Эйфория

Они идут в спальню, Гарриет на ходу стаскивает с себя платье, Бенедикт по пути теряет галстук и рубашку, а уже в постели она избавляет его от брюк. Когда они оба оказываются обнажены, Гарриет плавно опускается спиной на кровать и разводит ноги, не дразня и не кокетничая – приглашая. Тогда Бенедикт приподнимается, придвигаясь к ней и перенеся вес тела на обе руки, и неторопливо входит, давая почувствовать себя сразу и до конца. Теперь его движения медлительны и почти ленивы, но даже так он не дает ей ни минуты передышки, незаметно наращивая и ускоряя ритм, до тех пор, пока удовольствие не становится почти болезненным, и тогда он вдруг быстро выскальзывает из нее и, подхватив за талию, переворачивает на живот.

Сначала его руки мягко поглаживают ее и словно бы ждут, давая отдышаться, но очень скоро они вновь начинают движение по ее телу, захватывая и покоряя все новые и новые места, пока постепенно не спускаются по спине вниз и дальше – уверенно подбираясь к ягодицам и аккуратно раздвигая их.

Гарриет замирает, поняв, чего он хочет, она кажется испуганной, и он готов немедленно отступить, но когда в следующее мгновение она изгибается в пояснице и открывается, давая ему больший простор, от осознания принятого ею решения у него темнеет в глазах. Еще раз ласково очертив нежные окружности, он тянется к тумбочке слева от кровати, выдвигает один из верхних ящиков и не глядя достает оттуда тюбик с лубрикантом. Прозрачный гель ощущается нормально и не холодит, но Бенедикт все равно разогревает его в пальцах до температуры собственного тела. Положив ладонь на упругую ягодицу, он снова разводит в стороны изящные половинки и пальцем другой руки осторожно касается входа.

Некоторое время он просто ласкает ее, нанося лубрикант легкими касаниями, пока не решает, что уже достаточно, и, приставив средний палец к тесному отверстию, очень медленно двигается внутрь. Гарриет издает изумленный вздох, но не пытается сжаться или отстраниться, и Бенедикт, переместив свободную руку на ее клитор, толкается сильнее. Он не стремится добавить еще пальцы, только слегка усиливает напор, когда понимает, что она готова. Однажды он непременно возьмет ее сзади, но сейчас ему просто хочется познать это тело, достигнув его самых отдаленных уголков.

Когда Гарриет, изнемогая от удовольствия, стонет и подается к нему, он разрешает себе немного больше и двигается почти жестко, пока ее не накрывает второй за сегодня сокрушительный оргазм. Когда порыв сладкого безумия отступает, Бенедикт медленно вынимает палец из ее ануса и, вернув ее в прежнее положение, берет паузу, чтобы сделать сразу несколько вещей: потянуться рукой к карману лежащих рядом с постелью брюк и достать оттуда презерватив, перевести дыхание и спросить у нее, можно ли ему… И да, она согласна, и он проникает в нее снова, и теперь уже его самого несет бесконечный каскад радостного исступления, из которого он выходит обновленным и счастливым, чтобы обнять ее обеими руками и, уткнувшись в ее пахнущие медом и солнцем волосы, безмятежно заснуть.

***

Когда Бенедикт проснулся, на часах было десять утра. Насколько он помнил, они пришли в шесть, так что поспать ему удалось едва ли больше трех часов. Несмотря на это он чувствовал себя не только вполне отдохнувшим, но и откровенно довольным жизнью. Он хмыкнул про себя. Еще бы. Он обернулся и посмотрел на Гарриет, лежащую слева от него.

Она спала на спине, отбросив в сторону одеяло, полностью обнаженная и сверху донизу облитая ранним утренним светом. Бенедикт повернулся набок и, опершись на локоть, принялся наблюдать за тем, как вздымается от ровного дыхания ее грудь. Сейчас она выглядела еще более юной, чем полгода назад, когда заявилась к нему в агентство, да и верные слуги взрослой женщины – длинное вечернее платье и туфли на каблуках – вчера вероломно покинули ее. Перед ним лежала изящная молодая девушка, спящая глубоким сном после очень долгой ночи. Спящая?.. Бенедикт, чей взгляд лениво блуждал по телу Гарриет, краем глаза заметив какое-то движение, вернулся к ее лицу.

Два темных глаза смотрели на него внимательно и весело, кажется, вполне осознанно ожидая, пока он заметит их заинтересованность. Чувствуя, как его губы начинают помимо воли расплываться в улыбке, Бенедикт из какого-то дикого спонтанного озорства сдержался и напустил на себя выражение полнейшего равнодушия. Глаза Гарриет вспыхнули. В них одновременно мелькнули удовольствие и азарт. Несколько секунд ничего не происходило, а затем ее рука, как ни в чем ни бывало потянувшаяся отбросить в сторону упавшую на щеку прядь волос, мягко легла на шею и, задержавшись там всего на мгновение, скользнула вниз.

Бенедикт не шевелясь и стараясь не выдавать своих чувств, смотрел, как тонкая женская ладонь касается левой груди, обводит пальцами нежную плоть, едва заметно, но ощутимо сжимая, задумчиво, будто бы нехотя потеребив сосок, оглаживает вторую грудь и, явно не удовлетворившись этим, спускается ниже, ласкает белую кожу, пощипывая и играя, пока, пройдясь пальцами по животу, не кладет один из них между ног. По-прежнему молча, но будучи совершенно уверенным в том, что от нее не скрылось, насколько сильно он затаил дыхание, Бенедикт следил за медленными движениями ее пальцев, за тем, как она сгибает ноги в коленях и, добравшись до самого чувствительного места, по-кошачьи изгибается от удовольствия. Он продолжает смотреть, как она ласкает себя, не вмешиваясь и ничем не показывая, что это вообще его интересует, пока ее вздохи не делаются короткими, страстными и почти жалобными. Его рука ложится на ее ладонь ровно в тот момент, когда кажется – еще немного, и она взорвется, не в силах больше терпеть.

Одним пружинистым движением поднявшись со своего места, Бенедикт выпрямляется и тут же склоняется над ней, не прерывая контакта с ее телом. Он смотрит ей в глаза, усмехаясь, теперь уже не пряча ни радости, ни желания, ни откровенной готовности принять полноправное участие в этом празднике. Непринужденно взяв за запястье ее руку, которой она только что ласкала себя, Бенедикт подносит ее к губам и, чуть прикусив вместо поцелуя, улыбается:

– Жди меня здесь.

Ничего больше не объяснив, он встает с постели и уходит на кухню и вскоре возвращается, столь же довольный и невозмутимый, с половинкой свежего апельсина в руках. Снова забравшись на кровать и усевшись рядом с Гарриет, он некоторое время рассматривает ее лежащее в том же положении разомлевшее тело, а затем, оперевшись на одну ладонь, нависает над ней и, коротко взвесив в руке ароматный плод, осторожно выдавливает несколько капель остро пахнущего сока ей на грудь, чуть ниже ямки под ключицей.

Глаза Гарриет резко распахиваются, но она пытается сохранять спокойствие, хотя видно, что ей это нелегко, и Бенедикт, ухмыльнувшись, перемещает руку ниже и делает то же самое с каждым из ее сосков.

Гарриет закусывает губу, сдерживая дыхание, но прикосновение вязкой и чуть прохладной жидкости почти не оставляет шансов, и она позволяет себе едва заметно выгнуться, – пусть ее глаза и запрещают ему думать о том, что она сдается.

Однако, когда Бенедикт, не обращая внимания на всю эту очаровательную пантомиму, немного отодвигается и заносит руку, по которой стекают полупрозрачные капли, сияющие в свете утреннего солнца, над ее промежностью, Гарриет откидывается на кровать и издает долгий стон.

Крупная капля падает на ее клитор – одна, вторая, третья, они превращаются в небольшой поток, который быстро иссякает, оставляя ее – теперь уже откровенно и очевидно – жаждущей, готовой и влажной.

Бенедикт улыбается снова, он отбрасывает в сторону ненужный больше комок из волокон, хищно облизывает один палец и, опершись на постель руками по обе стороны от ее тела, наклоняется и нежно касается губами липкого и сладкого соска. Хриплый крик, который вырывается из ее груди, кажется, оставляет его безучастным, – во всяком случае, он не считает нужным даже поднять голову, продолжая слизывать апельсиновый сок сначала с одного ее соска, а потом, перейдя к другому, проводит языком влажную линию вниз, чередуя покусывания с поцелуями, до тех пор, пока его губы не оказываются вблизи ее главного источника наслаждения. Но Гарриет еще не отказалась от мысли оставить этот раунд за собой.