Шорох

Три бывших жены подполковника в разное время ушли от него, не смирившись с постоянным и грубым вмешательством интересов службы в хрупкую семейную жизнь. К чести подполковника – он сумел обеспечить всех своих жен с детьми жильем и всегда помогал материально, зачастую отдавая последнее. Нельзя сказать, что он был неисправимым альтруистом или чудаком – нет, просто Лоскутов жил службой, а она в свою очередь с лихвой обеспечивала все его нехитрые материальные и бытовые запросы.

Мужчина с любовью оглядел вычищенный до блеска пистолет, потом задумался о чем-то, держа оружие перед собой, и бережно положил его на газету, которая защищала стол от оружейной смазки. Заныл шрам на скуле – память от удара оружейным прикладом в одной заварушке в горах. Лоскутов привычно почесал светлую кривую нить шрама на заросшем однодневной седоватой щетине подбородке и, встав, открыл стеклянную дверцу навесного шкафчика – там стоял матового цвета пузатый графинчик с водкой. Темное стекло отразило широкое, подобно лопате лицо мужчины, на котором выделялся нос, с разбитой как у боксеров переносицей, острые скулы и глубоко посаженные глаза. Мужчина был явно не красавцем, но обладал притягательной магией настоящей грубой, первобытной мужской внешности. Чувствовалось, что он поднимется после самого сокрушительного удара. И не только поднимется, но и постарается добраться до обидчика и уничтожить его. И еще, от него веяло надежностью – такая немногословная, по-своему добрая и справедливая стена.

«Нет, рано еще пить сегодня, день в самом разгаре», – подумал он, рассматривая из окна кухни бьющую во дворе многоэтажки жизнь… и поставил графинчик перед собой на стол. Плотно подогнанная стеклянная пробка, приятно сопротивляясь его усилию, была извлечена из расширяющегося наподобие древних амфор горлышка, и, глухо стукнувшись о дерево, нашла свое место на крышке стола. Лоскутов налил полный стопятидесятиграммовый с изысканной резьбой на толстых стенках хрустальный стаканчик и, не спеша, в несколько глотков выпил содержимое. Неохлажденная водка шибанула в носоглотку особенно сильно, заставив его на секунду зажмуриться и прокряхтеть.

«Уф!», – наконец выдохнул мужчина и, закрыв графинчик, поставил его на место. Отставной полицейский, так же не спеша, открыл дверцу холодильника и, достав небольшую стеклянную баночку с французским гусиным паштетом, ложкой зачерпнул содержимое, а затем, мазнув ею по отломленной щепоти ноздреватого белого хлеба, забросил закуску в рот. Холодный нежный паштет как нельзя лучше заглушил пламя раздраженного водкой неба и языка, оставив ей растечься приятной, согревающей теплотой по пищеводу. Лоскутов ощутил, как появляется аппетит. Это был хороший знак, ведь за последние три дня, с тех пор как у него отпала необходимость в шесть утра просыпаться, бриться-мыться, разглаживать появившиеся за сутки складки на форменных брюках, собирать документы в плотно набитый коричневый кожаный портфель и, позавтракав, выкуривать ровно одну сигарету, ожидая четыре минуты, пока внизу под окнами не появится светло-серая, неброского цвета служебная «Волга»; это был первый раз, когда организм просигнализировал о возвращении к жизни. Нельзя сказать, что бывший подполковник впал в депрессию, он ведь давно не мальчик, и уж подавно не сопливая девчонка, чтобы наматывать слезы на кулак, нет… это была не депрессия, это была… пустота – лишенное всякого смысла и значимых мотивов существование. Состояние, когда сегодняшний день ничем не отличался от вчерашнего, а завтрашний будет точной копией бессмыслицы сегодняшнего. Вместе со службой ушла и вся его жизнь, осталась в прошлом. А новой, за эти три дня, он создать не успел.

– Эй, Агат! Пойдем гулять! – крикнув вглубь квартиры, позвал ожидаемо повеселевший от спиртного Лоскутов, – пошли! Ты где?!

Вскоре в ответ раздалось недовольное: «Мн-я-у?», и в дверном проеме показалась черная усатая, пушистая голова. Это был ангорский, некастрированный кот, любимец Лоскутова и единственный в настоящее время член его семьи. Агат, в то время еще совсем маленький котенок, достался Лоскутову при весьма трагических обстоятельствах больше трех лет назад. Тогда бандиты расстреляли прямо в собственной квартире всю семью его сотрудника: жену, двух маленьких дочерей и самого хозяина жилища. Лоскутова поразила невиданная жестокость убийства: даже на войне он не видел, чтобы над гражданскими учиняли такие расправы. Спальня, где гангстеры застали супругов, была залита кровью. Детская, где стояли две детские кроватки дочерей – тоже. На полу валялись десятки автоматных гильз, следы крови виднелись на стенах, в коридоре, куда, спасаясь, выползла раненая жена и где ее добивали ножами… Лоскутов поскользнулся в лужах скользкой и одновременно липкой крови, и чуть было не упал. Он, в молодости, будучи участковым опером, расследовал кражу на скотобойне, так в этой квартире подполковник ощутил, что снова оказался там же – не хватало только куч жужжащих крупных черных мух, облеплявших туши убитых животных. Да и не было пока сладковатого гнилостного запаха разлагавшейся плоти…

Придя через несколько дней в опечатанную квартиру – надо было еще раз осмотреть место преступления, подполковник изучал интересовавшие его детали, как вдруг услышал… отчаянное мяуканье, и на его удивленное: «Кыс? Кыс?», к ногам откуда-то из-под дивана выкатился маленький круглый черный пушистый шар с истерично раздававшимися из розового ротика звуками. Котенок огромными, безумными от страха желтыми глазами смотрел на человека и умолял о чем-то. Едва подполковник присел и протянул руки к животному, как кот стремглав забрался к нему на грудь и вжался головой в подмышку. Той встречей их общая дальнейшая судьба была предрешена.

Отставной полицейский, приговаривая, надевал специальный поводок на недовольно ворчавшего, и, вяло, из строптивости сопротивлявшегося кота – таков был сложившийся за годы ритуал. Агат любил, когда хозяин выводил его на улицу и радовался возможности вырваться из ограниченного пространства квартиры, но при этом пугался всего и вся, прижимаясь животом к земле, и замирал, словно парализованный. Так, по большей части на руках Лоскутова, он гулял по двору, нюхал траву, землю, листья на деревьях, становился объектом пристального внимания детей и почему-то женщин, многие из которых норовили погладить шарахавшегося от них кота и заговорить с его дружелюбно улыбающимся хозяином.

Устраиваясь на скамейку и закуривая сигарету, хозяин отпускал Агата на поводке в «свободное плавание», после чего их прогулка подходила к концу, и он, с независимо выглядывавшим из-за руки котом, возвращался домой.

Сегодняшний выход «на природу» прошел по обычному сценарию, и уже дома Лоскутов вспомнил, что забыл вынести мусор. Он вернулся на кухню и, схватив по-прежнему лежащую на столе несвежую газету, собирался было выбросить ее в пакет, как глаза случайно зацепились за короткое объявление: «Продается действующий бизнес. Срочно. Недорого». Это была популярная газета бесплатных объявлений, по-видимому, когда-то случайно захваченная им с работы. Мужчина расправил газету и невидящими глазами уставился в объявление.

«А что? Может, это выход… Почему бы не попробовать? Надо чем-то заниматься», – размышлял отставной полицейский. Он понимал, что обратно в органы ему уже никогда не вернуться, и надо как можно скорее чем-то заполнить образовавшийся вакуум, иначе… Что может скрываться под этим «иначе» мужчина даже думать не хотел, но чувствовал, что ничего хорошего. Кое-какие средства у него были, нужных связей – предостаточно, жизненного опыта – хоть отбавляй: почему бы не попробовать?!

Течение жизни все время выносило Лоскутова к чему-то совершенно для него новому, настолько незнакомому по предыдущей деятельности, что в первое время он буквально скрипел от досады зубами: «Опять все к чертям! Для чего я столько лет на это потратил? Весь мой опыт – псу под хвост! Опять, как мальчишка, учиться заново…». Так было после окончания пединститута, когда судьба вместо школы привела его в органы внутренних дел, к чему он, молодой Валерий, конечно же, совсем не был готов. Потом вместо спокойной кабинетной службы, к которой он за пять лет уже успел привыкнуть, швырнула парня на оперативную работу, затем на Кавказ. За десять неспокойных, полных ежедневной опасности лет, Лоскутов успел привыкнуть и к этому. Но только он втянулся, приспособился к тому образу жизни, к которому нормальный человек, в принципе, адаптироваться не должен, боевого офицера отозвали в главк и поручили аналитическую работу. Со временем Валерий научился не удивляться очередному зигзагу своего пути, и каждый раз терпеливо постигал новое, успешно осваивая секреты профессионального мастерства.