Не в сказке (СИ)

— Не выйдет, грешный мой, не выйдет. И прекрати дуться, ведёшь себя как девица в критические дни, — Страхов взъерошил его волосы и закрыл за ними дверь. Прошёл в комнату, которая играла роль гостиной, кабинета и ещё чёрт знает чего, включил неяркий свет, достал из бара бутылку, пару бокалов и поставил их на широкий подоконник.

— Оставь мне хотя бы это, — огрызнулся Мир, заходя в комнату вслед за ним. Провел кончиком пальца по обивке дивана. Велюр. Странно. Он был почему-то уверен, что Петр предпочитает кожу. — Любишь комфорт и удовольствие?

— А ты привык воспринимать меня этаким знойным мэном?

Мир задумчиво покачал головой, продолжая поглаживать мягкую ткань.

— Нет. Я вполне могу представить себе тебя, загорающим ню и рядом какую-нибудь красотку, потягивающую коктейль. Но ты мне всегда казался более… жестким.

— Я актёр, Мир. И бываю разным. Более жёсткий я всегда. Но не тогда, когда один. Хотя… — Пётр неспешно развернул фольгу и мягко выкрутил пробку. Лёгкий дымок вышел из узкого горлышка, и бокалы наполнились золотистым шампанским. — Чёрт меня разберёт какой я… Я не знаю. Хочешь считать подонком — ради бога, считай, мне не жалко.

— Можешь не рассказывать мне про актеров. Мой отец играл Дориана еще когда меня на свете не было. Да и Макс не просто погулять вышел. Я всю свою жизнь живу рядом с актерами. И знаю, какими они бывают, наверное, лучше, чем кто-либо. И подонком я тебя никогда не считал и не считаю. Ты не приставлял мне дуло к виску и не нападал в темном переулке. Хотя я бы, наверное, предпочел бы именно это. По крайней мере, так я смог бы оправдаться перед собственной совестью.

— Пей, Мир… — горько улыбнулся Страхов, прикладываясь к собственному бокалу. — Вот уж лучшее оправдание и самое лучшее из отягчающих обстоятельств.

Мир хмыкнул и подошел к нему. Взял бокал, глядя за окно…

— Ты должен быть циничной сволочью, которой плевать на мои проблемы. Человеком, которому просто однажды захотелось меня трахнуть, — он сделал глоток и вскинул на Петра взгляд. — Но ты… не такой… И если я тебя спрошу «почему», ты ведь не ответишь, да?

— Не отвечу, — он медленно подошёл к Миру и с какой-то странно-болезненной нежностью погладил точёную скулу. — Зачем тебе ещё и по этому поводу грузиться? Так что считай, кем хочешь… — склонился, шепча в ухо, обжигая дыханием. — Мне просто захотелось тебя трахнуть, вот и всё, остальное до лампочки… и теперь на полторы недели ты мой.

— Тогда трахай, — губы изогнулись в улыбке. Чуть изломанной, но сумасшедшей. Мир почти залпом допил шампанское и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. — Трахай и не давай мне думать…

Они оба не думали, погружаясь друг в друга. Разве можно думать, когда жарко, когда под веками фейерверки вспыхивают, а в теле раз за разом полыхает огненный шторм? Зачем думать, если хмель шампанского кружит головы, искристые пузырьки заставляют вскипать кровь и даже если разорвать поцелуй, чтобы глотнуть хотя бы немного воздуха, это не принесёт облегчения, потому что этот пожар не погасить. Мучительная страсть, болезненная, горькая. И сладость игристого вина не сделает сладким крик, рвущийся с истерзанных поцелуями губ…

Тишина звенела, горло чуть саднило, но двигаться не хотелось. По телу расплывалась горькое, темное удовольствие. Мир с тихим, протяжным стоном потянулся, облизывая опухшие губы.

— Я остаюсь до утра. Я слишком пьян для того, чтобы садиться за руль. И мне плевать, что ты обо мне подумаешь.

«Я не хочу сейчас возвращаться домой», — с языка так и не сорвалось…

— Оставайся, — Пётр дотянулся через него до прикроватного столика, взял наполовину пустую последнюю бутылку шампанского и глотнул прямо из горлышка, не озаботившись тем, чтобы наполнить стоящие тут же бокалы. Оставил бутылку, запечатлев на обнажённом плече Мира долгий влажный поцелуй. — Может быть, я даже подумаю на тему того, чтобы и сегодня вечером совратить тебя.

— Скоро полночь, — Мир хмыкнул, опуская ресницы. — Ты кончил десять минут назад и собираешься совращать меня дальше? Пожалей мою задницу, Пьер. Я отвык от таких марафонов.

— Завтра будет совсем другой день. Завтра будет завтра. И завтра я снова буду хотеть тебя, но, так и быть, неженка, уговорил… — следующий поцелуй запечатал губы и Пётр довольно вздохнул.

Мир ответил на поцелуй, а потом свернулся в клубок, чувствуя, как снова начинает замерзать.

— Ты из тех, кто засыпает сразу после?..

— Я из тех, — Страхов натянул на него одеяло и крепко обнял, прижимая к себе как уютного плюшевого медведя. — Кто не засыпает вообще. Но с учётом того, что прошлую ночь я не спал совсем, я был бы не против подремать немножко. Если ты не возражаешь.

— Извини. Мог бы просто сказать, чтобы я заткнулся, — Мир послушно закрыл глаза. — Я понятливый.

— Дурак, — фыркнул ему в ухо Пётр и в качестве маленькой мести легонько прикусил мочку, покатал на языке серёжку. — А с виду такой понятливый и умненький молодой человек! Если мне непременно захочется заткнуть тебе рот, я сделаю это каким-нибудь более приятным способом.

— О, заткнись! — Мир почти зло прижался к его губам.

Страхов заткнулся. На минуточку, а потом, заключив его лицо в ладони, шепнул:

— Ты же просил пожалеть твою многострадальную задницу, милый…

— Ну, у нас есть еще твоя задница, — Мир улыбнулся одновременно жарко и невинно.

От подобной наглости Пётр на миг опешил. Несколько секунд буравил его недоверчивым взглядом, прежде чем вообще решился что-то сказать.

— М… видишь ли, грешный мой… Мою задницу не получал никто и никогда… И, прости, не думаю, что когда-либо сделаю исключение для кого-либо.

— Правда? — протянул Мир почти мурлыкнул, прижимаясь к нему всем телом. Ладони прошлись по плечам, спине, а потом Мир просто перекатился и накрыл Петра собой. — В этой жизни нужно попробовать все.

— Нет, Бикбаев, нет, — Страхов звонко поцеловал кончик мировского носа и мягко спихнул его с себя. — Обойдёшься….

Мир только улыбнулся и скатился с кровати. Хотелось курить.

— Кажется, здесь кто-то еще не знает правила игры, — он улыбался. Жестко. Сильно. — Я не играю в одни ворота.

— Я ни с кем ТАК не сплю, — Пётр лежал на постели, опершись локтем о подушку. — Смирись, куколка. Торг здесь неуместен.

— Я не торгуюсь. Нет — так нет. Во ВСЕХ смыслах, — он пожал плечами, поискал глазами хотя бы рубашку, но, поняв бесполезность своих попыток, усмехнулся и вышел из спальни как был — полностью обнаженным. Кажется, пачку сигарет он оставил в гостиной.

Пётр помрачнел. Рывком поднялся с постели, подошёл к окну, обеими руками опираясь о подоконник. Немного подумал, обернулся к столику, и, прихватив бутылку, вернулся к созерцанию ночного города. По телу растекалось тепло, хоть вкуса пенного напитка он уже не чувствовал. Пил как воду.

— Оставь МНЕ хотя бы это.

Мир вернулся спустя пару минут. Расслабленный, но какой-то нежно-колючий. Прислонился плечом к косяку, глядя в спину Петра.

— А что мне останется после тебя, кроме проблем?

— Каких проблем, Мир? — Пётр обернулся к нему. — Спидом не болен, Венеры никакой не подарю, претензий предъявлять ни на Макса, ни на тебя не стану. Просто уйду и всё, а вы живите себе спокойно.

Мир дернул уголком губ.

— Я был бы счастлив, если бы так и было, — он вздохнул и подошел к Петру. — Вот только знаешь мой самый большой страх? Что ОН узнает. Он не простит, Пьер. Он меня не простит.

— Ты забудешь. А я ему говорить совершенно точно ничего не стану. И в конечном итоге, скажешь, что я выкручивал руки, накачал какой-нибудь дрянью или как-то так… Хотя, ты лгать ему не станешь. А мне… Мне всё равно, — он повёл плечом и сделал ещё один большой глоток из бутылки.

— Мне не все равно, — ровно отозвался Мир. — Потому что быстрее я бы свернул тебе шею, чем позволил тебе коснуться меня, если бы просто хотел секса. Я не трахаюсь для того, чтобы получить разрядку, Пьер, каким бы ни был мой темперамент.