Десять затяжек (СИ)

Несмотря на довольно радужный и короткий обзор этих четырёх дней, на деле же всё было куда менее весело и мило. Да, в эти четыре дня случилось много интересного, Константин даже изредка бывал откровенен, но… чувствуете, опять то самое «но» — двигатель человеческого эгоизма и навеватель неудач? Именно оно довело Чеса до такого состояния: до хрипоты в голосе, вовсе не приятной, до постоянного кашля и уже начинающихся проблем с лёгкими, и наконец до какого-то странного, полусонного состояния без сигареты в нужное время. Последнее было хуже всего — словно ломка. Креймер догадывался, что это нечто психологическое, да и читал вроде где-то, однако какие книжки могут сказать правду так, как её скажет сам человек, испробовавший или испытавший что-то? Всё это сухая правда в чёрных буковках на белом фоне яркого экрана! Джон тогда сказал мало и скомкано, зато, как понимал сейчас Чес, до зубовного скрежета правдиво. А правда разве когда-нибудь была принята своевременно и без отторжения? Ответ ясен.

Однако, кажется, мы слишком отошли от этого «но», которое опять мешало спокойно жить Чесу. Этим «но» оказались сами разговоры, происходящие во время затяжек — то самое, на что возлагал все свои надежды Креймер. Они… не то чтобы не удовлетворили паренька — как было сказано, Джон иногда мог позволить себе сказать что-нибудь эдакое личное, — но просто ощущение оставалось странное после каждой такой сказанной фразы или целых предложений; даже казалось, что и эти слова какие-то неоконченные, обрубленные. Хотелось услыхать их продолжения, а уж Константин подсыпал ему новую порцию чего-то личного, тоже, впрочем, непонятного и обрубающегося, как чувствовалось, на самом интересном. Чес жаждал большего, а получал лишь эти огрызки. Конечно, грех ему жаловаться — он и сам себя за это корил, но неосознанно было желание получать больше отдачи на свои жертвы. Это естественно (эгоизм в нём лидировал, он знал), но это естественное Креймер старался подавлять, и в итоге получал ещё большую жертву и ещё большее желание узнать правду о Джоне. Линия его мыслей замкнулась, и теперь он мотался по кругу, словно по карусели, только уже не радостно, как это бывает, а как будто катался там раз сто и вовсе не рад сто первому, ибо удовольствия это не приносило.

В итоге он имел далёкое от лелеемого в мечтах настоящее, хотя, дабы не признавать в себе кажущегося со стороны эгоизма, прочно упрятывал эти претензии, считая их глупыми и необоснованными. Но ведь в конечном счёте и его недовольства должны вскоре вскрыться, как и многие остальные. Только вот будет ли это нужно самому адресату всех этих претензий? Креймер уже заведомо знал, что навряд ли. Поэтому, до поры до времени, оставалось проглатывать их молча.

Таким, немного странноватым способом, и прошли их последующие шесть затяжек. Чес уж давно привык к сигаретному греху внутри и снаружи себя; мелкие симптомы и недомогания прошли ещё в первые дня два, а тяжесть в груди стала привычной. В голову потихоньку начали закрадываться мысли о бесполезности принесённой жертвы, но Креймер их упорно не замечал, стараясь, как только те появлялись на пороге, занять себя чем-нибудь другим. На самом деле он запутался и не мог понять себя: то ли он доволен происходящим, то ли сетует на своё безумство. Однако Чес не старался разобраться в себе, распутать тот жуткий ком тугих мыслей, а лишь всё отбрасывал на сотни провалившихся в бездну «потом». Он и чувствовал, что в итоге это не приведёт его ни к чему хорошему, но даже страх перед неизвестностью будущего был жалок по сравнению со страхом обнаружить в себе то, отчего может быть жутко тошно и не по себе. И тогда даже не поверишь, что это — часть тебя. Чес надеялся на что-то, что чудесным образом, взмахом волшебной палочки или хлопком в ладоши, должно решить все его проблемы и наконец рассказать ему, что с ним. Это удел слабых, он отчасти понимал, но готов был опуститься на ступень ниже, лишь бы не связываться с самим собой. Так и дошли до того, что курение привело его не только к проблемам со здоровьем, но и с самим собой — теперь и, кажется, навсегда злейший враг Креймера он сам. Кто бы поверил в это!

Чес усмехнулся и тут же заткнул свой внутренний голос, а то недавно из-за него такая фразочка проскочила, что хоть стой, хоть падай! Он встряхнул головой и обернулся назад, на подъезд, в котором скрылся Джон. Да, сегодня они вновь на работе после целого лениво проведённого дня; а, как говорится, любишь отдыхать, люби и работать, поэтому звонок Константина настиг его в два часа ночи; пришлось чертыхаться, зевать, спешить, обозлиться на весь мир, но ехать. Зевая и наблюдая за светлеющей дымкой тумана над головой, Креймер сонно думал о причинах столь раннего появления демонов: в ход шло всё от того, что им попросту могло не спаться, вплоть до мысли о различных часовых поясах между Адом и земным миром. Глупо, конечно, но всякий вариант хорош и имеет право на существование.

Чес не вытерпел, наконец отошёл от своей машины к дому, обычной многоэтажке, и уселся на ступеньку, решив подождать его так. Хотелось курить. Такое желание появилось сравнительно недавно; однако сейчас он попридержал свои амбиции, ведь со всей серьёзностью взял за правило не курить без Джона. Последний, кстати, был сегодня чем-то определённо взволнован и взвинчен, даже беспорядок дома устроил такой, будто собирался переезжать. Хотя куда уж ему — Константин слишком ленив для этого. Точнее, Креймер хотел верить в это и в то, что тот навряд ли бы собрался куда-то так резко уезжать, даже… даже не предупредив его. Но мог — это же сам повелитель тьмы, и он не обязан ни перед кем отчитываться в своих действиях и решениях. А уж в особенности перед ним, перед каким-то курякой Чесом Креймером.

Прошло уж два часа с тех пор, как Джон скрылся за обшарпанной красной дверью; таксист успел поскучать, съездить в маркет за хотдогом, заехать в ближайшее отделение полиции, чтобы заплатить за давно уж просроченные штрафы, а потом вернуться назад и подумать обо всяком, три раза выйти из машины и вновь залезть обратно, после всё-таки решив остаться снаружи. Было невероятно скучно, Креймер пытался пойти за ним, но в итоге все четыре попытки закончились неудачей, ибо этажей оказалось аж целых двадцать, а квартир — вообще бесчисленное количество и непонятно, в какой из них происходило действо. Конечно, можно было пройтись по каждому этажу и чисто интуитивно и по звукам и суматохе определить, где властвовал Константин, но Чес как-то отбросил этот вариант, боясь навязаться ему. Раз не брал с собой — значит, не нужен. Это было почти всегда… парень усмехнулся: он так практически и не сдвинулся с места — как был далёк от Джона, так и не приблизился ни на йоту. Это, между прочим, логичный финал его истории… глупо не признавать. Креймер улыбнулся, а рука непроизвольно полезла в карман. Курить он любил и ненавидел. Никогда не думал, что начнёт питать противоречивые чувства к чему-нибудь; Константин, оказывается, умел менять чужие жизни. В этом убедиться можно было с лёгкостью и на нескольких примерах.

Чес удержал себя в пятидесятый раз от затяжки, ибо, во-первых, принципы не позволяли, а во-вторых, сегодня должна быть затяжка номер десять. Как никак, круглое число. Может, у него были какие-то предрассудки, но не хотелось портить такое красивое число столь отвратным курением в одиночку. Хотелось, чтобы Джон был рядом; кажется, зависимость от курения было не таким уж и страшным, как зависимость от него и его редких словечек. Креймер выдохнул и посмотрел на проехавшую мимо машину; его же собственная стояла на другой стороне улицы. С каждой минутой скукоты и света становилось в два раза больше, постепенно теплело, а улица стала изредка пестрить рано проснувшимися прохожими. У Креймера появилась мысль вновь наведаться к Константину, точнее, попытаться его найти. Конечно, было одно «но» (опять): тот мог выйти в любое время и, не увидав своего водителя после трудной работы, сильно разозлиться, ибо домой после такого хотелось сильно-сильно, Чес представлял. Но любопытство, что же там такое происходит, взяло верх, поэтому он, ещё минутку посидев около подъезда, вскоре встал и вошёл вместе с первым вышедшим господином в очках. Он очень редко позволял себе такое, ведь каждое его появление сопровождалось неодобрением и долгой, иногда короткой гневной речью Джона, да и практически всегда его помощь была ненужна. Да и что он, в принципе, мог сделать такого гениального для самого Константина? Джон был сам себе помощником. Всегда. Ему, наверняка, что есть Чес Креймер, что его нет — всё равно, курил бы и добирался в одиночку, либо задействовал каких-нибудь людей, чьи лица и фамилии навряд ли бы трудился запоминать. Так, по крайней мере, считал сам Чес, минутами иногда доходящий до такого отчаяния, что даже и не верилось, как с такими мыслями он мог жить спокойно, да к тому же ещё и улыбаться. Но как-то мог. И сам даже и не задумывался над этим.