Врата Лилит (СИ)

  После подбора и примерки костюма, Тимофей настоял на том, что необходимо принять ванну. В воду он с хитрой рожей подсыпал какого-то ароматного розового порошка, отчего она окрасилась в тот же цвет и заблагоухала розами. Ганин разделся и лег в ванную, а оба слуги тут же накинулись на него и стали тереть изо всех сил мягкими мочалками и обливать каждый сантиметр кожи чудесной водой, не стесняясь даже погружать его с макушкой прямо под воду. При этом оба на распев - с подачи клювоносого - напевали странные на слух стишата:

  Вор-р-р-р-р-р-она мыла во-р-р-р-р-р-р-р-оненка

  А вор-р-р-р-р-оненок плакал гр-р-р-р-р-омко

  Во-р-р-р-р-р-она мыла его мыла

  А вымыться сама з-з-з-з-з-абыла

  Был-л-л-л-л-а вор-р-р-р-р-рона чернее ночи

  И была она сердита оч-ч-ч-ч-ч-ень

  Что вор-р-р-р-р-роненок стал белей

  Чем её девять дочерр-р-р-р-р-рей!

  - Ах-ха-ха! - засмеялись оба, когда Ганин вылез, наконец, из розовой воды - и тут же осеклись - у входа в ванную стояла Снежана. Она была уже облачена в роскошное длинное небесно-голубое платье с большим вырезом, открывавшим наблюдателю грудь и плечи, с корсетом, затянутым по-старинному шнурками, а её волосы были заплетены в длинную косу, покрытую сеточкой из золотых шелковых нитей.

  Оба слуги так и присели от страха, но она даже не обратила на них внимания, будучи всецело поглощена открывшимся её взору зрелищем.

  - Божественно! Прелестно! Восхитительно! Думаю, одежда тебе была бы даже лишней, но это решаем, к сожалению, не мы... Прием костюмированный и никуда мы от этого не денемся.

  Снежана отвернулась и вышла из ванной, оставив смущенного Ганина в покое. Слуги уже подлетели с полотенцами, а потом повели его обратно в гардеробную и только там Ганин, взглянув в огромное ростовое зеркало, понял, почему она так себя повела - такое он видел разве что в Пушкинском музее, куда они ездили из института с экскурсией смотреть шедевры античного искусства. Перед ним стоял никто иной как сам Аполлон Бельведерский собственной персоной - высокий, стройный, атлетически сложенный, волосы - светлее солнечного света, а глаза - синее неба...

  - Но ведь это не я! - вскричал Ганин. - Я не хочу быть в таком виде! Верните мне мою внешность обратно! - и топнул ногой.

  - Ну что вы, ну что вы, милорд, как же можно вам в другом виде явится к её отцу?! Иначе нельзя, мрррр, а то - в морду, в морду дадут, как пить дать - и нам тоже, заодно!

  - Вор-р-р-р-р-оненку на Олимпе не место, милорд, - подхватил клювоносый. - Там только соколы да орлы, кар-р-р-р-р, орлы да соколы!

  Ганин замолчал и позволил себя одеть. Он уже понял, с кем он имеет дело, и в его голове созревал рискованный, но вполне исполнимый план. 'Ну что ж, Снежаночка ты моя ненаглядная, мы ещё с тобой пободаемся, дорогуша, пободаемся, - подумал про себя Ганин. - Все-то ты придумала хорошо, вот только одно упустила, одно пропустила... Говоришь, судьба ты моя, а все ж таки есть ещё одна лазейка, и уж ею я непременно воспользуюсь, непременно!'.

  - Карета подана, милорд! - раздался громоподобный бас, напоминающий скорее рык какого-то хищного зверя, чем голос человека, и в проеме двери показался двухметровый здоровяк с развитой челюстью, пудовыми кулаками, покатым приплюснутым лбом и носом, также одетый в бархатный старинный костюм. - Её высочество ожидает вас! - и он отвесил немного неуклюжий поклон.

  Ганин выдохнул и поплелся вслед за великаном.

  У ворот поместья уже стояла позолоченная карета, запряженная шестеркой вороных. Здоровяк с удивительной для его телосложения грациозностью запрыгнул на козлы, а Тимофей и клювоносый - на задники кареты -, предварительно открыв дверцу Ганину. Внутри кареты уже сидела Снежана, источая на всё и вся сильный розовый аромат, усилено работая веером из белоснежных перьев.

  - Трогай! - наконец, резко крикнула она, и здоровяк щелкнул вожжами. Кони поскакали.

  - Не понимаю, Снежаночка, а почему мы едем на прием утром? - сказал Ганин. - Мы ведь с тобой ещё даже не обедали. Обычно ведь приемы бывают вечером...

  Снежана смерила его по-королевски величественный взглядом, о чем-то подумала, а потом сказала:

  - Мой отец настолько могущественен, что он может в любой момент сделать ночь - днем, а день - ночью. Да и вообще - какое это имеет значение? Ты задаешь слишком много вопросов, дорогой, и мне это не нравится. Бери пример с Тимофея - он делает то, что ему говорят и не задает вопрос 'почему'. Запомни, если Я что-то говорю, значит, это имеет смысл и твое 'почему' здесь совершенно неуместно.

  - Но ведь он - слуга, а я... Кстати, а кто я - для тебя? - вдруг спросил Ганин, не отводя взгляда от её лица.

  Снежана прищурила глаз.

  - Ты - Мой Художник, а я - твоя Муза. Согласись, что когда говорит Муза, Художник умолкает и трудится без вопросов до тех пор, пока работа не будет закончена, а потом принимается за новую - и так далее.

  - Значит, все-таки слуга, даже, я бы сказал, раб... - лицо Ганина исказила кислая гримаса как от оскомины.

  - Все мы - чьи-то рабы - пожав обнаженными плечами, философски заметила Снежана. - Думаешь, там - она указала пальцем на небо - не рабы? Все рабы всех: ты - мой, я - его, он - ещё кого-то... Когда ты поймешь это, жить становится легче как-то, спокойнее... Советую тебе принять такой образ мыслей и тогда тебе будет хорошо со мной. Нам предстоит ещё очень долгое и плодотворное сотрудничество, - она широко улыбнулась и игриво щелкнула Ганина по носу. Ганин замолчал. Говорить больше не хотелось.

  - Эй, Леша, Леш... Ну не дуйся! Скоро ты привыкнешь и поймешь, что лучше жизни у тебя никогда не было и не будет!

  Но Ганин уже отвернулся и смотрел в окно. Его захватила другая мысль - посмотреть, как карета пересечет ту полосу тумана, до которой ему не удалось добраться на лошади утром. И действительно, ожидания Ганина оказались не напрасны - туман стремительно приближался, и вот уже карета 'нырнула' в самую что ни на есть трясину. Вокруг ничего не было видно, кроме белесой ваты. Ощущение было примерно такое же, когда влетаешь на самолете в самой гущу кучевых облаков...

  - Интересно, а почему я не мог приблизиться к этому туману? И куда он ведет нас?

  - Ничего интересного, - тут же ответила Снежана - видимо, она так и ждала повода заговорить. - Я просто привязала тебя к дому на поводок, так что куда бы ты ни пошел, все равно вернулся бы к своей конуре. А за туманом все равно ничего нет. Даже если бы ты вошел в него, ты бы никуда не пришел.

  - Как - никуда?.. - не понял Ганин и удивленно уставился на Снежану.

  - Так. Просто никуда. Ты все равно не поймешь, глупыш. Вы, люди, считаете себя такими умными, что деваться некуда - вот, мы и в космос, мол, летаем, вот и на дно океана опускаемся... Фи! - презрительно сморщила носик Снежана, - а не понимаете, что вы как были мурашами, так мурашами и остались. Все ваши 'космосы' - это как лесная полянка для мураша, а полянка эта - посреди огромного леса, а за лесом - миллионы километров равнина, а равнина - на континенте, а за континентом - другой, а там - тропики, пустыня, горы, ледяная бездна, океан... Мурашу даже и представить невозможно даже что такое 'лес' как понятие, а про океан или пустыню или тундру ему и твердить бесполезно! Так что, Леш, я и говорю тебе - лучше вопросов не задавай. Бить я тебя не буду, ты - человек интеллигентный, умный, сам все понимаешь. Головка у тебя лопнет даже от того, что знаю я, а уж мой отец... Больше его знает только один Создатель... - тут она выразительно показала глазами на небо.

  Ганину опять расхотелось говорить и он скис. К горлу подступил горький комок обиды. Эта новая Снежана уже начинала порядком раздражать его, с ней он постоянно чувствовал себя униженным. Его собственное положение при Снежане напоминало Ганину положение щенка на коротком поводке, который вроде бы и рвется побегать вдоволь на воле, но строгая хозяйка всё время одергивает поводок, да так, что шея начинает болеть от ошейника. Ему стало душно, воздуха не хватало, он взялся рукой за горло, но в этот момент Снежана подсела к нему поближе и быстро стала обдувать его лицо веером. Ганину сразу полегчало на душе... Потом Снежана провела рукой по его лицу и у Ганина перед глазами засверкал какой-то розовый то ли порошок, то ли снег, голова закружилась и он постепенно погрузился в какой-то каскад радужных то ли сновидений, то ли фантазий. Он бегал и купался в каких-то розовых облаках, ел и пил их - они были необыкновенно вкусными, сладкими и сочными -, а рядом с ним бегал веселый щенок, радостно лаял и лизал его за обнаженные пятки...