Город-крепость (ЛП)

Но я не знаю. Не знаю наверняка. И чем дольше он отсутствует, тем дальше ускользают мои мысли, как будто сон растворяется в предрассветных часах.

Мое измученное тело извивается, скручивается от каждой мысли, когда раздается гул. Такой звук мог бы издавать дух... мягкий, причитающий. Он просачивается под мою дверь и зовет туда, откуда пришел.

Коридор завернут в темноту, все фонари погашены, от них не поднимается дымок. Звук (тоненький, похожий на песню) скользит сквозь щель двери Синь, просачивается через дверной замок мама-сан. За ним следует удар, словно на меня обрушивается гора.

Когда я подбираюсь поближе, плач замирает. Кто-то скребется, раздается шорох тапочек по полу, и тяжелый стук ладони по дереву сотрясает дверь.

— Пожалуйста! Пожалуйста, дайте еще, — громко кричит Синь. Слишком громко. — Я буду вести себя хорошо! Обещаю!

Замираю в коридоре, глядя на погашенные фонари. Они висят ровными рядами, неподвижные и похожие на луковицы. Пурпурные луны, собранные и развешенные на просушку.

— Еще один! Пожалуйста! — кричит Синь. — Я сделаю все, что скажете! Все, что захотите!

Дверь содрогается снова. Ярость позади нее лишь растет, как будто по ту сторону находится не девушка, а дикая кошка. Она шипит, плюется, рычит, пытаясь добраться до своих детенышей. Но детенышей здесь нет. Только я и — где-то в лабиринте темных фонарей — игла, которая только и ждет, как вонзиться в вены Синь и даровать ей несколько часов облегчения.

— Мне это нужно! — Ее рычание переливается в рыдания. — Пожалуйста!

И в этих словах я слышу все, что потеряла Синь. Независимо от того, сколько раз на спину девушки опускался ремень мама-сан, независимо от того, сколько мужчин проходило через ее кровать, Синь всегда оставалась сильной. Мечтательницей.

Мне это нужно.

Мне.

Это.

Нужно.

Слова отдаются эхом, наполняются и разбухают, проносясь по узкому коридору. Они такие громкие, что я не слышу шагов Фанга. Он, словно ночной кошмар, нависает надо мной, от него падает длинная тень. У него в руках шприц, а губы изогнуты в ухмылке. Глаза темные-темные, словно угольки, которые мама обычно вываливала в мусор за нашей хижиной.

Мое тело дрожит в ожидании его крика или резкой пощечины, но Фанг не делает ни того, ни другого. Он просто некоторое время меня разглядывает. Темные-темные глаза и дракон ничего не выдают.

— Тебе лучше вернуться в свою комнату, — рычит он.

Я подчиняюсь. Возвращаюсь в свою спальню и окну с решеткой.

Здесь нет места для грез. Нет места риску.

И там для меня места нет. Вернее, не совсем так. Как я и сказала парню, я не могу поехать домой, не увидев сестру. Там ждет отец, у которого жажда и пустой кошелек. Он снова меня продаст, а мать будет стоять в стороне и просто наблюдать, а глаза с синяками под ними наполнятся слезами.

А я даже не знаю, где находится это море. Или что я буду делать, если до него доберусь.

Посол не заставляет мое сердце петь, но мне знакомо каждое пятнышко на его теле. Я знаю, что его любимым блюдом является угорь, обжаренный с грибами и побегами бамбука. Я знаю, что он всегда икает три раза подряд. Я знаю, что он младший ребенок, родившийся у двух заводских рабочих. А еще я знаю, что он даст мне квартиру.

Парень даже имени своего мне не назвал.

Зарываюсь головой глубоко в подушку, но все еще слышу Синь. Ее крики проносятся через дверь, бьются в барабанные перепонки, словно металлические палочки. Преследуют меня иглами и последствиями от неудачи, тем, чего это мне может стоить.

Может быть, я и правда истинная дочь своей матери.

Джин Линь

Сначала мне кажется, что я умерла. Открываю глаза. Обнаруживаю, что мое тело запеленато в белую ткань. Она чистая и хрустящая, будто похоронный саван.

Такой красивой комнаты я прежде никогда не видела. Пол и потолок глянцевые, из темного дерева. От электрических ламп под абажурами из рисовой бумаги на изящную мебель падает легкий свет. Даже стены — сплошное произведение искусства: разрисованы журавлями и низкорослыми елями.

Только когда я начинаю двигаться, понимаю, что не умерла. Боль еще при мне. Горячая и белая. В лопатке. И пульсация в шее. Это напоминание о всех тех местах, где побывал нож Куена. Что-то тянет руку, и я понимаю, что в мою вену воткнута игла. От нее к пакету с чем-то красным змеится проводок. Кровь.

Кладу голову обратно на подушку. Перевожу взгляд на стропила. В чем можно быть уверенной наверняка, так это в том, что я не в Городе-Крепости. Там такого славного места не найти. Так как же мне удалось выбраться? Почему я до сих пор жива?

— О, хорошо. Ты очнулась, — перебивает мои мысли мужской голос. В нем сквозит металл, он похож на храмовый гонг.

Я узнала его сразу. То, как он стоит в дверном проеме, как опущены его плечи, — все в точности, как я видела. На его голове нет капюшона, но я знаю, что это тот самый мужчина, что встречался с Деем в Дальнем городе. Тот, что принес деньги.

— Как чувствуешь себя?

Мужчина остается стоять у раздвижной двери, сцепив руки за спиной. Мне приходится щуриться, чтобы разглядеть детали его лица. Я не привыкла к такому обилию света.

— Я в замешательстве.

Продолжаю разглядывать черты лица мужчины. Он не толстый, в нем нет ничего уродливого, в отличие от Лонгвея. У него куча морщинок, но лицо заостренное, с хитрецой. Он похож на лису, наблюдающую за курятником.

Дей похож на отца.

— Позову медсестру. — Мужчина отворачивается.

— Нет... подождите, — кричу я и мгновенно об этом жалею, когда тело взрывается болью. — А Дей здесь?

Имя каким-то образом воздействует на мужчину. Меняет его. Острые черты смягчаются: видна разница между охотником и жертвой. Он отворачивается к двери, пытаясь это скрыть.

Я лежу в тишине, гадая, вернется ли мужчина. Сгибаю руку и смотрю на пакет с кровью. Висящая в пакете кровь кажется странно густой, в таком отдалении от тела вызывает боль. Похоже на соус миссис Пак в тарелках с курицей.

Мне требуется некоторое время, чтобы узнать Дея, когда он заходит в комнату. Он одет как богач: белая рубашка, отглаженные брюки, волосы зачесаны назад. Такое ощущение, что Дей принадлежит одному из тех небоскребов, и единственное, чего ему не хватает, — это портфель.

Но потом он засовывает руки в карманы, и я вспоминаю, кто такой Дей. Парень, который сидит на крышах, свесив ноги, и дразнит смертельную высоту. Парень, который долгие часы проводит под лезвием ножа Лонгвея в ожидании, когда я вернусь с наркозабега. Парень, состоящий из шрамов и тайн.

Дей прокладывает себе путь к краю моей кровати. Я знаю, что он собирается сказать. Понимаю по его взгляду, по тому, как он смотрит на меня. В его глазах настороженность.

— Ты девушка.

— А ты богач.

Мой ответ объемный, немногословный. Не могу в это поверить, после всего того, что он от меня скрывал, он же на меня и злится.

Дей пожимает плечами, кулаки так и остаются в карманах. У него подмышкой что-то зажато. Что-то продолговатое и плоское, такого же цвета, как мои ботинки. Не могу посмотреть внимательнее, поскольку Дей отворачивается. Он не смотрит ни на меня, ни на кучу трубок вокруг кровати. Лишь рассматривает причудливую комнату. Вещи, которым самое место в музее.

— Тут у меня был не такой уж большой выбор.

— Как и у меня. — Чувствую мрачный взгляд. — Прости, что разочаровала тебя.

— Я... — Он облизывает губы, пытаясь подобрать нужное слово. — Вообще-то я впечатлен. Эту тайну не слишком просто хранить.

Я не знаю, что сказать, поэтому закрываю глаза. В боку пульсирует и болит.

— Зачем ты это скрывала?

Приоткрываю один глаз и вижу гладко выбритое лицо Дея. Он хмурится, значит вопрос задан вполне серьезно.

Говорить больно, но я все равно это делаю.

— Ты же видел, что там случается с девушками.

— Я хотел сказать... почему от меня скрывала?

— Полагаю, по той же причине, по которой ничего не рассказывал ты. У нас у всех есть свои тайны. Были, — поправляю я сама себя. — Кроме того, разве это что-то изменило бы?