Шорох

Вслед за первым последовал второй залп, перемолотивший плоть ее, не успевшего спрятаться напарника.

Дмитрий медленно поднимался над землей, с любопытством рассматривая темную от цвета военной формы, грузную массу своего согнувшегося ничком тела. Заметил полдюжины вращающихся вокруг оси мин, роем по нисходящей дуге пролетевших над ним. Растерянно озираясь, услышал за спиной удивленный возглас и, обернувшись, увидел… ее – свою несостоявшуюся невесту. Она парила в воздухе над тем местом, где пуля прервала ее жизненный путь. Незнакомка, выпрямившись во весь рост, улыбалась и манила рукой.

«Действительно, худощавая», – наконец смог разглядеть ее фигуру Дмитрий. Молодой человек вновь почувствовал, как его влечет к этой девушке: неужели, он, теперь уже не через окуляр четырехкратной оптики, сможет любоваться ее лицом, слушать ее голос?! Они, не разделенные войной, смогут разговаривать, смеяться, гулять, взявшись за руки?! Неужели такое возможно! Дима снова не чувствовал к ней никакой ненависти или агрессии, он снова был погружен в любовь. Его давняя незнакомка, судя по распростертым в ожидании объятиям – тоже. Война, ненависть, злоба, муки, смерть, грязь, кровь – все это было теперь в прошлом, а впереди его ждала большая и чистая, всепоглощающая любовь… к вчерашнему врагу. Ну и что? Разве такое невозможно? Когда наступает тот момент, когда грань невозможного стирается, делая его возможным? Что за сила способна на это? И вдруг Дмитрий отчетливо, ослепленный яркой белой вспышкой озарения понял, что эта сила – любовь. Она сильнее зла и ненависти, сильнее даже смерти. Она есть начало и конец, она есть альфа и омега, она есть Бог.

Это новое знание переполнило его. Он должен дать его людям. Они нуждаются в нем! Дмитрий плавно заскользил по воздуху обратно к своему телу, возле которого суетились солдаты и санинструктор с шприц-тюбиком в руке, и, остановившись у самой земли, обернулся к давней незнакомке, мысленно попрощавшись с ней: «Подожди, любимая, мы еще встретимся, обязательно!».

25.11.2013 г.

Новогодняя примета

Нелюдим застонав, с трудом раскрыл глаза и помотал из стороны в сторону головой. Оглядевшись, матернулся. Во рту было сухо, голова тяжелым свинцом давила на шею. «Умыться и попить», – было отчетливым и самым сильным желанием. С трудом сев на каменной скамейке, свесил подбородок на грудь и рукой пригладил волосы. «Надо же, опять нажрался», – огорченно подумал мужчина. Вдруг с удивлением заметил, что вся внешняя сторона правой брючины покрыта какой-то белой пылью, похожей на мел. Попробовал отряхнуть ладонью – получилось. Провел пальцем по каменной плите сиденья – та же белесая пыль. «Высохшее мыло!», – наконец догадался Нелюдим, чем испачкал брюки. Ну, а как если спать в бане на лавке, на которой люди моются?

Моечное отделение тускло освещалось несколькими лампочками в стеклянных защитных плафонах, отбрасывавших вокруг желтый свет. Освещение для такого большого помещения было явно недостаточным: перегородки душевых, пирамиды тазиков, водопроводные трубы, вентили никелированных кранов отбрасывали длинные густые тени, а пол из коричневой метлахской плитки казался темнее, чем был на самом деле. Откуда-то из глубины плохо освещенного помещения раздавался ритмичный гулкий звук, болезненно отдававшийся в голове и во всем теле: «Надо пойти и закрыть кран… вода капает, но сначала умыться и попить…». Раздавались еще какие-то шуршащие, шаркающие звуки, но похмельное сознание человека просто отмахнулось от них.

Кряхтя, Нелюдим поднялся с сиденья и недолго подумав, направился в сторону парилки. Войдя внутрь, мужчина, наполнив ковш холодной водой из-под крана, сделал несколько больших жадных глотков, а остальное вылил на голову. Затем умылся и, проведя рукой по лицу, капая водой на рубашку и брюки, пошел обратно. Выйдя из парилки, на минуту задержался у овального зеркала, висевшего на стене: «Ну и видок! А что с глазами? Такие красные! Давление… сосуды полопались».

Худой, невысокий, одно плечо выше другого, с большой головой, Калимов Никодим Дмитриевич или по-простому Нелюдим, из-за своей ущербной, малопривлекательной внешности всегда тяготился общением с другими, отчего многие называли его за спиной: Нелюдим Дмитриевич. Жизнь вел одинокую, а после того как за мародерство на пожаре его выперли из пожарных инспекторов, то и совсем замкнутую. К тому же, стал крепко попивать и, поменяв за три года два десятка мест работы, с трудом, наконец, зацепился за должность банщика мужского отделения городской бани. Вот здесь-то и застал его веселый и семейный праздник – Новый год. Но так как семьи у мужика никогда не было, то праздновал на работе, то есть в бане, с такими же бедолагами как и он: банщицей женского отделения Зосей, кочегаром Владимиром и сторожем Петей.

Праздник удался на славу, и, судя по тишине, царившей в этой части здания, его коллеги и вчерашние собутыльники еще не пришли в себя и спали тяжелым хмельным сном. Настал первый день нового года, и Калимов решил всех разбудить: дабы отпраздновать это событие, если, конечно, осталось чем, да и похмелье полечить.

Шаркающей походкой Никодим Дмитриевич прошел по серому, в заплатах, линолеуму коридорчика и толкнул дверь в раздевалку. В этот момент за его спиной – в моечном отделении раздался грохот, отчего мужчина чуть не подпрыгнул на месте. Заглянув через полуоткрытую дверь в полумрак моечного отделения, Нелюдиму отчего-то расхотелось идти туда. «Тазики упали…», – успокоил он себя объяснением внезапного шума и зашел в раздевалку.

Дальний угол моечного зала был наиболее удален от светильников, преимущественно располагавшихся на потолке ближе к центру, поэтому находился все время как в сумерках. В этом месте были устроены три кабинки душевых. Точнее, это просто были кирпичные перегородки до потолка, обложенные голубой кафельной плиткой, из стены в каждой из которых торчал рассеиватель душа, кран и рукоятки смесителя. Крайняя из них, примыкавшая к стене, была самой темной и сырой. Внизу, у пола виднелась шероховатость отслоившейся краски и серо-зелено-белые признаки плесени. Сейчас плесень выглядела совсем уж вызывающе: она как спелый фрукт налилась сочностью красок и тела, став ощутимо выпуклой и сильно раздавшись в размерах. Из отверстия для слива воды в полу, прикрытой металлической решеткой, вылетел сначала один комар, за ним поменьше – мошка, потом снова комары, и скоро над этим местом роился уже серый клубок насекомых. Внезапно часть роя отделилась и стала быстро уплотняться, превращаясь в нечто другое. Скоро оно сформировалось в хорошо различимую фигуру, упавшую на плитку пола и быстро вскочившую на короткие кривоватые ножки. Незнакомец был небольшого, менее метра, роста, все тело которого покрывала густая короткая черная шерсть. Существо имело хвост такой же длины, что и тело, на конце украшенный пушистой кисточкой. Руки и ноги его были соразмерны длине тела, также покрыты шерстью и вместо ступней заканчивались маленькими, раздвоенными светло-коричневого цвета копытцами. Мордочка имела вид смуглого человеческого лица за исключением совершенно круглых, с черными бегающими зрачками глаз и плоского поросячьего пятака. Голову существа украшали рожки длиной по два пальца каждый.

Существо негромко злобно хрюкнуло и длинными скачками исчезло в глубине помещения. Вслед за ним рой насекомых «вылепил» еще одного его собрата, за ним следующего…

Никодим Дмитриевич вошел в раздевалку и поморщился от спертого воздуха, пропитанного зловониями остатков продуктов, перегара, пота и сигаретного дыма. Картину он застал ту, которую и ожидал: посреди раздевалки стоял деревянный стол, заваленный объедками, посудой, недоеденной пищей, рюмками с недопитым спиртным, окурками и мусором. Бутылки, в основном пустые, валялись на полу. Рядом со столом, на банной простыне, в заляпанном фланелевом, с фиолетовыми крупными цветами халате, на спине лежала и громко храпела Зося, тут же, но лицом вниз, в одних семейных трусах спал бывший военный летчик, а нынче кочегар Владимир. Сторож Петя – в прошлом школьный учитель физики, примостился, как был одет, на скамейке и тоже спал.