Ульфила

н, лет пятидесяти от роду. Странно видеть рядом с широкоскулым Бавдом этого римского аристократа с его мелкими, тонкими чертами.

Разъяренной жар-птицей налетает на Амвросия императрица:

— Это твоих рук дело, епископ!

Еле заметно Амвросий пожимает плечами.

— Как вам угодно считать, ваше величество.

Вмешивается Бавд:

— Две сотни готских конников могли бы разметать эту толпу за четверть часа. — Быстрый взгляд на Сальвиана; в ответ — кивок. Бавд добавляет: — Однако думаю, такое решение было бы слишком поспешным и непопулярным.

Валентиниан молчит. К нему никто и не обращается; кому дело до юноши? Ненависть, как и любовь, не пускает к себе посторонних.

За окнами вновь повалил снег — должно быть, последний в нынешнюю зиму. Февраль на исходе; в Медиолане жили ожиданием Пасхи. Собственно, из-за светлого праздника и переругались.

Юстина любила церковные праздники. С тех пор, как указы Феодосия и поддавшегося медиоланскому пастырю Грациана лишили ее радости посещать литургию, маялась, точно заблудившийся в пустыне от жажды. И вот, в середине февраля, переломив себя, уступила нескольким своим приближенным, поставила подпись на письме их к Амвросию. Те обращались к епископу с нижайшей просьбой передать арианам одну маленькую базилику на кладбище, за чертой города. Ибо есть у Амвросиевой паствы уже базилики — Ветхая, Новая, Великая, а еще построена для них Апостольская. Перечитала Юстина это письмо несколько раз, губы покусала и подмахнула. После сыну дала и тоже подписать велела.

Амвросий отказал.

Что, должен он у детей отнять и собакам кинуть? Так, не стесняясь, спросил в ответном послании своем. Указами государя Феодосия запрещены еретикам публичные богослужения. Есть у императрицы дворцы и роскошные термы, есть у нее цирки и парки

— вот ими пусть и распоряжается по своему усмотрению; храмы же должно оставить епископу. Ибо существуют области, где не император епископу — епископ императору приказывает.

И даже самой ничтожной кладбищенской капеллы не отдал Амвросий — тот самый Амвросий, что, не моргнув глазом, передал освященные серебряные церковные сосуды варварам Фритигерна в обмен на пленных, захваченных на землях Фракии, Мезии и Македонии.

Юстина официально, через чиновника, вызвала упрямого пастыря ко двору. Амвросий присланных за ним от государыни ждать заставил. Те возле храма терлись, а из настежь раскрытых дверей голос Амвросия доносился (хорошо обучили этого потомка знатных римских родов искусству риторики). Сообщил пастве своей Амвросий, что ко двору призывают его, ибо угодно императрице (Иродиаде, Иезавели) отобрать у кафоликов храм, пусть и малый, и на злые дела употребить. Так ярился, будто императрица по меньшей мере иудеям предалась и императору Валентиниану обрезание сделать задумала.

После голову вскинул и сквозь толпу прошел, в руки поджидавших его чиновников предался. Со стороны так выглядело, будто арестовать его пришли и на мученическую смерть уводили, не меньше.

Юстина сперва ничего этого не