Тотем Козерога

— А надо? — скривился я.

Терпеть не могу сабантуи с сотрудниками. Просто расслабиться и напиться нельзя.

Иначе на следующий день будут коситься и еще месяц втихомолку шептаться,

хихикать.

— Надо, — серьезно сказал Юра. — Команда от Федора Сергеевича поступила. Будем

привечать временную сотрудницу, Грейс Моран. Поэтому оденься получше, возьми

денег и к семи будь возле кафе «Эдем».

Примерно неделю назад в Славгород приехала англичанка, что само по себе из ряда

вон выходящее. Город провинциальный, неизбалованный посещениями заграничных

гостей. Шеф почти полгода выпрашивал консультанта по одной сложной графической

программе у западных партнеров. И те, наконец, соизволили пойти на уступки,

прислали Грейс. Я видел ее лишь издали, ибо непростая смертная. Высокая

голубоглазая блондинка с пышной грудью и вечно брезгливым выражением лица.

Ничего особенного, но Федя воспылал страстью, принялся ухаживать. А фаворитка

начальника — беда для подчиненных. Если не явишься, то чего доброго премию

снимет. Придется покориться.

— Ладно, — кивнул я. — Буду.

Толкнул дверь и выскользнул в коридор. Вдогонку полетел возмущенный вопль Юрки:

«Ты куда сбежал, куряга? А кто по заданию отчитываться будет?» Я хмыкнул и решил

не возвращаться. Сделаю вид, что не услышал. Иначе застряну, по меньшей мере, на

час, придется выслушивать укоры. Добрался до лестницы и стал подниматься на

третий этаж. Рядом с туалетом курилка — спасительное место для таких как я.

На середине пролета остановился, мотнул головой. Совершенно неожиданно накатила

страшная слабость, ноги задрожали. Я покачнулся, выронил пачку сигарет.

Нагнулся, чтобы подобрать. Но тут в глазах мигнуло, я ощутил себя лежащим на

ступеньке. Сердце бешено колотилось, в ушах шумело, а в глазах двоилось. Череп

изнутри распирало чудовищной тяжестью. На мозг обрушился сонм непонятных

образов, мгновенно сменяющихся картинок. Слух терзали шорохи, далекие голоса,

стуки, визжание. Мир потерял цвета, превратился в плоскую черно-белую

фотографию. Постепенно темнел, превращался в негатив.

Я глухо застонал, ощутил стекающую по лицу горячую жидкость. Провел пальцами,

глянул на свет. Кровь… Наверное из носа. На фоне бесцветного мира смотрелась

яркой и устрашающе-грозной, чужой… Рука изменилась. Пальцы высохли, стали похожи

на корявую птичью лапу. Выросли острые и длинные, отливающие сталью когти. Я

охнул, медленно и неуклюже перевернулся на живот, встал на колени. На глаза

попалась пачка сигарет. Я схватил, подтянулся на перилах. Раздался протяжный

скрип, железный прут ограждения с легкостью смялся в ладони. Я кое-как встал на

ноги и сделал первый шаг. Тело слушалось с трудом, суставы хрустели.

Муть перед глазами развеялась, вернулись цвета. Я ошалело огляделся: все

привычное, обыденное. Ни следа чудес, которые творились минуту назад. На руке

кровь, из носа тоже капало. Впрочем, самая обычная, темно-красная. Голова

кружилась, колени подгибались. Но все в пределах нормы, такое бывает после

обычного переутомления, высокого артериального давления. Когтей тоже нет… Я

обернулся, тяжело вздохнул. Решетка ограждения погнута, толстый железный прут

расплющен, загнут в рогалик. А как это объяснить? Никак…

Я поднялся дальше, зашел в курилку и уселся на стул. Подвинул пепельницу,

дрожащими пальцами извлек из помятой пачки сигарету. Прикурил и глубоко

затянулся.

За окном крона дерева, танцующие на ветру листики. В глаза бил яркий свет,

слепил. В голове ни мыслишки, лишь комариный звон и бесконечное удивление. Я

отыскал в кармане бумажную салфетку, вытер кровь с лица. От первой сигареты

сразу прикурил вторую.

И что теперь? — промелькнула угрюмая мысль. — Приступ неизвестной болезни или

начинаю превращаться в оборотня? Все могу объяснить, но не смятый как теплый

пластилин стальной прут. Причем собственными руками. Когда-то пробовал гнуть

проволоку. Пока сделал небольшую петельку семь потов сошло… а тут…

Размышление прервал топот ног, надсадное дыхание. В курилку вбежал Федор

Сергеевич, на ходу выхватил у меня сигарету. Долго и нервно чиркал колесиком

зажигалки. Что-то бормотал под нос, ругался. По красной лысине и толстым щекам

катился пот. Я глянул с удивлением. Никогда не видел начальника таким нервным и

злым. Обычно величественно-спокойный, флегматичный. Голос повышать умел, но

всегда сохранял невозмутимый вид.

В свои тридцать пять Федор сумел основать рекламную фирму, достиг определенного

положения в обществе. Во многом благодаря холодному мышлению, умению общаться с

людьми, искать компромиссы. И сколько помню, всегда сохранял присутствие духа,

никогда не психовал. Не человек, а концентрированный разум, находчивость,

хитрость и спокойствие. На голову выше меня, плотный и широкоплечий. Одет в

строгий костюм, галстук и безупречно чистую рубашку. Лицо круглое, холеное.

Волос мало, облысел рано. На макушке вообще блестящий пятачок, словно тонзура у

монаха-католика. Губы тонкие, нос картошкой. Но комическое и несуразное

исправляли глаза — серые, с темными крапинками. В них твердость алмаза,

спокойствие леса, уверенность и непоколебимость гор.

Но сейчас на Феди лица не было. Красный и вспотевший, взъерошенный словно

воробей. Галстук болтался как дохлая змея, рубашка расстегнута почти до пояса.

Глаза бегающие, блестящие.

Начальник несколько раз затянулся, глянул на меня.

— Сашка, хоть ты мне скажи, — быстро произнес он. — Что нужно женщинам?

— Все, — прохрипел я без раздумий. Гул в голове стих, и я обрел способность

мыслить. — Деньги, положение в обществе, сильный самец, переживания, секс, цветы

и драгоценности. Женщины чаще сами не знают, чего хотят. И поэтому стремятся

подгрести под себя все, до чего могут дотянуться. Но ощущение безопасности,

комфорта — преобладающие.

— Бабы — самые холодные и прагматичные существа на свете, — согласился Федор. –

Тогда почему мы их любим?

— А есть выбор? — проворчал я. — Любви, кстати, не существует. Игра гормонов, не

более. Но так сложилось в ходе эволюции, что без женщин не обойтись. Впрочем,

есть конечно и однополая… э-э-э… дружба. Но фи… просто фи.

— Ты прав, — кивнул директор, в три затяжки докурил сигарету. Отшвырнул окурок и

потянулся за новой. Видно, что немного пришел в себя, успокоился. — Грейс из

меня душу вытрясла. Думал, мне за тридцатник, холостяк… Бабью натуру изучил от и

до. Но Моран прямо зачаровала…

— Даже так? — фыркнул я, выдавил на губах слабую улыбку. Голова еще кружилась,

меня поташнивало. Говорить трудно.

— Не веришь, — понял Федор, посмотрел на меня с затаенной болью в глазах. — Я

тоже не верил. А тут хлоп… и попался на крючок. Совсем с ума сошел. Она, дура,

то пальчиком поманит, то нарычит и оттолкнет.

— Не верю, — кивнул я.

Федор глянул на меня с тоской. Достал платок и вытер пот со лба. Сигарета

помогла, начальник взял себя в руки.

— Как знаешь, — пробормотал он. Тряхнул толстыми щеками и добавил уверенней: –

Тебе полагается выговор за опоздание.

Я скривился, развел руками. Глянул на Федю, хотел сказать что-то в свое

оправдание. Но вместо этого застонал. Сюрпризы с сознанием продолжались. Вокруг

директора появилась едва заметная светящаяся дымка. Около головы ярче, у рук и

ног почти невидимая. Цвет фиолетово-синий, очень насыщенный. Но у головы и в

районе груди кроваво-красная, болезненная. По нервам стегануло током. В мозг

хлынули переживания, образы: боль и страх, восторг и грусть, злость, бессилие,

страсть… Я зажмурился, зашипел. Пришло осознание того, что ощущения не мои, а