Эсхатология

Сандр не согласно тряхнул головой.

— Что может пойти не так? Мы на пороге величайшей победы и торжества, ничто не в силах нам помешать!

Однако Ром, похоже, не разделял его оптимизма.

— Мы должны скрыться, еще есть время, если поторопиться не все потерянно! Поверьте мне хоть раз, господин! Шанс выжить для нас обоих.

— Что такое ты толкуешь, подстрекатель? Аль белены объелся или башкой стукнулся знатно? — искренне возмутился Сандр.

Его поддержал Вета, который, заканчивая обходить потрепанный строй, остановился рядом и какое-то время молча вслушивался в разговор незамеченный и исполненный подозрений.

— Да, расскажи-ка всем нам, что за вести ты принес на кончике своего болтливого языка. Уж будь так любезен, бывший поверенный.

Ром обреченно вздохнул и сник.

— Ну что ж! Нам лучше подняться. Вы должны это видеть сами, господа.

— Не нравятся мне загадки! — начал закипать Вета, но Сандр успокаивающе положил ладонь ему на плечо.

— Пару минут ведь погоду не сделают, не так ли? — беззаботно заявил он.

Покуда они поднимались на колокольню, словно заведенные кружась по каменной винтовой лестнице, в остывающем от кровавой бани мозгу Сандра снежинками отрезвляющего льда начало выкристаллизовываться подозрение, поначалу смутное, скребущееся сквозь дремоту крысой, однако по мере того, как расстояние до небес сокращалось, тревога напротив росла, превращаясь в щемящее, кусающее сердечко нехорошее предчувствие.

Но он ничего не сказал о своих подозрениях Вете, не стал ни передавать предсмертные слова Константа, ни развеивать заблуждения сотоварища относительно целей бывшей возлюбленной. Ведь, похоже, и не было ни какой авантюры связанной с легендарным умершим, Мертвым Богом, который по прошествии стольких эпох и пертурбаций уже мог запросто превратиться в поросший черной и зеленой плесенью бугорок. Нет, похоже, она, слишком хорошо зная характер и натуру Веты — еще бы ведь она фактически выносила его — легко обвела его вокруг костлявого пальца. А может, он и сам хотел обмануться, уверовать в некий несуществующий искупительный смысл собственного существования. Тем не менее, Смерть без труда все подстроила так, что они задергались двумя безмозглыми паяцами под ее дудку, принимая волю, навязанную с глубин, за собственные побуждения. Совершая то, что никак кроме как ужимками и не назовешь, ряд последовательных действий, шагов нужных ей для реализации неких сокровенных планов.

Но ведь ему, Сандру, в отличие от этого по жизни мечущегося страдальца Веты глубоко безынтересны ее козни, даже если оные и имеют место быть, что весьма сомнительно, ему просто хочется, чтобы с нежной, бескровной покорительницей души было все хорошо. Чтобы она была великолепна, сыта и роскошна, в безопасности, ни в коем случае не страдала, не испытывала нужды ни в чем. Чтобы они были вместе, наконец.

Да, снова вместе.

Сандра словно молнией пронзило, и он осознал, что несмотря ни на что, он ее по-прежнему любит, обожает, нуждается в ней, как в самом дорогом и светлом, что у него было с момента рождения, а значит, что он мысленно обозвал ее «бывшей возлюбленной» — просто оговорка, случившаяся по вине всех выпавших на его долю нелегких испытаний, которые окончательно запутали его впечатлительный разум круговертью из насмешливых кривых зеркал, а, следовательно, все окончиться хорошо, прекрасно, чудесно. А Вете знать о чем-либо совершенно необязательно, и даже излишне.

Поэтому, улыбнувшись, с таким трудом, но все же обретенному, внутреннему покою, Сандр бодро ускорив шаг, первый взобрался на верхнюю площадку колокольни, попутно скинув вниз прятавшихся там уцелевших девиц, которые жалостливыми подвываниями лишь действовали на нервы, и вообще всячески загораживали обзор окрестностей.

Теперь и они воочию смогли увидеть зловеще колышущееся море гвардейских султанов, которое стремительно безостановочно вливалось в пригороды, ширясь и уничтожая всех на своем пути.

Вета покачнулся и едва не свалился, вцепившись в спасительный безъязыкий колокол.

— Этого не может быть! Какой глупый и бесславный конец, все пошло прахом. Охотник сам пал жертвой, уверенно нападавший — нещадно теснимым. Вот мы и поменялись ролями по злой иронии вероломных божеств, — тяжело вымолвил он.

Сандру с большим трудом удалось оторваться от завораживающего в своем бесконечном отчаянье зрелища. Он был бледен, с синяками под глазами, взор — на грани безумия.

— Я вижу расшитые самоцветами хоругви далекого Урга, что полощутся на ветру. Нас обхитрили, надули, доверчивыми простофилями провели вокруг пальца ушлые коробейники. Но как им удалось заручиться поддержкой других удельных князей, забыть счеты, отложить вражду? Невероятно! Я ясно различаю ватаги из Солегорска, Кривого Урочища, Гнилополья и других, а вон там, смотри, ратоборцы в меховых шапках столь споро да умело орудующие длинными железными когтями, закрепленными на рукавицах. Эти — из Медвежьего Дола, я был там.

На флангах скованные попарно смерды, выбиваясь из сил, тащили на сгорбленных спинах переносные самострелы. Вдруг вынырнув неизвестно откуда им на перерез устремился одинокий всадник, нещадно нахлестывая плеткой тощего облезлого буйволояка, чудом пережившего свирепые недели осады и теперь отдававшего военным игрищам людей последние драгоценные силы. Цепко обхватив паучьими ножками ходившие ходуном бока, скорбно подвывая и размахивая секирой, он понесся навстречу бессмертию.

— Ах, какой герой! — не удержал восхищенного возгласа Вета.

Понукаемые надсмотрщиками смерды принялись разворачиваться и опускаться на четвереньки. Но метко пущенная недрогнувшей в смертный час рукой секира поразила одного из них в лоб, заставив развалиться всю конструкцию безобидной грудою. Всадник кровожадно взвыл, но тут целый рой выпущенных стрел вонзились в буйволояка, буквально пришпилив восседавшего на нем наездника. Животное встало на дыбы, последний раз взбрыкнув в воздухе копытами и медленно, как могло показаться со стороны зачарованным зрителям, принялось клониться назад. Спаянные воедино скакун и воин рухнули на спину. И вновь колонна продолжила движение.

— И какая достойная богов гибель, — подвел итог Вета.

А прямо под ними на оставленной площади творилось нечто неописуемое: пришедшие на помощь запертым в тереме дружинникам простые ремесленники, неуклюжие крестьяне, вонючие нищие, трусливые смерды, не только мужчины, но и женщины, дряхлые старики и старухи, увеченные калеки и даже дети в свирепом остервенении, вооруженные чем попало — скамьями, ухватами, каменьями и ножами, а то и вовсе лишь собственными кулаками, повалили со всех сторон, изб, щелей.

Они набрасывались на растерявшихся ворогов, не обращая внимания на ответные удары, впивались, валили, кусали, рвали, царапали, душили, выкручивали конечности и выдавливали глаза, пораженные, в агонии ползли следом, чтобы и напоследок вцепиться в щиколотки сражающимся.

И бесстрашные пасынки Веты дрогнули, и могучие великаны начали пятиться, с недоумением и растущей паникой оглядываясь в поисках выхода. Но того просто не было, да и не могло уже быть в неистовом всеобщем разгуле ненависти, истребления.

— Мы проиграли, — меж тем продолжал бормотать Сандр. — Я проиграл! Повержен, унижен, разбит. И кем? О, этот гул в ушах, снова это бурление закипающей крови внутри черепа. На сей раз она непременно польется наружу и убьет меня. Я не вынесу этого!

И зажав уши, несчастный юноша, стеная, повалился навзничь.

Нестерпимое жжение пронизывало каждую клеточку его тела. Не реагируя на внешний мир, он катался по мокрому дощатому полу, ежесекундно норовя провалиться через хлипкие перила ограждения вниз, где после нескольких мгновений завывающего полета в бездну его неминуемо ждала так долго отсрочиваемая смерть. Наконец Вете удалось отодрать его ладони, и, склонившись, он проорал, что есть мочи прямо в ухо:

— Барабаны Войны! Она извлекла Барабаны Войны!

Сандр ошарашено потряс гудевшей головой. Бум-бум-бум! Бум-бум-бум! Теперь он и в правду слышал низкий рокочущий гул, исходивший, казалось, отовсюду и из-под поверхности почвы, плывущий над обильно удобренным пролитой кровью полем сражения.