына?

Рунич нахмурился.

— Лучшее, что я могу сделать, это жить с моей женой подальше от него.

Краев замялся и всё же продолжил неприятный, но необходимый разговор:

— Я принимаю близко к сердцу дела Арсения.

Андрей удивленно смотрел на него.

— О чём вы? Какие дела?

— Извините, — смутился Краев. — Думал, вам сказала прислуга. Я поместил Арсения Андреевича в Ново-Знаменскую больницу с сильнейшим нервным срывом. Не могу не тревожиться, поскольку положение серьёзное и пришёл спросить вас, как вы, отец, смотрите на это?

Бледный, с остановившимся взглядом, не слушая собеседника, Андрей, прошёл мимо него, рывком распахнул дверь и, бросился бегом по коридору к комнате сына.

Остановился на пороге пустой комнаты и непонимающе уставился на фотографию сына,

стоящую в рамке на столе.

***

Он стоял в комнате без окон. В это место привёл его доктор Краев.

Едва освещая помещение, высоко под пятиметровым потолком, горела тусклая электрическая лампочка. Все предметы, в этом неясном свете, отбрасывали, на покрытые белой извёсткой стены, колеблющиеся, зловещие тени.

Подогнув под себя босые ноги, в смирительной рубашке, на каменном, холодном полу, сидел его сын.

Он часто дышал, переводя с предмета на предмет, ничего не видящие глаза. Губы шевелились, взъерошенные волосы намокли от пота. Временами по его телу пробегали волны

дрожи.

До слуха Андрея донеслось бессвязное бормотание.

— Ты здесь. Я чувствую, ты жива… Бедняжка. Знаешь, я видел здесь красивый цветок. Как мне теперь жить без тебя… как мне жить, любимая?

Врач переводил взгляд с лица больного на лицо его отца. Наконец, произнёс:

— Он говорит только о вашей жене. — Заметив, как вздрогнул Рунич, поспешно продолжил: — Впрочем, не моё это дело. Должен сказать вам, Андрей Михайлович, состояние его крайне тяжёлое.

Глаза Арсения перестали бродить и остановились. По его, уставившемуся в него, пристально-мутному взгляду, Андрей понял, что сын узнал его. По шевельнувшимся губам, догадался, что он сказал:

— Уходи…

— Арсений, — позвал он.

И тут в глазах сына зажглась такая ненависть, что Андрей попятился.

— Прочь! — голова Арсения безжизненно откинулась к стене. — Убирайся прочь!

Рунич не мог больше вынести эту агонию и, поспешил покинуть больничную палату.

Доктор склонился над пациентом.

— Тебе бы уснуть.

— Скоро придёт день, когда я, наконец, обрету покой, — ничего и никого, не слыша, свернувшись калачиком на каменном полу, бормотал Арсений. — Я буду свободен.

Глядя на несчастного юношу, Краев вздохнул.

Ссутулившись, Андрей сидел в кабинете врача. Он поднял на него тяжёлый взгляд.

— Подпишите согласие о содержании Арсения Андреевича в больнице. — Александр протянул Руничу для подписи лист заявления. — Гарантирую вам, он получит хороший уход и лечение.

— Арсений — мой сын. Я не хочу потерять его.

Взглянув в мрачные глаза Рунича, Краев, холодно, бросил:

— Вы давно потеряли его! — он протянул ручку. — Мне совсем не интересно лгать вам. Если его не лечить, он может совершить чудовищный поступок. Прошу вас, не отказывайтесь.

После последнего аргумента, Андрей, наконец, взяв в руки ручку, обмакнул её в чернила.

Тупо глядя на лист бумаги, спросил:

— Где расписаться?

Видя его неподдельное горе, Краев смягчился.

— Андрей Михайлович, это не навсегда, — и указал пальцем внизу листа. — Подпишите, вот на этой строчке. Понимаю, как вам тяжело. Я предупреждал, что у вашего сына слабая психика. Того, что случилось, следовало оживать.

Руки Рунича задрожали.

— Я не могу.

Он вскочил со стула и кинулся к выходу.

***

Полина наводила порядок в комнате молодого хозяина.

Перебрала и перетёрла все вещи. Смахнула пыль. Рукописи и книги аккуратной стопкой сложила на столе. Вздохнула, посмотрев на фотографию улыбающегося молодого человека. Плотно задвинула портьеры на окне, и, прикрыв дверь, вышла в коридор.

Дверь в комнату Елены была приоткрыта и, проходя мимо, Полина заглянула в неё.

Новобрачная сидела на кровати, уткнув лицо в подушку.

Покачав головой, девушка проскользнула в комнату.

— Елена Лукинишна, это я.

Елена подняла голову.

— Простите, я услышала, как вы плачете.

Бледная, с покрасневшими глазами, она вопрошающе смотрела на служанку.

— Что с ним?

— Увезли его. В Ново-Знаменскую больницу.

Губы Лены побелели.

— Больницу для умалишённых?..

Без сил, она опустилась на пол и зажала ладонями рот, чтобы не закричать. Полина, присев рядом, обняла её.

— Не надо, — приговаривала служанка, гладя её по голове. — Он жив и это главное. Андрей Михайлович поехал туда.

Уткнувшись в её грудь, Елена рыдала. Лицо и глаза её опухли и покраснели, губы — искусаны до крови. Полина металась вокруг неё, пытаясь любым способом успокоить молодую хозяйку.

— Может, ничего страшного. Елена, милая, не надо.

Она присела рядом и, почти силой влила в рот плачущей, разбавленные в чашке с водой, успокоительные капли.