Тысяча и один призрак

ум шагов по плитам.

Я открыл глаза и хотел выйти из исповедальни, когда при свете луны через цветные стекла одного из окон мне показалось, что я увидел проходящего мимо человека.

Так как человек этот ступал осторожно, осматриваясь на каждом шагу, то я понял, что он не был служителем, церковным сторожем, певчим и никем из причетников, а что это был чужой, явившийся сюда с дурными намерениями.

Ночной посетитель направился к клиросу. Подойдя, он остановился, и через минуту я услышал сухой треск огнива о кремень; я видел, как блеснула искра, кусок трута загорелся, а затем спичкой от огнива зажжена была свечка на алтаре.

Тогда при свете свечки я увидел человека среднего роста, с двумя пистолетами и кинжалом за поясом, с насмешливым, но не страшным лицом. Он рассматривал пристально пространство, освещенное свечой, и, по-видимому, вполне удовлетворился этим осмотром.

Вслед за тем он вынул из кармана не связку ключей, но связку инструментов, заменяющих ключи, называемых россиньоль, по имени знаменитого Россиньоля, который хвастался тем, что имеет ключ ко всем замкам. С помощью одной из отмычек он открыл дарохранительницу, вынул оттуда дароносицу, великолепную чашу старого чеканного серебра времен Генриха II, массивный потир, подарок городу королевы Марии Антуанетты, и затем два позолоченных сосуда.

Так как это было все, что хранилось в дарохранительнице, то он старательно ее запер и стал на колени, чтобы открыть в алтаре нижнюю часть.

В нижней части престола находилась восковая Богородица в золотой с бриллиантами короне, в белом платье, расшитом дорогими каменьями.

Через пять минут дверца, в которой легко было разбить стеклянные стенки, была открыта так же подобранным ключом, как ранее дарохранительница, и он собирался присоединить платье и корону к потиру и сосудам, когда, желая помешать такой краже, я вышел из исповедальни и направился к алтарю.

Шум отворенной мною двери заставил вора обернуться. Он наклонился в мою сторону и старался всмотреться в далекий мрак церкви; исповедальня была во мраке, и он увидел меня только тогда, когда я вступил в круг, освещенный дрожащим пламенем восковой свечи.

Увидя человека, вор оперся об алтарь, вытащил пистолет из-за пояса и направил его на меня.

При виде моей черной длинной одежды он понял, что я простой безобидный священник и что вся моя защита в вере, а все мое оружие в слове.

Не обращая внимания на угрожающий мне пистолет, я дошел до ступеней алтаря. Я чувствовал, что если он и выстрелит, то или пистолет даст осечку, или пуля пролетит мимо. Я положил руку на мой образок и не сомневался, что меня хранит святая любовь Богоматери.

Мне показалось, что спокойствие бедного священника растрогало разбойника.

— Что вам угодно? — сказал он голосом, которому старался придать уверенность.

— Вы Артифаль? — сказал я.

— Черт возьми, — ответил он, — а кто же другой посмел бы проникнуть в церковь один, как это сделал я?

— Бедный ожесточенный грешник, — сказал я, — ты гордишься своим