Музыкальный Дом (СИ)

Когда они только приехали семьей к охотничьему домику, он думал, что, наконец-то, у него появится шанс научить Мишу читать. Матушке не хватало на это терпения, а отцу времени, Лотар же, скорее всего, и сам не очень хорошо читал, хотя и работал в их замке уже больше десяти лет.

Книги таили в себе настоящие сокровища, и он хотел поделиться ими с Мишей. Закорючки букв, слова, из которых можно сложить стихи, рассказы и песни. Миша очень любила петь, она хорошо улавливала литовские и немецкие напевы и уже с третьего раза мычала в такт, размахивая ладошкой.

До переезда она каждый день спала в его спальне, на его кровати, забиваясь под одеяло между стенкой и его телом, как в убежище. Миша не лягалась, но бывало, что издавала странные, короткие стоны, которые прекращались, стоило ему погладить ее по узкой спине. Ее дыхание успокаивало. Ее ледяные ступни грелись прямо на его, будто опираясь.

Перед тем, как лечь спать, она неумело целовала его в лоб, как это делала матушка, дожидалась, пока он повторит жест, и сворачивалась у его груди. Сначала холодная, она забирала у него тепло, а затем пылала собственным жаром, высовывая руку или ногу из-под покрывала.

Ближе к двум годам ее надо было учить есть мясо, но Миша долго отказывалась. Матушка, отец, Лотар с Берндтом потерпели неудачу, а няня добилась лишь того, что Миша открывала рот и выплевывала пережеванные волокна ей на фартук.

Он поступил иначе. Он осмотрел ее маленькие молочные зубки, постукал пальчиком, а затем позволил Мише полазить у него во рту. Он демонстративно оторвал кусочек свинины и разжевал. Миша бездумно потянулась к мясу просто потому, что оно было его. А все, что было его, принадлежало ей по умолчанию. Стоило ей проглотить кусочек свинины, он улыбнулся, и Миша улыбнулась следом. Она не понимала, что значит улыбка, лишь то, что это знак — она все сделала правильно, ее любят, ее действия одобряют. Надо повторить.

Таким же нехитрым способом он научил ее стоять на одной ноге. Подниматься по лестнице в замке. Одеваться и раздеваться, хотя до сих пор она предпочитала, когда это делал он. Обуваться. Завязывать шнурки. Мыть лицо перед сном и чистить зубы. Ходить к озеру и кормить лебедей и уток. Глотать лекарства. Изучать букварь. Ходить на горшок. Произносить его имя, пусть и неправильно, потому что ей плохо давалась буквы «Г» и «Л».

Сейчас она знала почти тысячу слов на литовском и около ста тридцати на немецком. Она старалась для него. Она жила, чтобы его радовать.

Не матушку или отца.

Его.

Мародеры вернулись к вечеру и накормили их мясной пустой похлебкой. Он отдал Мише большую часть, а затем тихонько пел ей, пока она снова не заснула. Голова оставалась ясной, но слабость все больше охватывала его тело, делала его невесомым. Теперь они спали почти целый день, чтобы не хотелось есть.

Когда зима закончится, и мародеры оставят охотничий дом, они будут жить в нем одни. Он умел охотиться, отец научил его ставить силки и выслеживать норы животных по их тропинкам и следам. Они выживут, лишь бы у Миши спал жар. Тогда все будет хорошо.

Через два дня от голода он потерял сознание, и остались лишь обрывки от воспоминаний. Только что он лежал с Мишей в обнимку, слушая ее болезненное дыхание, ощущал тяжесть ее тела под одеялами на коленях, а ее руки на животе, а затем ничего.

Пустота и холод.

Ее забрали.

Он помнил удар рукояткой топора в лицо. Он помнил голос Миши, когда она отчаянно звала его на помощь. Он помнил, как по его пальцам ударили дверью. Он помнил, как его кормили — последнего ребенка, оставшегося в живых — горячим бульоном и переговаривались о том, что сказать властям, когда их найдут. «Мы заботились о нем, сколько могли, какая неожиданность, что мальчик — хозяйский сын».

Уилл стоял в белоснежном лесу. Через триста метров начиналась полоса из черных, высоких деревьев, но из леса не раздавалось ни звука, ни клекота, ни шелеста. Он обернулся, и на снегу позади валялись перья, изогнутая шея черного лебедя была разодрана в клочья. Крылья оторваны. На плечевых сгибах лед заморозил красную кровь и блестящие сухожилия. Во рту остались перья и медный привкус, Уилл вытер лицо рукавом.

Он моргнул и увидел, что это не птица, а Эбигейл. На ее руках остались следы зубов. Ее голова валялась лицом в снег, макушка была темно-алой от запекшейся крови, длинные черные локоны раскинулись, как щупальца. Ее расчленили на куски, жадно отрывая конечности, которые не поддались после первого и второго ударов.

Снег таял вокруг, погружая тело в кипящую воду. Все вокруг было кипящей водой, облизывающей жаром ноги. Эбигейл растворялась в этой воде, и даже ее останки исчезали.

— Нет, нет, пожалуйста, — шептал он. — Не оставляй меня. Не оставляй меня одного.

Он попытался вытащить ее тело из воды. Его пальцы, влажные от крови, соскользнули по коже, словно намыленные. Уилл схватился за хрупкую, тонкую ладонь, но она распалась, оставив пену в горячей воде. Он скреб влажную землю. Он звал ее и звал, чувствуя, как нечто в груди терзало его и просилось наружу. Оно хотело Эбигейл назад, оно знало, как ее вернуть, оно шептало, что все еще можно исправить, надо лишь помочь Зверю выбраться. И Уилл позволил. Он орал, пока оно, разрывая его легкие, сердце, желудок, выползло и шлепнулось на белоснежный снег.

Оно собиралось вернуть Мишу, даже если потребуется сожрать каждого, кто тронул ее пальцы, ноги и руки. Ее тысячу слов. Ее стоны во сне. Ее любовь к фиолетовым, спелым баклажанам, теплым от солнца. Ее любимую песню про человечка в пурпурном плаще. Ее жизнь. Несостоявшееся будущее. Оно собиралось вернуть Эбигейл. Ее прошлое, ее любовь, ее жест, когда она заправляла волосы рукой, дни и месяцы, смех в лесу, кровь на лице.

Все, кого он любит, будут жить в нем до конца времен. И он заберет их в нужный час и воскресит. Съев по кусочку.

— К тебе хоть охрану выставляй, — Катц помогла ей натянуть куртку поверх замотанного локтя. — Синяки на шее еще не зажили, а ты уже нашла нового маньяка. Как ты это делаешь?

Эбигейл не стала говорить, что подобное притягивает подобное и, поправив шарф, подмигнула.

— Скрытый талант.

В этот момент от местных коронеров вернулся Джек. Он хмуро встал рядом и сложил руки на груди, натянув тем самым на спине ткань пиджака.

— Как самочувствие? — скорее для галочки спросил Джек, явно в нетерпении перейти к делу.

— Бывало и хуже.

— Машину вести сможешь?

— А в чем дело?

Джек подошел ближе и, понизив голос, произнес:

— Звонил Прайс, они провели анализ тел. Он подтвердил, что раны были нанесены зубами какого-то вымершего медведя. Я договорился с куратором палеонтологии Смитсеновского музея о встрече, хочу, чтобы ты проехалась со мной.

— В Вашингтон?

Эбигейл собиралась вернуться к Уиллу как можно скорее, теперь же она разрывалась: не каждый день ее берут как полноценного агента на выезд. Если она откажется сейчас, второго шанса может и не случиться, и ее снова оставят за бортом, пока агенты будут заниматься делом.

— Есть какие-то проблемы?

— Нет, сэр, никаких. Я готова.

По 495 шоссе они доехали за час и оставили машину на парковке. Пересекая зеленую лужайку, Эбигейл еле поспевала за широким шагом Кроуфорда, с любопытством оглядываясь по сторонам.

В музее естествознания она была еще когда училась в школе. Помнится, отец неохотно подписал разрешение на экскурсию. Проведя целый день в автобусе, они с одноклассниками переночевали в гостинице и затем два дня ходили по разным залам, выполняя задания миссис Роуд, их учительницы по биологии. Она до сих пор помнила, как зарисовывала льва под ротондой: его грязно-песочную гриву, больше похожую на щетку для мытья полов.

На этот раз их путь лежал на второй этаж западного крыла, где их встретила мрачная вывеска «Зал Костей». Огромные аквариумы отделяли посетителей плексигласом от скелетов древних хищных рыб, амфибий, рептилий и птиц, застывших в жутких позах. Острые ребра выглядели как орудия пыток, твердые остовы крыльев смахивали на кинжалы, а из грудной клетки будто что-то вырвалось, оставив после себя раскрытые кости. На стекле висела табличка, что туристам для большей информации можно было скачать специальное приложение на телефон и увидеть, как животные выглядели миллионы лет назад и какие их связывали отношения.