Девяносто девять (СИ)

Титус посмотрел.

— Это итальянский, командующая.

— Можешь перевести? — волнуясь, спросила она. — Вдруг их захватили и заставили написать такое письмо, а они смогли добавить эти строки на другом языке?

Заразившись ее волнением, Титус выхватил бумагу из ее рук и, нахмурившись, принялся рассматривать текст. А потом — Алисия не поверила своим глазам — по его лысине начала расплываться краснота. Вскоре вся голова, и даже часть шеи были ярко-красными.

— Что там, Титус? — вне себя от волнения спросила она.

Он протянул ей бумагу.

— Думаю, вам лучше воспользоваться словарем, командующая. Прошу прощения.

Алисия ничего не поняла. Он ушел так быстро, что она не успела больше ничего спросить. Причину этого она поняла позже, когда по ее приказу был доставлен англо-итальянский словарь, и она, сев на кровать в своей комнате, стала по слову переводить письмо.

Alicia, ho nostalgia di te. Solo tu mi dai la forza di vivere. Solo tu, mi aiuti ad essere felice, radiosa. Ho perso la testa per te. Ti voglio baciare. Ti voglio. Presto*.

Она засмеялась: ничего не смогла с собой поделать. Вспомнила, как читал все это Титус и как краснела его голова: от макушки до подбородка. Пожалуй, не стоило просить его стать переводчиком.

Желание снова увидеть Элайзу стало почти невыносимым, захотелось превратить «presto» в «прямо сейчас». Но ее ждали дела: посол клана Запада, совещание с воинами, последний перед отправкой разговор с Индрой и Густусом.

— Завтра ночью, — решила она, подумав. — Я увижу ее завтра ночью.

Через полчаса гонец был отправлен обратно в Розу с посланием:

«Лидер Небесного клана,

Командующая Нового мира приказывает: до следующей ночи закончить допрос пленных с тем, чтобы передать их в Люмен. Не позднее заката следующего дня прибыть для передачи пленных в указанное гонцом место. Взять в сопровождение не менее двадцати вооруженных воинов и отправить впереди себя дозорных.

С уважением к вам, и по поручению командующей, советник Титус».

А на обратной стороне было приписано мелко, едва различимо: «Sento la tua mancanza**».

***

— Как насчет жареных ребрышек, принцесса? Или желаешь коктейль из лесных ягод?

Элайза засмеялась: Мерфи в сером фартуке выглядел как персонаж из какого-то мультфильма, который она смотрела в детстве. Он продемонстрировал ей грубо вырезанную лопатку и стопку настоящих тарелок: кажется, шведского производства.

— Я смотрю, тебе здесь нравится? — спросила она, усаживаясь за деревянный стол рядом с молча поедающим что-то Маркусом.

— А как же, — согласился Мерфи. — Когда меня притащили сюда, я подумал, что надо немного передохнуть от постоянных издевательств над собственным телом, и определился в повара. Кстати, у нас есть вакансия посудомойки, — он подмигнул и показал в сторону таза, полного посуды. — Могу составить тебе протекцию.

— Наш клоун не слишком досаждает тебе, принцесса? — Миллер-старший подошел сзади и положил руки на плечи Элайзы. — У меня есть отличный способ его заткнуть.

— Понял, шеф, — шутливо откозырял Мерфи. — Иду готовить ужин. В честь твоего прибытия, принцесса. Надеюсь, понравится.

Он скрылся за навесом, а Миллер сел между Элайзой и Маркусом.

— Решили, что делаем дальше? — спросил он.

— Продолжаем обустраивать это место, — ответила Элайза. — Нужно провести сюда питьевую воду — основной и запасной каналы, построить второй уровень ворот и засолить как можно больше дичи.

Маркус закашлялся, и Элайза посмотрела на него.

— Мы действительно остаемся здесь? — спросил он. — А если мертвые прорвутся?

— Алисия считает, что даже если прорвутся, то пройдут мимо, к океану. Поэтому нам и нужно укреплять и расширять это место: может выйти, что оно окажется единственным прибежищем Нового мира.

— Алисия? — послышалось из-за кухонного навеса. — Ух ты…

— Что будем делать с пленными? — быстро спросил Маркус.

Элайза не ответила: из-за навеса, откуда-то сбоку, к ним приближался Беллами. Чисто выбритый, умытый, только очень красный — все-таки успел сгореть во время своего самобичевания.

— Садись, — кивнула ему Элайза. — Мы обсуждаем судьбу пленных.

Он сел напротив и с вызовом посмотрел на Миллера. Тот усмехнулся, но кивнул.

— Отец нам ничего не скажет, — заявил Беллами. — Я спрашивал его, зачем все это и кто нас освободил, он не ответил. Но с ним отец Офелии, и на него можно попробовать надавить.

Элайза покачала головой.

— Мы не будем никого пытать.

— Надавить, а не пытать, принцесса. Я знаю его: он сильный мужик, но, как и все сильные мужики, боится боли. Пригрозим, что выгоним его за ворота, безоружного.

Маркус засмеялся.

— А если он согласится, что тогда? Будем выгонять?

— Нет, — сказала Элайза. — Я обещала Алисии… — она запнулась, — командующей, что мы передадим пленных в Люмен по первому требованию. Поэтому отпустить их мы не можем в любом случае.

— Тогда что? — спросил Беллами. — Мило побеседуем?

— Нет. У меня есть идея получше.

Идея и впрямь была неплоха, но был нюанс: для ее реализации требовалась помощь Рейвен. Элайзе очень хотелось призвать на помощь Вика, но она понимала: это ее обязанность, и разговор должен состояться, как бы ей ни хотелось его избежать.

Она нашла Рейвен у хозблока, сидящей на земле и ковыряющейся в каких-то железках. Подошла, села рядом. Вздохнула.

— Когда в бункере он пришел ко мне, я не смогла ему отказать. Не потому, что любила, а потому, что устала быть одна и сражаться со своими демонами в одиночку. Я использовала его, использовала его любовь ко мне, и отобрала его у тебя. А потом он умер, и я не успела сказать ему, как благодарна за все, что он для меня сделал.

Она проговорила все это на одном дыхании и замолчала. Рейвен продолжила ковыряться в железках, но было видно, что она просто перекладывает их с места на место.

— Что тебе нужно? — сквозь зубы спросила она.

— Не знаю, — честно ответила Элайза. — Прощение? Искупление?

— От меня ты не получишь ни того, ни другого.

Элайза ожидала, что Рейвен поднимется и уйдет, но она почему-то осталась. Сложила руки на коленях, прикусила губу.

— Может, хоть побьешь меня? — тоскливо спросила Элайза. — Может, это поможет?

— Если бы я верила, что это поможет, давно бы побила.

Рейвен вздохнула и покосилась на нее, и в этом взгляде вдруг мелькнуло что-то старое, что-то живое.

— Я все эти недели варю в голове то, что произошло. Все думаю: а если бы ты не отняла его у меня? Если бы он не поперся в этот чертов Лос-Анджелес за оружием? Если бы он остался в лагере? Что бы было тогда?

Элайза открыла рот, чтобы ответить, но Рейвен предупреждающе подняла руку.

— И правда в том, что я не знаю. Может быть, он остался бы жив, а, может, умер бы во время захвата. Или еще раньше. И самое ужасное, что я уже никогда не смогу этого узнать, понимаешь? Я не смогу узнать, могла я спасти его или нет.

Боль, притупившаяся было, снова дернулась в груди. Элайза сглотнула слезы. Черт побери, это было так похоже на то, что чувствовала она сама, так ужасающе похоже, как будто Рейвен забралась к ней в голову и просто озвучила вслух то, что там творилось.

— Я винила тебя и командующую, потому что мне нужно было кого-то винить. Потому что если бы я признала, что винить некого, мне пришлось бы жить дальше, а я не хочу жить без него дальше, понимаешь? Я не хочу!

С этим «я не хочу» рыдание вырвалось из горла Рейвен с ужасающим звуком. Она плакала так горько, так тяжело, будто это не слезы лились из глаз, а каменная крошка, и Элайза, сидящая рядом с ней, плакала тоже.

— Я все думаю: ну, почему? Почему тогда, в бункере, он ушел к тебе? Чем я оказалась плоха? Чем я оказалась недостаточно хороша? Я думаю об этом постоянно, каждую минуту, и не нахожу ответа. И снова получается, что винить некого. Что он просто любил меня, а потом стал любить тебя, только и всего.