Город, отделяющий от неба (СИ)

- Чо за хуйня?! - проорал Прасолов, опуская руки. Пот жёг ему глаза.

- В нашем дворе за матерный лай по губам били, - спокойно ответил Кнут, выходя из оборонительной стойки. Он даже не запыхался.

- Правильный пацан, да? Чего ж тогда не отвечаешь? Бьют - дерись, не можешь - беги! - выкрикнул Панюта.

- Зачем отвечать? Я же не драться с тобой пришёл.

- А зачем? Зачем пришёл?

- Я же сказал уже. Не ходи к Сачку.

- Почему? Почему я должен тебя слушать? Может, тебя Сачок и послал?

- Этот осетровый дояр? Да ты посмотри на меня, - длинный развёл руки: на худой груди проступили тугие верёвки мышц. - Может Сачок меня послать?

Панюта посмотрел. Приходилось признать, что нет, не может. Нелепый Саня Медведцев, пожалуй, даже собственную дряхлую прабабку послать постеснялся бы.

- Тогда почему я должен тебя слушать?

- Я скажу. Но сначала ответь на вопрос: тебе самому нравится идея с выколачиванием денег у должников?

- Не твоё дело!

- Допустим. Но ты всё же ответь.

- Да пошёл ты! - плюнул Пашка и зашагал к трибуне, где лежала его сумка с вещами.

- Падать с седьмого этажа очень больно, - донеслось до него сзади. Умирать будешь несколько часов, всё время в сознании. Скорая приедет через час, хотя её и милиция вызовет. В травматологии перед праздниками врача не окажется, и тебе даже обезболивающее не дадут. Действие закиси азота, которую тебе сунут подышать в неотложке, кончится быстро. Кричать, впрочем, ты тоже не сможешь. Будешь тихонько зудеть, как придавленный подушкой будильник.

На будильнике Пашка сломался. Он встал, будто на стену налетев. Дышать почему-то стало нечем. Спокойные слова Кнута напугали его икоты. Никогда, слышите - никогда, никого и ничего Круглый, гроза двора и гордость тренера Кляшторного (бывшая), так не пугался!

- Откуда ты знаешь? - хрипя сухим горлом, спросил он, не поворачиваясь и даже не поднимая головы.

- Хорошо, тогда так, - сказал Кнут прямо из-за пашкиного плеча. - Давай, сходи, посмотри своими глазами, на что подписываешься. После и поговорим. Бывай, боец, до скорого!

Панюта, и вовсе переставший что-либо понимать, так и остался стоять понурым столбом. Когда же он наконец обернулся, то никого уже не было видно, за исключением втягивающейся на стадион колонны физкультурников, пришедших на репетицию Дня Победы.

***

Школу Круглый прогулял. С Русланом и Витьком условились встретиться на спортивной площадке рядом с домом Сачка, в половине третьего. Расчёт был на то, что народ с работы так рано не пойдёт, значит, никто мешаться и слушать шум возможной разборки не станет. Панюта вышел из дома с запасом в полчаса. Покружив у площадки, затосковал и решил заглянуть в соседний двор, где пенсионеры обычно забивали за столиком невероятно азартного козла. Наблюдать за искусно матерящимися и самозабвенно препирающимися дедами Пашка любил. Мужики, по его мнению, коротали старость очень эффектно. Возможно, такое же будущее ожидало и самого Прасолова.

Пока же Панюту ждало приключение вполне в его собственном духе. Доминошный столик в преддверии праздника был пуст, очевидно, пенсионеры помогали своим жёнам резать салаты. Зато во дворе была драка. Трое дюжих мужиков, смутно Пашке знакомых, с ожесточением месили ногами местного ханыгу Фрола. Алкаша тщетно пыталась отбить его боевая подруга Норка (да-да, несчастную синюшку звали Элеонорой). Норка хватала мужиков за руки и за одежду, пока один из драчунов, окончательно озверев, не закатил бабе глубоководного леща, от которого она тут же ушла спиной в палисадник. Панюта ругнулся и полез восстанавливать справедливость. Пока он хлестался со яростными, как шершни, драчунами, из подъездов начали выскакивать люди. Когда всех разняли, злые мужики отчалили прочь, обещая непременно допинать алконавта и раздать сопляку. Зареванная Норка поведала зрителям и участникам, что её сожитель, загружая утром ящики со стеклотарой в машину из приёмки, ухитрился слямзить у приёмщиков из-под носа предназначенную для спекуляции бутылку "андроповки". Позже до чуваков дошло, кто попятил их товар, и они ринулись наказывать наглеца. Наглецу досталось знатно, перепало и Пашке - он ссадил в кровь оба кулака, получил рассечение губы и брови, да ещё и по рёбрам огрёб чувствительно. Когда схлынул угар и раж, оказалось, что время перевалило за десять минут четвёртого. Панюта вскинулся и рванул к площадке.

Хорьков, разумеется, там не было. Ощущая нехороший холод внизу живота, Круглый двинул к подъезду Сачка. Нажимая на кнопку с цифрой 7, Панюта заметил, как дрожит его рука. " Падать с седьмого этажа очень больно", вспомнил он. Прасолов закрыл глаза и так стоял, пока лифт поднимался вверх. Стоял, полностью отдавшись какой-то стылой тоске, из которой не было выхода, куда ни сунься.

Дверь в девяносто пятую квартиру оказалась не заперта. Пашка толкнул её и еле успел увернуться от увесистого кулака Фарша. Разглядев, кто перед ним, Витёк шагнул назад, пропуская Прасолова. Почему он молчит, подумал Панюта, он же должен сейчас на меня орать, ведь я опоздал. Что вообще происходит? Действительно, происходило что-то странное - вид у Витьки был совершенно дикий: порванная губа, перекрученная и наполовину заправленная в штаны рубашка, вдобавок выкаченные глаза с огромными зрачками. Пашка шагнул в единственную комнату и окоченел сразу за дверью. Мозг отказывался воспринимать передаваемую глазами картину. Это же всё не на самом деле, этого нет, нет, нет...

У распахнутой двери на лоджию, виском на пороге, сломанной куклой лежала Людка, беременная жена Сачка. Глаза у Людки были широко раскрыты, а на месте затылка пузырилась кровавая каша, из которой торчали белые осколки костей. Отопительная батарея была вся уделана кровью и кусочками мозга. Распахнутый фланелевый халатик открывал синюшные людкины ноги и белые трусики, испачканные кровью и дерьмом.

- Что вы натворили, уроды? - прошептал Панюта, поворачиваясь к скорчившемуся на диване Руслану. Кэмел молчал, глядя застывшим взглядом перед собой. Рот его и футболка были испачканы блевотиной.

- Эта сука начала орать, - Фарш, оттолкнув Пашку, ворвался в комнату и начал с остервенением пинать Людку прямо в свисающий набок круглый живот. - Сука, сука, сука!

Дальнейшее Прасолов помнил плохо. Кажется, он ударил Витьку головой в висок, потом долго молотил вцепившегося в него Руслана, потом его рвало так, что утренние страдания казались пустяком. А когда к подъезду подкатил с мигалкой милицейский УАЗик, Панюта выскочил на лоджию. Сквозь туман в голове пронеслась мысль, яркая, как комета: меня посадят за убийство! Эта мысль металась в мозгу, пульсируя, била по вискам, причиняла физическую боль. До открытой форточки соседней квартиры было чуть больше двух метров. Если б не отбитая в драке кисть руки, Пашка, пожалуй, удержался бы на карнизе... больно падать с седьмого этажа...

***

После мучительной, раздирающей пищевод рвоты Пашке стало значительно легче. И как он только мог согласиться лакать эту дрянь?..

Полосатый камень. Ярослав Решетилов. 1 января 1982 года. Где-то

И зачем только я пил эту воду, думал Ярик, в очередной раз исторгая из себя противную горькую струю. Брат стоял рядом и глядел с сочувствием. Он-то из ручья голубоватую вкусную водицу не пил, поскольку дома нализался компоту до упора, пока Ярик экспериментировал с камнем и фонариком. Еды братья взяли вдоволь, а вот папину фляжку с водой, налитой из-под крана, забыли на кухне. Вспомнили про неё не скоро, когда были далеко от входа в чудесный лес, и возвращаться показалось обременительно, особенно когда нашли струящийся в камнях родник.

Наконец спазмы, сотрясающие желудок, утихли, и Ярик, утирая рот пучком травы, смог перевести дух. Пока что в этом странном месте для употребления годился лишь воздух, да и то... кто знает. Начитанный Ярик тотчас же вспомнил про Уэллса и его "Войну миров", и ему опять поплохело. А вдруг какие-нибудь вредные бактерии или вирусы уже начали разрушать их с братом маленькие бестолковые организмы? В конце концов, решив, что изменить уже ничего не получится, старший Решетилов поднялся с колен и, сплюнув в последний раз, сказал: