Эйфория

– Какое вы имеете право… – в ярости начала она, но Бенедикт не дал ей договорить.

– Мисс Фишберн, я просто спросил. Вы можете не отвечать, если не хотите.

Он встал и, поставив чашку обратно на столик, отошел к окну.

– Оргазм отличается от разрядки только одной вещью, – тихо сказал он, – вашей заинтересованностью чувствами партнера. Все остальное – просто взаимная мастурбация.

Тишина, пришедшая вслед за его словами, была тягучей, как свежее молоко.

– Почему я…

– Хэрри, – Бенедикт отвернулся от окна и посмотрел на нее. – Спасибо, что пришли. Я сказал все, что хотел. Я буду работать с вами. Увидимся в пятницу в 19.00.

Он коротко улыбнулся и вышел, не оглядываясь, так, словно ее не было в комнате.

***

Едва войдя в комнату, Хэрри направилась к постели и, не сказав ни слова и не потрудившись даже повернуться к своему спутнику лицом, медленно и равнодушно принялась снимать с себя одежду. Платье, бюстгальтер, трусики. Изящные ажурные чулки. Короткое движение рукой, чтобы распустить волосы. Никакого волнения, ничего, что можно было бы принять за напряжение или возбуждение.

Бенедикт молча следил за ней, не делая никаких попыток вмешаться. Дождавшись, пока она разденется полностью и, откинув покрывало, усядется на кровать, он постоял некоторое время в задумчивости, а затем тоже опустился на гладкие простыни, сбросив ботинки и оставшись в одних носках. Хэрри коротко покосилась на него, но ничего не сказала.

Она продолжала сидеть в той же позе, но в ее действиях и выражении глаз не было ожидания или чего-то подобного. Со стороны легко можно было предположить, что она просто играет в какую-то игру, конечной целью которой должно было стать нечто, чему пока Бенедикт не нашел названия.

С минуту они сидели рядом, молча и не пытаясь каким-то образом нарушить образовавшееся между ними странное безмолвное соглашение. Бенедикт улыбнулся слову, пришедшему ему в голову. Так вот, что это за игра. Любопытно. Он медленно повернулся к девушке и спросил после небольшой паузы:

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Она безучастно пожала плечами, будто только того и ждала, и ответила холодным сдержанным голосом:

– То, что ты делаешь обычно, я полагаю. Доставь мне удовольствие.

Бенедикт кивнул.

– Разумеется. Однако для этого я должен знать, что приносит тебе наслаждение, и, в особенности, что означает «обычно» в твоем собственном исполнении.

В комнате снова стало тихо.

– Нет, – наконец, с тем же выражением спокойствия и подчеркнутого безразличия произнесла Хэрри. – Нет.

Бенедикт посмотрел на нее с интересом.

– Почему?

– Потому что ты – хастлер, это твоя задача – знать, что мне нравится, и я не намерена облегчать тебе работу, – с мелькнувшим – на этот раз вполне ощутимым – раздражением в голосе ответила она.

Бенедикт задумался.

– Я – хастлер, – сказал он после нескольких минут абсолютной тишины. – Но, боюсь, о моей работе у тебя несколько превратное представление.

– Какое это имеет… – Хэрри зашевелилась, намереваясь сделать какое-то движение, но Бенедикт прервал ее.

Переместившись на пару сантиметров ближе, он взял одной рукой ее запястье и быстро потянул за него. От неожиданности не успев отстраниться, она упала спиной на кровать, и в следующее мгновение обе ее руки оказались прижаты к постели, а Бенедикт – низко нависающим над ней сверху. Хэрри посмотрела на него расширившимися глазами, в которых впервые за последние несколько минут сверкнуло некое подобие эмоций, и резко дернулась, пытаясь вырваться.

– Не советую этого делать, – спокойно сказал Бенедикт. – Освободиться ты все равно не сможешь, повредить себе – тоже, только впустую потратишь силы.

Хэрри поерзала еще немного, но, вскоре убедившись, что он прав, и избавиться от стальной хватки его рук нет никакой возможности, с досадой затихла.

– А теперь мы поговорим, – тихо сказал Бенедикт, глядя, как она замерла на кровати, шумно выдохнув и прикрыв глаза.

– Не думаю, что нам есть о чем говорить, – чуть слышно процедила Хэрри, но ярость в ее голосе сменилась изумлением, едва она заметила, что Бенедикт улыбается.

– Что? Какого… – она даже не стала продолжать. – Ты…

– Хэрри, – Бенедикт нежно провел большими пальцами по тонкой коже ее запястий, с удовлетворением отметив, как они становятся теплыми от его прикосновений. – Хочу тебя предупредить, что несколько лет назад я вполне успешно занимался йогой, так что в таком положении я могу находиться довольно долго. Поэтому в твоих интересах не откладывать переговоры, – его глаза искрились смехом, хотя голос был холоден как лед.

Хэрри втянула воздух сквозь зубы и свирепо посмотрела на него.

– Хорошо, я слушаю тебя.

– Благодарю, – Бенедикт шутливо склонил голову, не двигаясь и не меняя позы.

Еще с минуту она пристально смотрела ему в глаза, а после с тихим шипением отвернулась.

Бенедикт улыбнулся уголком губ и, помедлив, открыл рот, словно намереваясь что-то сказать, но внезапно передумал. Хэрри лежала, глядя на него с прежней усталой настороженностью. Потянув к себе ее правую руку, Бенедикт положил ее на металлическую пряжку пояса.

– Расстегни.

Она моргнула, но, не сказав ничего, вынула ее из петли и тут же опустила руку.

– Пуговицу.

Еще одно движение, и та же реакция.

– Молнию.

Все повторяется снова.

Бенедикт дает ей возможность выждать несколько минут, после чего просит помочь ему освободиться от брюк и проделать ту же процедуру с его бельем. Оставшись в одной рубашке и пиджаке, он одной рукой стаскивает с себя галстук и медленно проводит по ее телу от шеи до щиколоток шелковой тканью, прежде чем отбросить его в сторону, в кучу лежащей на полу остальной одежды. Она все так же неподвижна, но острые вершины сосков выдают волнение, безжалостно запечатанное в глубине глаз.

Когда он, как и девушка, оказывается полностью обнаженным, Бенедикт, все еще удерживающий одну ее руку в своей, ложится на кровать и тянет ее на себя. Теперь она, а не он, сверху, и ее волосы, рассыпавшиеся по плечам, легко ласкают его грудь.

Ее взгляд в одну секунду вспыхивает одновременно ужасом, сомнением, яростью и желанием, Хэрри делает движение, чтобы отпрянуть, но Бенедикт оказывается быстрее, и спустя мгновение она сидит на нем, крепко удерживаемая его руками и не способная шелохнуться. На ее лице, как и раньше, не отражается никаких эмоций, только тело бьет мелкая дрожь, а щеки горят, будто их обожгли ударами. Теперь она не сводит с него глаз, и если бы в них могла быть мольба, то, должно быть, перед таким напором невозможно было бы устоять, мимоходом думает Бенедикт. Очень медленно он протягивает одну руку и, зарывшись пальцами в ее густую гриву, притягивает ее к себе. Рыдания, которые следуют за этим простым жестом, оказываются столь сильными, что ему приходится сменить положение, чтобы обхватить ее с двух сторон. Прижав девушку к себе, Бенедикт держит ее, пока ее тело продолжает конвульсивно содрогаться, и отпускает лишь тогда, когда она останавливается и слезы иссякают. Поймав усталый и благодарный взгляд ее темных глаз, он улыбается и, проведя пальцами по вискам, задает всего один вопрос:

– Ты хочешь?..

Ответа не требуется. Ее тело раскрывается, как цветок, оно не просит, а побуждает, и Бенедикт с удовольствием подчиняется его приказу. Когда он проникает в нее, она стонет так громко, что мгновение ему кажется, что он причинил ей боль, но эта мысль улетучивается, как только Хэрри открывает глаза и с оттенком прежней жесткости предлагает «оставить чертовы церемонии», и Бенедикт, расхохотавшись, откидывает голову назад и позволяет своему телу вести его туда, куда ему хочется, не думая и не планируя наперед. Оргазм сметает остатки разума, и она снова дрожит, как недавно в приступе слез, и стонет, и ищет его поддержки. Бенедикт опускает голову и нежно прикусывает один из ее сосков, и когда ее наслаждение оказывается выплеснутым без остатка, резко переворачивается на спину и, не выходя из нее, кончает, глядя, как снова вспыхивают изумлением ее глаза. Еще несколько минут они лежат так, и руки Бенедикта поглаживают ее по спине. Кажется, она снова плачет, а, может быть, ее заставляют вдрагивать отголоски недавнего удовольствия. Бенедикт шепчет какие-то успокаивающие слова и успевает подумать, что она абсолютно некрасива. И это невероятно хорошо.