Эйфория

Иоланта закончила ариозо и застыла в картинной позе на авансцене, а ее прислужницы, окружив слепую принцессу со всех сторон, запели восторженными голосами «Вот тебе лютики, вот васильки». Бенедикт улыбнулся. Это было похоже на игру, которой миссис Тэррингтон научила его в шесть лет. Суть ее заключалась в том, чтобы, выбрав откровенно скучный или нелепый фильм, книгу, телевизионное шоу, читать или смотреть их, молча и никак не комментируя, пока это возможно. Тот, кто первым подаст голос, считался проигравшим. Как правило, им оказывался, разумеется, Бенедикт, чье умение удерживаться от желания немедленно поделиться со всеми и каждым своей точкой зрения более-менее сформировалось только к шестнадцати годам, а окончательно созрело не раньше девятнадцати. Прошло немало времени, прежде чем он, уже будучи взрослым мужчиной, получил возможность сравнять счет и бережно положил ее на полку, пообещав себе никогда ею не пользоваться.

Сладкозвучные раскаты музыки вернули его к реальности. Бенедикт вздрогнул. Действие на сцене стало живее, но до финала было, без сомнения, далеко. Бегло посмотрев на часы и убедившись, что ему предстоит терпеть изображение превратностей жизни королевских дочерей еще не менее сорока минут, он погрузился в размышления о том, что произошло незадолго до его появления в ложе. История с Честерами, если быть откровенным, яйца выеденного не стоила, если бы только…

Он следил за тем, как Иоланта, повинуясь просьбе незнакомого юноши, ищет наощупь в саду алую розу и, не будучи способной выбрать нужную, в конце концов, подает ему белую, и думал о том, что иногда жизнь и вправду демонстрирует необычное чувство юмора.

Питер и Маргарет Честеры были друзьями его родителей, и он знал их совсем плохо. Не потому, что не интересовался делами семьи, а просто от нежелания всерьез вникать в то, что не касалось его напрямую. Если он правильно понимал, они близко сошлись несколько лет назад, будучи до этого знакомы чуть ли не с младенчества. Бенедикт поморщился. Обладая феноменальной памятью на лица и, в целом, хорошей – на имена, он каждый раз путался, когда речь заходила о том, кто кому приходится родственником и, того пуще, затруднялся, если нужно было определить давность связи и глубину степени родства.

Он задумчиво нахмурился. Должно быть, поэтому его и не смутило ее имя тогда. Бенедикт улыбнулся. В таких случаях Тони обычно, смерив его взглядом, полным ехидного сочувствия, щелкал себя пальцами по лбу и говорил, что зацикленность на индивидуальных особенностях когда-нибудь его погубит. Он рассеянно провел рукой по перилам ложи. Пожалуй, он прав. Будь он внимательнее к более общим чертам, не выглядел бы сегодня таким дураком.

…

– Бенедикт Тэррингтон! Какая встреча!

Бенедикт остановился, оборачиваясь на голос, и посмотрел на часы. Впрочем, он и без этого понимал, что опаздывает, – лампы в холле только что мигнули, подсказывая, что он пропустил второй звонок.

– Мистер Честер, – он улыбнулся и любезно кивнул подходившей к нему супружеской паре. – Миссис Честер.

Склоняясь, чтобы поцеловать руку даме, он мысленно пожелал себе спокойствия и терпения, сурово закаленных в боях с Тони Брокстоном и отточенных при проверке эссе Аманды Стоун.

Разговор оказался еще более нудным и долгим, чем он ожидал. За время знакомства с Честерами Бенедикт успел усвоить главным образом одно: лучшее, что он может сделать для них, это оставить их наедине с кем-то из своих родителей. Если этого сделать не удавалось или ни отца, ни матери прямо сейчас не было под рукой, ситуация грозила перерасти либо в унылое пережевывание всем известных новостей, серое, как дождливый осенний день, либо – что было значительно хуже, хотя Питер Честер, пожалуй, с этим бы не согласился, поскольку речь шла о его любимом коньке, – обернуться спором на политические темы. По счастью, в случае с Бенедиктом у Питера не было ни одного шанса: его политических пристрастий не знал никто. Ни отец, ни однокурсники, ни девушки, с которыми он встречался, ни даже Тони. Изредка он беседовал об этом с матерью, но был более чем уверен, что она сохранит его нехитрый секрет.

Если бы. В тот момент, когда Питер, быстро исчерпав все узкие проселочные пути для разговора, привычно свернул на гоночную автостраду политики, Бенедикт понял, что имели в виду великие умы мира, сетуя на непостоянство и коварство женщин.

– Не столь давно, беседуя с вашей матушкой, мне довелось узнать от нее, что на минувших выборах вы поддержали лейбористов. Что, согласитесь, странно, ведь вы…

Слушая эти излияния, Бенедикт прикидывал, каким образом отомстит матери за эту милую шутку, и как раз, когда в его голове замаячило несколько действительно интересных идей, к разговору подключился еще один человек.

Полностью поглощенный беседой с Питером, Бенедикт сперва не заметил темноволосой молодой женщины, подошедшей к Маргарет и мягко тронувшей ее за локоть, как будто желая напомнить о времени и попросить вернуть Питера с политических небес на землю. Мысленно поблагодарив незнакомку за предложенную возможность прекратить, наконец, эту комедию, Бенедикт принял предложенную ею руку для поцелуя и, уже выпрямляясь, увидел ее глаза.

– Гарриет Честер-Хант. Рада познакомиться с вами, – голос девушки был спокойным и звонким.

Бенедикт улыбнулся, отпуская ее теплую кисть, и ответил какой-то ничего не значащей любезностью.

Они виделись чуть более полугода назад.

Она стала совершенно другой.

Она совсем не изменилась.

Он не знал, что у Честеров есть дочь.

Все эти мысли большим клочкастым вихрем пронеслись в голове Бенедикта и враз остановились, едва он снова встретился с ней взглядом.

Нет, стоп, мать что-то ему говорила, – кажется, что у нее ужасный характер, и они бьются с ней смертным боем. Он даже припомнил пару историй о том, как она то ли бросила университет, то ли поступила в университет, но не в тот, который советовали ее родители, и за последние полгода сменила трех бойфрендов.

За последние полгода.

Бенедикт коснулся рукой волос, отбрасывая длинную прядь со лба. Краем глаза он заметил, что светильники мигнули еще раз, предваряя третий звонок. В следующий миг холл огласился мелодичной трелью.

Честеры знали, чем он занимается. Собственно говоря, об этом знали все их знакомые, и ничего удивительного в этом не было. Никто не стал бы спрашивать у них, одобряют ли они то, что он делает, или нет, да они и сами не посчитали бы вежливым или правильным высказываться на этот счет. Но именно сейчас Бенедикт впервые в жизни остро осознал, насколько легко отношение к его профессии может стать очень личным для каждого из стоящих перед ним.

Взгляд Гарриет говорил о том же. Но в нем не было ужаса или предостережения, как не было сомнений или стыда. Только улыбка и спокойное вежливое ожидание, с очевидностью означавшее, что их встреча, вне всяких сомнений, была приятной, но сейчас она подошла к концу.

Вежливо улыбнувшись в ответ и засвидетельствовав почтение мистеру и миссис Честер (почему ты не слушал, когда мать говорила тебе, что их полная фамилия – Честер-Хант?), Бенедикт выразил надежду увидеть их снова в ближайшем будущем и откланялся.

За то время, что понадобилось ему, чтобы добраться до ложи миссис Тэррингтон, он успел придумать еще три плана мести. И это был далеко не предел.

А с Тони он вообще шкуру сдерет.

…

Бенедикт очнулся от своих мыслей, грубо возвращенный к реальности яростным воплем Иоланты, которая – если он правильно помнил эту историю, – только что поняла, что она слепа. Он устало поморщился и посмотрел на сцену. На сцене царило буйство красок и эмоций. Бенедикт отстраненно подумал, что еще немного, и он сможет пережить какой-нибудь завалящий катарсис. Радовало одно: ему не нужно было ждать этой роковой минуты.

– Мама, я проиграл.