Эйфория

Он услышал, как кресло под ним скрипнуло, выпуская его из своих объятий, и положил руку ей на плечо.

Дождавшись удовлетворенного кивка головой и посланной ему мельком понимающей улыбки, он развернулся к дверям, намереваясь покинуть ложу.

– Ты придешь к нам на ужин в пятницу? Отец приезжает из Уэльса на несколько дней. Он рад будет видеть тебя, – задержала его миссис Тэррингтон.

– Непременно, – Бенедикт, наклонившись, поцеловал ее в макушку и, отпустив женщину, двинулся к выходу.

– Бенедикт, – окликнула она его, когда он был уже почти на пороге.

– Да?

– Спасибо.

– Спасибо тебе. Это был прекрасный вечер, мама, – совершенно искренне сказал Бенедикт и вышел за дверь.

***

В холле было прохладно и безлюдно. Порадовавшись возможности на этот раз без приключений добраться до гардероба и спокойно отправиться домой, Бенедикт неожиданно ощутил сильный толчок в спину. Все еще стоя на последней ступеньке лестницы, он сделал шаг вперед, стремясь сохранить равновесие, и обернулся.

Прямо перед ним стояла Гарриет Честер-Хант, и выражение ее лица было испуганным.

Справившись с удивлением, Бенедикт уже собрался было спросить, чем он может помочь, когда на лестнице послышались шаги, и Гарриет, оглянувшись по сторонам, ухватила его за рукав и потащила за ближайшую колонну. В ответ на вопросительный взгляд Гарриет только покачала головой и прижала палец к губам. Пожав плечами, Бенедикт повиновался. Прижавшись к белоснежному мрамору, он следил за тем, как Гарриет сначала прислушивается к звучащим все громче шагам, а после, когда они затихли, осторожно выглядывает из их укрытия. Придвинувшись к ней, Бенедикт последовал ее примеру и увидел в конце коридора, ведущего в другую часть холла, широкую спину мистера Честера, бодро идущего вперед и явно исполненного решимости достичь намеченной цели. Судя по тому, как выглядела его спутница, целью была она.

– Он отправился в сторону главного выхода, – сказал Бенедикт. – Для того, чтобы понять, что вас там нет, и вернуться сюда, ему понадобится не более тридцати секунд. Предлагаю…

Со стороны коридора снова послышались шаги. Очевидно, он недооценил возможности мистера Честера. Недолго думая, Бенедикт схватил Гарриет за руку и потащил к одному из выходов, ведущих в служебные помещения. Бесцеремонно втолкнув ее внутрь и закрыв за собой дверь, он обернулся и посмотрел на нее.

Гарриет улыбалась. По ее лицу видно было, что она очень хочет засмеяться, и только страх, что ее услышат в холле, удерживает ее от этого. Еще через минуту ее плечи затряслись в приступе беззвучного хохота.

– Где мы? – спросила она, успокоившись и оглянувшись вокруг.

– В святая святых театра, – пожал плечами Бенедикт. – Пойдемте, – он сделал шаг вперед и махнул рукой, приглашая ее следовать за ним.

– Отсюда можно выйти наружу? – чуть отстав, она тут же нагнала его, и теперь шла рядом.

– Нет, все, кто попадает сюда, остаются здесь навсегда, – хмыкнул Бенедикт. – Вы обречены блуждать здесь до старости.

– Как долго, – задумчиво протянула Гарриет. – Но вы хорошо ориентируетесь, – добавила она, когда Бенедикт, остановившись на мгновение, чтобы выбрать поворот, решительно двинулся дальше.

– Я практически вырос в этом театре, – ответил Бенедикт, не сбавляя темпа, – в детстве родители брали меня на спектакли, но опера и балет мало интересовали меня, так что, пока они наслаждались музыкой, я сбегал из ложи и принимался бродить здесь. Думаю, при желании я мог бы обойти эти коридоры с закрытыми глазами, – улыбнувшись, закончил он.

Гарриет кивнула.

– Вам повезло с родителями.

– Полагаю, не меньше, чем вам, – дипломатично ответил Бенедикт.

– В общем, да, – легко согласилась Гарриет, обходя стоящую посреди прохода вешалку с костюмами, – просто не всегда получается об этом помнить.

– До двадцати лет я писал записки и расклеивал по всему дому, – рассмеялся Бенедикт, – а потом привык.

Они прошли еще несколько поворотов, а затем оказались в узком коридоре, который заканчивался высокой застекленной дверью. Толкнув ее, Бенедикт пропустил Гарриет вперед, и она вышла навстречу прохладному весеннему ветру. Сумерки, серовато-синие и прозрачные, обступили их со всех сторон, и они на мгновение замерли в мягком свете вечерних огней.

Только сейчас, посмотрев на ее обнаженные плечи, Бенедикт вспомнил, что они так и не заглянули в гардероб. Сделав себе мысленную заметку вернуться завтра за оставленной там курткой, он снял пиджак и укрыл им Гарриет. Ее силуэт отчетливо вырисовывался на фоне стоящего недалеко фонаря, и Бенедикт ненадолго отвлекся на лимонные искры, запутавшиеся в ее волосах.

Гарриет сомкнула полы пиджака на груди и, развернувшись, принялась оглядываться по сторонам.

– Я подвезу вас, – спохватился Бенедикт.

Она обернулась к нему и, покачав головой, ответила:

– Я, пожалуй, пройдусь пешком.

Бенедикт кивнул. У него было странное чувство, которое он никак не мог ухватить, чтобы если не дать ему название, то хотя бы рассмотреть поближе. Это была Гарриет, которую он знал настолько хорошо, насколько он мог знать любую из своих клиенток. С которыми, кстати, он крайне редко встречался больше одного раза, что было несомненным плюсом для обеих сторон. И в то же время, это была Гарриет, которую он не знал совершенно, девушка, которой полгода назад просто не существовало, или же она существовала так глубоко, что догадаться о ее присутствии мог только тот, кто, подобно искателю источников в пустыне, умеет слышать шепот подземных вод. Он улыбнулся. Это была Гарриет. И этого было достаточно.

Без слов он протянул ей руку, и она приняла ее, а несколько минут спустя они шли по улице, болтая о всяких глупостях и обмениваясь впечатлениями о прошедшем вечере.

– … но если ты не любишь «Иоланту», – Гарриет остановилась и сняла туфлю, вытряхивая из нее попавший внутрь камешек, – то зачем согласился прийти на спектакль?

– Моя мать шантажировала меня. Она всегда это делает, – с непроницаемым выражением лица ответил Бенедикт.

– Она знает твои постыдные тайны? – серьезно спросила Гарриет.

– О да, – заверил ее Бенедикт. – По крайней мере, одну.

Гарриет смотрела выжидательно.

– Чайковский – единственный композитор, в чьем творчестве я совершенно не разбираюсь, – развел руками Бенедикт. – Я не могу допустить, чтобы это стало достоянием общественности.

– Понимаю, – кивнула Гарриет. – У тебя не было выбора. С другой стороны, – она задумалась, – ты мог совершить каминг-аут. Лучше всего – прямо в театре, там обстановка располагает.

Он расхохотался. Говорить с ней было все равно что лететь вверх или вниз с американских горок. Чистое упоение. Почти такое же, как… Впрочем, Бенедикт был не из тех, кто обманывает себя, в особенности, в таких вещах: больше всего ему хотелось сейчас отвезти ее к себе домой и оттрахать сильно, уверенно и с удовольствием.

Сделав короткое движение ресницами, он сморгнул непрошеную мысль, весело улыбнувшись ей на прощание, и, подняв голову, обнаружил, что Гарриет смотрит прямо на него. Он замер и чуть прищурился. Бенедикт мог путать степени родства или забывать имена, но сомневаться в своем умении распознавать такие взгляды у него объективно не было причин. По-прежнему не отрывая взора от нее, он подумал минуту, а затем шагнул на мостовую и поднял руку, подзывая такси.

В холле его дома было темно, и они прошли его, держась друг за друга, чтобы не упасть, оставив без внимания лифт и поднявшись по лестнице на пятый этаж. Порывшись в карманах, Бенедикт достал связку ключей и открыл, пропуская Гарриет вперед. Молча он зажег свет в прихожей и, тихо защелкнув за собой дверь, обернулся к Гарриет и успел сделать всего одно движение ей навстречу.

Ее тело было гладким, и такой же гладкой – ткань ее прекрасного, длинного платья, которое он поднял, собирая складками и вздымая, как океанские волны, вокруг нее. Даже не подумав двинуться дальше в квартиру, он прижал ее к стене и, медленно стянув трусики, резко проник в нее двумя сложенными вместе пальцами правой руки. Гарриет всхлипнула, выгнувшись всем телом, и некоторое время они просто стояли так, замерев и слушая, как частит пульс у горла, отдаваясь прозрачным звоном в ушах. Они не знают, проходят минуты или часы, прежде чем Бенедикт слегка отстраняется; начав двигаться, он сходу берет безумный темп, и Гарриет хватает нескольких сильных толчков, чтобы стремительно кончить, откинув голову и закусив губу. И когда она открывает глаза, то почти видит на дне его зрачков след своего наслаждения. Они почти не соприкасаются – только одна его рука внутри нее и ладонь второй на ее щеке. Медленно он выходит из ее тела и проводит влажными горячими пальцами по ее губам. Гарриет коротко выдыхает. Она знает: это еще не конец.