Город, отделяющий от неба (СИ)

Проверили. Вылезли домой целиком. Влезли снова. Так и есть: и ежи, и сыроежка, и даже паутина - там же, где и были. Ярику это даже не фильм напомнило, а диафильм, наверное, потому, что фонарик с полосатым камнем напоминали фильмоскоп, и экран требовался похожий. Что ж, диафильм, так диафильм, с этим даже упрямый Веник сразу согласился.

Поразмыслив, не забыли ли чего, успокоенные братья двинулись в исследовательский поход. Начать решили с южного направления. Сориентировавшись по Солнцу, увесив деревья вокруг портала прихваченными из дома яркими лоскутами и ещё раз затвердив приметы, мальчишки устремились навстречу неизвестно чему, попутно подламывая веточки на высоте каждый своего роста. Поначалу шли осторожно, оглядываясь назад и зыркая по сторонам. Убедившись, что опасности нет и уверившись в собственных навигационных талантах (а они вообще-то были, взращённые на многочасовых грибных походах по труднопроходимым брянским лесам), братья ускорились и дальше шли уже вполне уверенно, не забывая оставлять свои приметы и запоминать природные.

***

И вот теперь, сменив направление, ребята начали углубляться в овраг, по дну которого тёк отравивший Ярика ручей. Деревья в овраге росли гуще, кроны их смыкались над головами, превращая солнечный день в таинственные влажные сумерки. Место берёз и осин заняли канадский и татарский клёны (ботаника очень нравилась Венику), под ногами попадался бересклет и даже папоротник, правда, не такой пышный и высокий, как на Брянщине.

- А ведь это и есть настоящий подарок от Деда Мороза, - сказал вдруг Венька задумчиво. - Не настольный теннис, а этот камень. И фонарики в прошлом году он подарил.

Ярик всегда поражался умению брата в свои девять лет искренне верить в сказочного чудака с мешком подарков, однако сейчас и на старшего Решетилова что-то нашло. В самом деле, откуда в целлулоидном шарике взялся совершенно чудесный камень, и как, скажите на милость, совпали камень и фонарик? Ответа не находилось.

- И знаешь, - продолжил маленький любитель чудес. - Я ведь только в письме написал, что теннис хочу, а на самом деле пожелал чего-нибудь необычного, как в сказке. Помнишь, про перевёрнутое дерево?

Ещё бы Ярик не помнил. Венька, хоть и давно научился читать сам, глазами по буквам бегать не слишком-то любил (разве что книги по ботанике читал охотно). Начинала обычно мама. Вечером, перед сном, она приходила в детскую с новой книжкой (дома было много книг) и посвящала полчаса чтению вслух. Слушали оба, и не просто слушали, а крепко любили такие вечера. Где-то за месяц до Нового года мама принесла взятую в библиотеке книжку с индийской сказкой "Перевёрнутое дерево". Тоненький томик в картонном переплёте с глазом на обложке нужно было вернуть через неделю. За положенные полчаса мать успела прочесть едва ли треть сказки. Остальное прочёл брату вслух сам Ярик, не утерпев, на следующий же день. Странная история впечатлила обоих, а вот Веньку, как выяснилось, ещё и перепахала изрядно. Таких приключений, как в той книжке, вообще-то и врагу со злости не пожелаешь! Как и многие восточные сказки, эта книга не просто вгоняла вас в дрожь из-за мучений героев, но держала вас в постоянном ужасе за их судьбы: а ну как счастливого конца-то и не будет? Нет уж, ну нафиг такие приключения!

И тут - словно накаркал меньшой, - далеко впереди, по правому склону оврага что-то зашевелилось в зарослях папоротника. Какой-то человек, чудовищно заросший и ужасно тощий, рванул вверх по склону. Было хорошо видно, что он бос и едва прикрыт какими-то невообразимыми лохмотьями. Бежал он так, словно за ним черти гнались, и под ногами не пучился довольно крутой подъём, а лежала гладкая дорожка стадиона. Достигнув высшей точки, беглец пропал из виду.

- Кто это? - с испугом спросил Веник.

- Я знаю? Чего полегче спроси! - ответил Ярик.

- Как ты думаешь: чего он убежал?

- Робинзона помнишь? Он тоже от людей сначала драпать кинулся.

- Но мы же дети. Чего нас бояться?

- Ага, ты поживи несколько лет в лесу - от кошки побежишь!

- Может, он заблудился? - предположил Венька, хмуря брови. - Может, он тоже сюда через камень попал, а выйти не смог? А если он сейчас к нашему входу побежит?!

- Ну, во-первых, он в другую сторону потёк, а во-вторых... побежали, посмотрим, куда это он так!

И братья рванули наверх, к тому месту, где исчез дикий незнакомец. Пока бежали, Ярик, завернув руку назад, щупал подвешенный к ремешку рюкзака туристический топорик - не выпал ли?

За беглецом тянулась отчётливо вытоптанная тропа - такая, по которой ходят давно и привычно. Подобные им в загадочном лесу ещё не попадались.

Веник опять прижался к брату.

- А может, не пойдём за ним? Мало ли что? Если он не один? - сказал он.

Но старший уже завёлся. Казаться трусом перед всякой мелочью он не мог никак.

- Мы будет, как разведчики, - заявил он. - Красться тихо и неслышно. Помнишь, как мы у бабушки в лесу играли?

Венька, вспомнив про летние игры в лесу у бабушкиной деревни (120 км от Брянска), воодушевился и проникся. Разошлись в стороны от тропинки, так, чтобы не терять друг друга из виду. Пошли быстрой рысью, чуть пригнувшись и стараясь не наступать на сучья. Через полчаса вышли к крутому обрыву, простиравшемуся до горизонта и справа, и слева. Внизу тяжело и слякотно дышал непроницаемый туманный кисель. Тоже - до самого горизонта.

Следы робкого бродяги отыскали не сразу. В тридцати шагах слева от точки выходя внимательный Веник углядел на травянистом обрыве едва заметную земляную осыпь с отпечатком босой ноги. Заглянули вниз - в полутора метрах от края из стены торчал балконом большой гладкий камень. Переглянувшись, братья осторожно попрыгали вниз: сначала Ярик, потом - Венька. Тут же стало ясно, что каменная плита не просто торчит из стены уступом, а уходит другим своим концом в довольно обширный грот. Обжитый грот. У правой стены (если смотреть с балкона) располагался сложенный из булыжников закопчённый очаг, за которым виднелось даже не ложе - настоящее гнездо из сухой травы, над которым было написано углём, крупными печатными (и очень кривыми) буквами:

МАТОРИН АЛЕКСЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ 1962 ГОДА РАЖДЕНИЯ ПАМАГИТЕ

Немного жести в холодной воде. Евгений Ореховский. 8 августа 1979 года. Качинск

Рождение нового члена семьи оперативника ГУР лейтенанта Ишимбаева отметить не удалось. Сдружившийся с ГУРовцами Евгений знал, как долго супруга Рифгата, Рамиля Венеровна (так и никак иначе!) не могла одарить мужа потомством. Даже рождение девочки (блин, пацаны, мальчика хотел!) не омрачило грубоватому татарину радости отцовства. Пока утомлённая и обескровленная тяжкими родами супружница и слабенькая семимесячная дочка Рифгата лежали в палатах интенсивной терапии, сам счастливый папаша готовил друзьям проставу. В тесной ишимбаевской хрущёвской однушке резались салаты, булькала в кастрюле картошка, а в духовке доходил роскошный пирог с рыбой. На кухне царила Ляся, семнадцатилетняя рифгатовская сестрёнка, живущая в деревне рядом с Качинском вместе с престарелой бабулей-абыстайкой. Родителей Ишимбаевы потеряли давно. Насколько было известно Ореховскому, они были строителями, возводившими что-то индустриальное в дружественной Индии и отчего-то там вместе сложившие головы. Ляся, или Ляйсан Зинуровна, как в шутку называл её брат, радовалась рождению племянницы так сильно, что воздух вокруг неё искрился, будто вокруг мультяшной феи. Дела с приготовлением праздничного обеда тоже шли бы как надо, если бы бестолковый старший брат (да нет, это шутка: брат - бесконечно уважаемый и самый лучший!) не путался под ногами со своими неуклюжими медвежьими повадками. То нож со стола уронит, то палец порежет вместо хлеба, то и вовсе - ошпарит руку, сливая воду с картошки.

Рифгату, получившему два отгула в честь радостного события, не терпелось усесться за стол вместе с парнями и отметить прирост в семье как следует. Парни, однако, что-то задерживались. Ореховский, прибывший раньше всех, поначалу тоже толкался на кухне, но был изгнан за ненадобностью. От безделья Евгений включил телевизор и, обнаружив, что тот показывает лишь помехи, принялся вертеть рогульки антенны. В этот момент в дверь позвонили. Женя с Рифгатом, столкнувшись в тесном коридоре, рванули к двери. На пороге стоял наглый сержант Зубов, с которым Ореховский общего языка так и не обнаружил.