Шорох

– Ну и ну! Ты что, Агат?! – воскликнул Лоскутов и попытался, было, снять кота с машины, но безуспешно – с его любимцем явно происходило что-то не так, и он настойчиво отказывался покидать свое убежище. Валерий по-новому взглянул на здание вермифермы, вызвавшее такой испуг кота: оно ему нравилось все меньше и меньше. «Спокойно. Это обычная заброшенная ферма. Что здесь может быть опасного?!», – привычно, как он проделывал это много-много раз, подполковник вернул себе уверенность.

Оставив животное, бывший полицейский открыл дверь ключом и вошел в тамбур. Сделав шаг, он вздрогнул всем телом и резко отшатнулся назад, почувствовав, что в темноте наткнулся лицом на большую густую, полную засохших трупиков мух и мотыльков, паутину. «Зря вчера внутрь не зашли… надо было бы…», – запоздало укорил себя Лоскутов.

Чертыхаясь, бывший полицейский очистил от грязных обрывков паутины лицо и, вытянув вперед руку, снова зашел внутрь. Слева от входа нащупал выключатель и с любопытством: «Работает?», включил свет. Лампочка зажглась тусклым желтым светом, осветив внутреннее пространство тамбура. Здесь располагался отопительный котел и вместительный расширительный бак. По сути, они представляли собой тепловой узел автономной системы отопления. На белой металлической поверхности котла зловеще выделялся небольшой топорик с темным деревянным топорищем. Подполковник брезгливо взялся за вымазанную чем-то бурым рукоять и приблизил к глазам выщербленное, тоже запачканное лезвие – топором явно пользовались… Зачем? Осмотревшись, Валерий никаких дров не обнаружил, да и по разноцветным проводам, торчавшим из широкой трубы над котлом, он сделал вывод, что котел электрический. Интересно… Дальше была еще одна дверь, наподобие наружной, с усилием толкнув которую, мужчина, наконец, оказался в основном помещении.

Свет через небольшие окна, расположенные по обеим сторонам помещения, плохо проникал во внутреннее пространство огромного зала. «Царство мрака и… паутины!», – пришло на ум подполковнику, когда он осторожно вошел. Насчет паутины он точно не ошибся – ее было не просто много, а очень много! Казалось, что это помещенье заброшено очень давно, лет сто, а не каких-то два-три месяца. Осторожно, взмахами руки очищая перед собой пространство, где пригибаясь, а порой и обходя малозаметные, но при соприкосновении с ними, крайне неприятные нити, Валерий продвинулся вглубь помещения на десяток метров и остановился осмотреться. Из-за плохого естественного освещения все вокруг казалось серым: железобетонные стены, пол, высокий потолок. От вида густых сетей паутины, мрака и полного отсутствия хоть малейшего движения воздуха (как в закрытом склепе!) Лоскутов почувствовал себя неуютно. Оставаться дольше здесь очень не хотелось. Но выбора у Валерия не было, и он продолжил осмотр. Справа от входа находилась бытовка и офис одновременно – отгороженное стеклопакетами прямоугольное пространство с дверью и окнами в основной зал. Слева, у другой стены, виднелась какая-то металлическая конструкция, издалека похожая на очень длинную, трехъярусную кровать, с назначением которой, как и всем остальным, Лоскутову еще предстояло разобраться. В торце зала виднелись четыре полупрозрачных, как ему показалось, из мелкоячеистой металлической сетки, больших центрифуги. Ширина помещения была не меньше двадцати метров и столько же в длину. В этом, «малом зале», как для себя назвал эту половину фермы ее новый хозяин, с потолка, кроме спиралевидных энергосберегающих ламп свисали и еще какие-то устройства. С виду они были похожи на большие прямоугольники светильников дневного освещения, но снизу у них, вместо ламп, виднелись лишь матовые, мелкорифленые металлические пластины. Таких, непонятных светильников отставной подполковник начитал десять – ровно по пять пар по центру потолка.

В противоположной стене малого зала виднелась еще одна дверь с большим белым пятном посередине. Осторожно продвигаясь вперед, опасаясь дотронуться до чего-либо или наступить куда-то, так как все выглядело грязно-серым, опасным, Валерий рассмотрел белое пятно на двери – это был рисунок, выполненный, скорее всего, белой масляной краской. Но едва увидев и осознав то, что нарисовано, Лоскутов резко остановился: «Что за?!». С двери на него смотрел крупный, метром в высоту и столько же в ширину, кролик… без головы. Кто-то начал рисовать кролика, мастерски изобразил туловище, лапки, шею, но голову нарисовал рядом, у его передней лапы. Она, с вытянутыми вперед длинными ушами, лежала на боку с оскаленной гримасой. Но это был не оскал злобы, а скорее – смертельного, абсолютного страха! Так, во всяком случае, показалось подполковнику. Кто и зачем нарисовал кролика? Причем тут кролик вообще?! И зачем художник оторвал ему голову? Что за гримаса ужаса или муки застыла на его морде? И еще один вопрос некстати холодной змеей заполз в мозг: «Почему неизвестный художник, так реалистично изобразивший кролика, упустил одну немаловажную деталь – он не нарисовал кровь?!» А она обязательно должны была быть: хлестать из рваной раны на шее, стекать по груди и лапам, ею должна быть вымазана кроличья морда. Отставному полицейскому приходилось перерезать горло животным, отделяя затем их голову от туловища, и он знал, как это выглядит! Нет, не мог художник этого упустить случайно… Что за рисунок? Подсказка? Предупреждение?! О чем?!

От нервного напряжения застучало в ушах. Лоскутов набычился и шумно задышал, из-за плеча осматривая пространство сбоку и сзади себя. Потом резко развернулся, пружинисто отступив назад – …никого! Но он всей кожей чувствовал приближение опасности. Где? Откуда ждать нападения?! Такое с ним случалось не раз и не два на войне, когда знаешь, что противник где-то рядом и, возможно, держит тебя на мушке, а может, уже занес нож, чтобы резко выскочить сзади из-за укрытия и перерезать твою глотку… Но это было на войне, а что может быть здесь такого, на бывшем скотном дворе, а теперь вермиферме – предприятии по производству органических удобрений, как значилось в документах? Опасного настолько, что опытный полицейский почувствовал этот, знакомый ему неумолимый холод близкой гибели всеми клетками своего сильного, кряжистого тела.

Неужели натренированный организм, сноровка, опыт начали подводить его? Неужели он начал терять форму? И так быстро, всего за неделю после увольнения?! Нет, он не мог ошибиться… Лоскутов привычно скользнул правой рукой за пазуху, под левое предплечье, но… с досадой остановился: табельного оружия в привычном месте, ровно, как и самой наплечной кобуры, не было. Взявшись рукой за дверную ручку и спрятавшись за косяк, бывший подполковник очень медленно, стараясь не производить ни малейшего звука, потянул ее на себя, а чуть приоткрыв дверь, резким пинком ноги распахнул ее во всю ширь проема, сам оставаясь за стеной.

Тишина, только буханье пульса в висках и скрип двигающейся в обратную сторону по инерции на несмазанных петлях двери. Выждав полминуты, Валерий осторожно выглядывая из-за дверного косяка, за два-три приема быстро оглядел открывшееся пространство и, не заметив ничего подозрительного, вышел из-за своего укрытия.

Мужчина удивленно присвистнул: он готовился увидеть все что угодно, но только не то, что сейчас предстало перед ним. Второй зал был вдвое длиннее первого, никак не меньше пятидесяти метров. И на всю длину, с равным расстоянием между собой, тянулись четыре… гряды земли. Лоскутов не знал наверняка: земля ли это? Но выглядела она именно так, как должен выглядеть торф или чернозем: черная, мелкой фракции, без комков. Отставной полицейский никогда не тяготел к дачно-огородным развлечениям, поэтому по внешнему виду не мог определить: что это? «Зачем здесь земля? Что, улицы мало? Хранить столько земли, тут тонн сорок, не меньше, в отапливаемом помещении… Зачем? Почему в грядках?», – размышлял растерявшийся и одновременно с этим сразу же расслабившийся подполковник. И действительно, земля была собрана в аккуратные гряды, шириной метр, в высоту – полметра. Тянулись эти гряды во всю длину второго, «большого», как назвал его Валерий, зала. Более мирной и безмятежной картины представить было трудно.