Девяносто девять (СИ)

Он выбрался наружу на той стороне и упал, сраженный выстрелом. Джаспер закричал еще громче, где-то рядом так же громко вопил Атом.

Никто не понимал, что происходит, и никто не понимал, что им делать. Захватчики отступили за деревья и оттуда поливали Розу огнем выстрелов. Джаспер знал, что это бессмысленная перестрелка, но не знал, как ее прекратить.

— Рейвен! Рейв, стой!

Он опустил винтовку и увидел, как из ворот Розы выскочила Рейвен. Она передвигалась, пригнувшись, добралась до внутреннего рва и, перебежав его, упала на землю.

— Прикрываем! — очнулся Джаспер, снова хватая винтовку. — Прикройте ее!

Плотность огня усилилась, и тут — он не поверил своим глазам — поднялся Линкольн. Даже со стены Розы был слышен его рев, страшный, звериный рев.

Он встал и пошел вперед, будто медведь, будто неуязвимое чудовище, которое невозможно убить и невозможно остановить.

Джаспер увидел, как он последним прыжком настиг Беллами, все еще лежавшего на Октавии, и одним движением за шиворот отбросил его в сторону.

— Все наружу! — заорал Джаспер. — Атом и я прикрываем, остальные наружу!

Ворота распахнулись, и небесные высыпали на дорогу. Джаспер стрелял по деревьям, не давая захватчикам высунуться из-за них, Линкольн поднял на руки Октавию и понес ее к лагерю, рядом бежала Розмари.

Из-за деревьев показались мертвецы. Джаспер понял, что все последние минуты очень надеялся на то, что они придут, и они пришли, и ударили в тыл захватчикам, и стрельба из стройной превратилась в хаотичную.

Рейвен добежала до Линкольна и помогла ему тащить Октавию. Остальные перемахнули через второй ров и залегли, поливая огнем лес.

Джаспер увидел, как к ним навстречу идет Беллами с поднятыми руками, увидел, как Нейт бьет его прикладом по голове, увидел, как небесные начинают отступать обратно к лагерю, и понял, что они победили.

***

Линкольн больше не был Линкольном. С секунды, когда он увидел Октавию с приставленным к горлу ножом, он перестал думать, перестал чувствовать и превратился в безудержный поток гнева и ярости.

Он не помнил, как бежал, как переходил ров, как сбрасывал тело Беллами с Октавии. Только когда она оказалась на его руках, только когда он почувствовал руками ее все еще теплое тело, он понял, что все это время не дышал.

Кто-то бежал рядом с ним и что-то кричал, но он не слышал. Занес Октавию в лагерь и положил на землю. Из ее горла все еще била ярко-красная кровь.

Женские руки оттолкнули его в сторону, и он послушался. Звуки долетали бессистемно, хаотично, он едва мог разобрать их:

— Воду и аптечку!

— Рейвен, зажми здесь!

— Кто-нибудь, посмотрите, куда ранили Линка! У него кровь хлещет!

Он стоял на коленях и смотрел на лицо Октавии. Кто-то, кажется, трогал его, и он не сопротивлялся, но и не помогал. Откуда-то он хорошо знал: пока он будет смотреть на нее, пока он не будет отводить взгляд, она не умрет.

***

Рейвен выполняла указания Розмари, стараясь не смотреть на разливающуюся кровь и сдерживая тошноту, подступающую к горлу. Ее сердце билось как чокнутое, а рядом сидел Линк, на которого тоже было страшно смотреть.

— Так, теперь зажимай крепче, и отпустишь, когда я скажу.

Ее пальцы онемели, но она всем весом надавливала на них, понимая, что если отпустит, то Октавия умрет. Розмари, вся забрызганная кровью, начала зашивать.

Это было так страшно: игла втыкалась в живое, бьющее кровью, с какими-то жилами и трубками вен, торчащими наружу. И тонкие нити, проходящие сквозь это живое, были страшными, пугающими, заставляющими тошноту вновь подступать к горлу.

— Кто-нибудь, найдите в аптечке морфин, — скомандовала Розмари. — И мне нужен тест на определение группы крови.

— У нас одинаковая группа, — услышала Рейвен и посмотрела. — Вы можете взять мою.

Беллами. Чертов ублюдок Беллами. Но им она займется позже, а сейчас куда важнее вытащить Октавию.

— Давайте набор. Времени нет. Кто сумеет вставить иглу в вену?

Розмари продолжала зашивать, Рейвен помогала ей — когда стало можно отпустить пальцы, она вскрыла упаковку с тампонами и промокала там, где указывала Розмари. Джаспер рядом ковырялся с набором для переливания крови.

Это длилось долго, ужасно долго. Все тело болело от стояния на коленях, Беллами, лежащий рядом с Октавией, бледнел на глазах, по щекам его катились слезы. Но настал момент, когда Розмари стянула кожу на шее и зашила ее несколькими стежками. Отерла со лба пот, смешанный с кровью, сняла перчатки и, тяжело выдохнув, села, вытягивая ноги.

— Она будет жить? — спросил Беллами слабым голосом. — Скажите мне, она будет жить?

Розмари не успела ответить: Линкольн сорвался с места, вскочил на ноги и носком ботинка ударил Беллами по лицу.

***

— Командующая, Огненная принцесса по вашему приказу доставлена.

Алисия кивнула:

— Оставь нас.

Элайза удивленно оглядывалась по сторонам: похоже, она ожидала, что у командующей Нового мира будут более парадные покои.

— Лидеры кланов покидают Люмен, — сказала Алисия.

— Знаю. Я должна сделать то же самое.

Они посмотрели друг на друга и одновременно отвели взгляды. Алисия вздохнула, Элайза отвернулась.

— Здесь ты была бы в большей безопасности, чем в Розе.

— Да. Но там мои люди, и я нужна им.

Алисия сжала губы, собираясь с духом, и медленно произнесла:

— Что, если я скажу, что и мне ты нужна тоже?

Надо же, оказалось, что сказать это было труднее, чем безоружной отправиться в лагерь морских. Труднее, чем отдавать приказы о казни, труднее всего, что делала Алисия до этого.

И Элайза, кажется, поняла. Подошла, положила руки на плечи, выдавила улыбку.

— Со мной говорил Титус сегодня, — сказала она. — Он сказал, что, пока я рядом, ты не можешь выполнять обязанности командующей. И думаю, он прав, Лекса.

Алисия молча смотрела на нее. Ей хотелось как можно точнее запомнить каждую черточку лица, изгиб губ, и острый подбородок, и синеватую венку на виске, и родинку над губой справа.

— Думаешь, что ты делаешь меня слабой? — спросила она, прерывая повисшее молчание.

— Думаю, да.

Ей отчаянно не хотелось соглашаться, не хотелось говорить, что это правда, но где-то в глубине души она знала: да, так оно и есть, и это — то главное, что всегда будет преградой между ними. Командующая должна быть одна. Иначе она перестанет быть командующей.

Но куда девать годы, проведенные в одиночестве? Куда девать остатки юной девушки, все еще живущие внутри? Куда девать желания, которые словно подняли голову и заявили свои права? Куда девать щемящее чувство в груди и бьющееся в висках “я не хочу тебя отпускать”?

— Когда ты уходишь? — спросила Алисия, внутренне сжимаясь в комок.

— У меня есть час. Титус пообещал подготовить нам лошадей и сопровождение.

Один час. Один час на то, чтобы еще немного побыть живой, один час на то, чтобы еще немного позволить себе чувствовать. Один час на то, чтобы попрощаться.

Элайза протянула руку, и Алисия приняла ее, крепко сжимая ладонь. Она не ожидала, что в следующую секунду Элайза притянет ее к себе, не ожидала силы случившегося после объятия, не ожидала, как больно станет от этого в груди, и как зашумит в ушах от смеси горя и нежности.

— Утром ты спросила, хочу ли я с тобой в постель, — прошептала Элайза, и Алисия с силой вцепилась в нее, испугавшись силы прозвучавшего в этих словах чувства. — Я по-прежнему думаю, что мы еще не готовы к этому, что ты еще не готова к этому, но…

Алисия прервала ее, закрыв ладонью губы. Она дрожала, и эта дрожь окутывала ее, словно вместо горячего воздуха Люмена кругом был покалывающий кожу мороз, и только внутри, в центре груди, в животе, в кончиках пальцев полыхал какой-то странный, незнакомый ранее пожар.

— Я хочу, чтобы ты сняла с меня одежду, — закрыв глаза, прошептала Алисия. — Я не знаю, могу ли просить, но я хочу, чтобы ты это сделала.

Она убрала ладонь от губ Элайзы и опустила руки. Страшно было открыть глаза, страшно было посмотреть, и она знала, чего боится: боится увидеть в голубых глазах насмешку — мол, великая командующая стала слабой, стала покорной, и сделает все, чего бы у нее не потребовали.