Врата Лилит (СИ)

  А Ганин между тем резко повернулся в сторону мнимой Снежаны и торжествующе и дерзко посмотрел на неё - мол, ну что 'судьба' моя - какой я тебе вызов бросил! А лже-Снежана зашипела была как рассерженная кошка, но Солнцеокий, грозно сдвинув брови, пронзил своим огненным взглядом свою дочь. Та присела, покорно склонив свою золотоволосую головку в глубоком и смиренном поклоне.

  - Эта просьба уже удовлетворена. Отныне ты свободен! Но Я считаю, что это слишком малая награда для тебя. Посему Я дам тебе и то, чего ты от Меня не просил: ты будешь сказочно богат, ты будешь велик, как царь, ты будешь сидеть рядом со Мной, ты будешь Моим придворным Художником - как только закончишь Мой Портрет. Такова Моя Святейшая Воля! - и он стукнул своим жезлом об пол ВОСЕМЬ раз и все собрание, вместе со лже-Снежаной, хором воскликнуло:

  - Да будет!

  ДЕВЯТЬ

  Снежана очнулась с неясным ощущением тревоги в груди. Почему-то хотелось плакать, но слез не было. Она встала с кровати и оглянулась по сторонам. Вся комната была погружена во тьму, так что определить, где собственно она находится, было практически невозможно. Снежана тщательно осмотрела себя. На ней была одета полосатая хлопчатобумажная пижама, постельное белье на кровати было белым.

  Память возвращалась к ней толчками. Смутные обрывки, лоскутки воспоминаний, причудливо переплетались в голове, как стеклышки калейдоскопа и составить из них целостную картину было невероятно сложной задачей. Ганин... Поместье... Развлечения... Портрет... Да, Портрет!

  Снежану чуть не вырвало. Все её естество пронзила невыносимая боль. Одно воспоминание об этом ужасном изображении ранило внутренности, как проглоченные осколки стекла.

  'Но что со мной было? Где этот чертов портрет? Где Ганин? Где я?'.

  Снежана прислушалась, и до её слуха донеслись мерные звуки чьего-то тяжелого дыхания. Они показались ей смутно знакомыми. Снежана пошла на источник этих звуков. К счастью, в это время из-за тучи выглянула луна и дорожка серебристого света протянулась прямо до стены в противоположной части комнаты.

  - 'Мама! Боже мой, да что ж ты тут делаешь?!' - едва не вскрикнув, подумала Снежана, но в последний момент осеклась - решила не будить спящую на раскладушке женщину. Ей вдруг нестерпимо захотелось покинуть это место, сию же секунду куда-то убежать... Но куда? И зачем? Снежана не могла даже самой себе ответить на эти вопросы - голову заполнял какой-то непроглядный свинцовый туман, отчего ни одной дельной мысли в ней не возникало. И лишь когда она, нервно теребя ворот пижамы, случайно коснулась какого-то металлического предмета, висевшего у неё на груди, туман совершенно внезапно рассеялся и в голове всё прояснилось:

  - 'Ганин! Леша Ганин! Он в опасности! Немедленно! В поместье!'.

  Она резко рванула ручку двери на себя и прямо в пижаме и подвернувшихся буквально под ноги тапочках выбежала наружу.

  Стерильно-белые стены коридора, гудение ламп дневного света, тихое посапывание за столом со включенной настольной лампой женщины в медицинском белом халате, металлический столик на колесиках, уставленный ванночками со шприцами и различными бутылочками, плакаты на стенах, наглядно инструктировавшие своих читателей, что необходимо делать при ожогах, отравлении или укусе клещей, стойкий запах каких-то лекарств - вот что ожидало её там.

  - 'Значит, я в больнице', - подумала Снежана, впрочем, ничуть этому не удивившись, и быстро направилась было к выходу, но входная дверь с зеленой светящейся табличкой с соответствующей надписью была заперта на ключ.

  - 'Черт! Проклятье!' - мысленно выругалась Снежана и прикусила губку. Конечно, можно было бы разбудить дежурную медсестру или маму, но почему-то ей не хотелось этого делать. Вряд ли больную так легко отпустят без выписки, среди ночи, а между тем Леша, возможно, и не доживет до утра! Ведь этот проклятый портрет, а, точнее, его ужасная хозяйка, способны на всё - это Снежана знала теперь по собственному опыту, а потому надо немедленно найти Ганина, сообщить ему обо всем и прямо сейчас утащить его любым способом из этого зловещего места!

  В этот момент по закону ассоциации перед её мысленным взором возник образ Ганина. Она как наяву увидела его добродушное, сияющее каким-то мягким внутренним светом лицо с очками в пол лица, его смешные жесты руками, когда он увлеченно рассказывал о чем-то интересном, его сутуловатые широкие плечи, казалось, тяготившиеся носить на себе такую ношу как его слишком умная голова, немного подпрыгивающая походка, отчего со стороны создавалось впечатление, что он вот-вот оторвется от земли, и, самое главное, его глаза, всё время мечтательно устремленные куда-то вдаль, в невидимый, такой непонятный, но такой притягательный для Снежаны мир, мир, вход в который видел и знал только он сам...

  Внезапно Снежана поняла, что этот странный человек, которого она знала-то всего пару дней, стал для неё как-то необыкновенно дорог. Ей действительно, по-настоящему, захотелось, чтобы он жил, ей захотелось быть с ним рядом, слышать его голос, смотреть, как он рисует свои картины, чувствовать на своей коже его такой пламенный и одновременно такой нежный взгляд, просыпаться с ним в одной кровати, да и просто дышать с ним одним воздухом и ходить по одной земле! И сердце её нестерпимо защемило от мысли, что, возможно, уже поздно, что его уже не спасти, что они уже никогда не будут вместе! Взор Снежаны помутнел от слез, в её горле запершило... Впрочем, это была лишь минутная слабость. В самом деле, Снежана никогда не позволяла себе надолго раскисать. И если жизнь дорогого для неё человека в опасности, то для неё в этом случае не может быть никаких иных вариантов, кроме того, что нужно за неё бороться и обязательно победить!

   Снежана внимательно обследовала длинный и узкий коридор, однако все остальные двери были закрыты тоже на ключ. Тогда она на цыпочках подошла к спящей дежурной сестре. Прямо на столе лежал её мобильный телефон. Снежана взяла его и быстрым шагом отправилась в туалетную комнату, которую она разглядела в другом конце коридора. Там, спрятавшись в кабинке, она набрала по памяти телефон Рогозина. Он ответил сразу же, как будто бы специально ожидал её звонка.

  - Это я, Константин Михайлович, извините что поздно... - громким шепотом сказала Снежана, закрывая рот ладонью.

  - Снежана? Бог ты мой! Очнулась? С тобой все в порядке?

  - Все-все... Константин Михайлович, я больше не могу говорить. Вы знаете, в какой я больнице? Да? Тогда приезжайте немедленно! Ганин в опасности! Медлить нельзя!..

  Через полчаса Снежана уже утопала на заднем кресле здорового 'ландкруизера', по-прежнему в больничной пижаме, видя в переднем зеркале опухшее от недосыпа лицо Рогозина, от этого ставшего ещё больше похожего на жабу. Больше смотреть было не на что. Дождь упругими струями хлестал в окна, видимость была нулевая, дворники на лобовом стекле не справлялись. Мощные фары внедорожника выхватывали лишь отдельные фрагменты дороги, каких-то деревьев и фонарных столбов. За стеной дождя разобрать больше ничего было невозможно.

  В голове Снежаны как в немом кино проносились кадры её чудесного спасения из больницы, которое произошло настолько быстро, что она до сих пор не могла в это поверить. Ночной звонок дежурной, звон ключей замка, мешковатый человек в черном плаще и под черным зонтиком, несколько слов шепотом и красные 'корочки' перед помятым лицом медсестры - и всё. И вот уже Снежана, в пижаме и больничных тапочках, прячась от холодный струй ночного ливня, бежит к припаркованной на автостоянке машине Рогозина...

  - Что с тобой произошло, Снежа!? - наконец, прервал затянувшееся молчание Рогозин. - Меня чуть инфаркт не хватил, когда я тебя увидел в больничной палате как мертвую, а твой сумасшедший...

  - Не называй его так! Не смей! - резко крикнула каким-то надтреснутым, каркающим голосом Снежана.