На осколках цивилизации (СИ)

Когда Креймер очнулся, то сразу же принялся извиняться за то, что проспал так долго, ведь они могли в это время уже добраться до детсада. Джон лишь усмехнулся этому, по его мнению, глупому извинению и отмахнулся:

— Всё равно там уже навряд ли кто-нибудь остался. Думаю, детей куда-то увели, либо увезли. В таких случаях само здание нам нужно лишь как способ узнать, куда их отвели. Знаешь, обычно в детсадах или школах пишут ярко на стенах или на досках, короче, где повиднее, крупным шрифтом информацию о том, куда двинулась группа, в какую сторону, возможно, имена, если разбили на группы. По крайней мере, мы сможем узнать, куда те направились, и пойти следом. Поэтому пару часов, которые тебе многое дали, здесь же ничего не значили.

Чес согласился, хотя выглядел смущённым. Они встали и хотели было отправиться в путь, как Джон вспомнил:

— Твои раны… нужно сделать перевязку. У нас осталось немного чистой воды, к тому же, я захватил спирт. В шахте тебя наверняка немного присыпало пылью, так что давай… — Джон сделал многозначительный жест, приказывающий Чесу сесть и отдаться полностью в его распоряжение. Тот так и сделал, а Константин стал вытаскивать бинты, воду, спирт; спустя минуты три или четыре дело было окончено, и они двинулись в путь. Креймер не мог идти столь быстро — отсутствие нормального отдыха сказывалось как никогда; Константин не мог отделаться от того чувства, будто парень ещё не пришёл в себя, будто переваривает случившееся там, в вентиляционной шахте. Спросить прямо о самочувствии было затеей глупой — Чес наивно лгал, впрочем, сам иногда веря в сказанное. Но повелитель-то тьмы видел… и бледность, и нетвёрдую походку, и явно слабое здоровье. Причём это всё — только по его вине и ничьей больше; между тем Креймер казался смущён от каждого проявления заботы Джона, наверняка думая тем самым, что в таком случае много должен ему, хотя на деле это было просто справедливо по отношению к нему.

— Знаешь, Джон, спасибо тебе за помощь… Я и правда бы сам не управился. — Константин ощутил на себе благодарный взгляд и почувствовал себя крайне неуютно.

— Давай условимся на вот чём: ты не будешь говорить спасибо за всё это. А я просто продолжу делать тебе перевязки… окей? — Креймер помедлил, но согласно кивнул в ответ. — Терпеть не могу этих благодарностей, ей-богу!..

— Вот теперь, Джон, вот теперь… — Чес вдохнул в себя побольше воздуха — создавалось ощущение, что и говорить ему было тяжко, — Теперь я точно уверен, что ты вернулся в прежнюю форму.

— И что ты находишь в этом хорошего?.. — спрашивая скорее не парня, а себя, тихо проговорил Константин и хмыкнул; между тем они дошли до конца той улицы, откуда был виден некогда высокий небоскрёб. Креймер не ответил и только улыбнулся; Джон и правда не понял, что имел в виду его водитель, но ощутил, что-либо вскоре узнает, либо не узнает вообще, хотя это понимание останется навсегда между ними, в каждом их слове будет проскальзывать невидимым намёком.

— Детский сад далеко?

— От этого офиса что-то около километра. Или меньше. Здесь всё недалеко находится. Так что дойдём, быть может, через час…

— Я для тебя обуза. Торможу всё… — Чес опустил глаза. Константин глянул на него и вздохнул.

— Креймер, Креймер… всегда ты был недогадливым. Ты не обуза и уж точно никогда ей не станешь. К тому же, я уже говорил, что время почти не имеет значения — всё равно опоздали куда только возможно… Поэтому всё в порядке. Главное для нас сейчас — не сдохнуть. В особенности это касается тебя… — Джон не посчитал нужным добавлять «Ещё один раз я не выдержу…» — уж больно это тогда приближало его к парню, делало его будто бы добрее в его глазах. А он вчера решил раз и навсегда одну простую вещь: не открываться. Большая опасность крылась за этим…

Всю дорогу до небоскрёба они прошли молча; теперь уже не скрывались, а следовали по дорогам — вероятно, так немного осмелели не только они, но и все остальные люди, решившие убираться отсюда куда подальше. Это только в первые дни все прятались по подвалам, сейчас в этом смысл пропадал — еда заканчивалась, страх уходил, обстрелы превращались в редкое явления, а необходимость куда-то идти, собираться в группировки и искать помощь становилась острее. Джон понимал, что и им нельзя долго оставаться здесь, а начать следовать по назначенному маршруту; но без дочери — никуда.

Константин с невероятным чувством стыда понял, кто в его случае является настоящей обузой, хотя думать так, конечно, невыразимо отвратительно для него; он просто ещё раз как нельзя ярко понял, что завести семью было для него огромной ошибкой — прошлый он был куда мудрее в этом плане. Точнее, мудрость была до банального и скудного проста: нет семьи — нет проблем, ответственности, лишней суеты, к которой он сегодняшний был не готов. Только по-любому расхлёбывать когда-то давно заваренную им самим кашу ему всё равно приходилось — как-никак, то золотое слово «обязанность». Обязанность и чувство долга. Ну, может совесть, но в этом мужчина был как-то не уверен.

Несмотря же на все эти слишком циничные рассуждения, Джон всё-таки любил свою дочь. И эта любовь была для него какой-то особенной — быть может, он впервые понял, что воспитывает не какого-то чужого человека, заботиться не о каком-то чужом человеке, а о своём собственном продолжении. Это давало некий повод для гордости; это, наверное, и называлось превращением в родителя. И это было новое, возможно, единственно приятное из всех остальных чувство. Именно потому повелитель тьмы знал, что на нём висит ответственность за дочь, за её здоровье и жизнь, раз о том не позаботилась мать. О последней мужчина почему-то не хотел думать — мысли вызывали отвращение, и с чего вдруг такое — он и понять не мог. Только лишь спустя много-много дней с тех пор Джон, вспоминая себя тогдашнего, в тот момент, скажет, что это было верное предчувствие, предвещавшее куда больше, чем он мог предполагать…

А пейзажи постапокалипсиса уже стали совсем привычными.

У Джона теперь не вызывало поражения, изумления, да даже хоть лёгкого удивления картины вокруг. Города по всему миру были точно в таком же состоянии; мужчина после назвал это ранней стадией разрухи, когда во-первых падали высотки, зато мелкие дома оставались в сохранности, во-вторых, не было ещё так грязно, запущенно — лишь казалось, что город немного захламился, а в-третьих, не было ещё ни каких-то сильных группировок, ни мародёров, ни конкретного выживания — люди были только запуганы и пытались скоординировать свои действия с другими, добыть еду и только в мыслях начать строить свои правила и — у кого как пойдёт — бизнес. Эта стадия почти что идеальная и самая лучшая, хотя в ней есть много места панике, смертям, давке, возможной нехватке еды и, конечно же, огромному шоку. Но на данный момент так, конечно, не казалось…

Было страннее всего не видеть нигде людей, идущих хоть куда-нибудь; честно говоря, Джон надеялся, что уже заработает откуда-нибудь откопанный транспорт — очень уязвимое, но быстрое средство передвижения. Но в городе было так тихо, что становилось не по себе — а вдруг они остались здесь совсем одни? Может, уже и на всей планете?.. Константин покачал головой и отмахнул эти смешные и нелепые мысли. Его одолевала паранойя и помутнение рассудка; впрочем, он точно не был одинок в своей беде.

Как только они дошли до небоскрёба, сразу повернули в диагональ направо по пустынной дороге с перевёрнутыми, обугленными машинами и грузовиками; в конце дороги виднелось что-то горящее, наверное, та же машина — это, видимо, после сегодняшней бомбёжки. Далее они направились по узкой улочке, на которой один из домов с правой стороны рухнул на другой с левой; между ними образовалась широкая, но, видно было, неустойчивая щель; иногда даже сыпались камешки. Вот уж где идти не хотелось точно…

Во время всего пути трупы попадались не так часто, больше их становилось ближе к центру. На улицах повис туманным облаком смрад от гниющих тел, смог от непрекращающихся пожаров и остальные не очень приятные миазмы; кашель стал их верным спутником на протяжении всего пути. Иногда даже солнце едва проникало своими лучами сквозь эту плотную завесу, так что можно было подумать, что над городом действительно туман.