Тысяча и один призрак

зывается Флери. До моего рождения у родителей моих было пятеро детей: три мальчика и две девочки, и все они умерли.

Вследствие этого моя мать, когда была беременна мною, дала обет водить меня в белом до семи лет, а отец обещал сходить на богомолье к Божьей Матери в Лиесс (Notre-Dame de Liess).

Эти два обета не составляют редкости в провинции, и между ними было прямое соотношение: белый цвет — цвет Девы, а Божья Матерь в Лиессе и есть никто другой, как Дева Мария.

К несчастью, отец мой умер во время беременности матери. Женщина религиозная, мать моя решила все-таки исполнить двойной обет во всей его строгости: как только я родился, меня с ног до головы одели в белое, а мать, едва она встала, отправилась пешком, согласно обету, на богомолье.

К счастью, Божья Матерь в Лиессе была от деревушки Флери всего в пятнадцати или шестнадцати милях; с тремя остановками мать моя добралась по назначению. Там она получила из рук священника серебряный образок, который она надела мне на шею.

Благодаря этому двойному обету я спасся от всех злоключений юности, и, когда повзрослел, то, вследствие ли полученного мною религиозного воспитания или благодаря влиянию образка, почувствовал призвание к духовному занятию. Окончив семинарию в Суасоне, я вышел оттуда священником в 1780 году и отправлен был викарием в Этамп.

Случайно я был назначен в ту из четырех церквей д'Этамп, которая находилась под покровительством Божьей Матери.

Эта церковь представляет собой великолепный памятник, переданный средним векам римской эпохой. Заложенная Робертом Сильным, она закончена была только в двенадцатом столетии. И теперь еще сохранились чудные расписные стекла, которые после недавней перестройки очень гармонируют с живописью и позолотой ее колонн и капителей.

Еще ребенком я любил эти чудные сооружения из гранита, который вера извлекла с десятого до шестнадцатого столетия из почвы Франции, этой старшей дочери Рима, чтобы покрыть ее целым лесом церквей. Сооружения эти затем приостановились, когда вера в сердцах умерла от яда Лютера и Кальвина.

Еще ребенком я играл в развалинах церкви св. Иоанна в Суасоне. Я любовался фантастической резьбой, казавшейся окаменелыми цветами, и когда я увидел церковь Божьей Матери в Этампе, то был счастлив, что случай или, скорее, провидение дало мне такую обитель. Самыми счастливыми минутами были для меня те, которые я проводил в церкви.

Я не хочу сказать, что меня там удерживало только религиозное чувство, нет, то было состояние довольства, какое испытывает птица, когда ее вытащили из пневматической машины, из которой начали выкачивать воздух, и предоставили ей простор и свободу. Мой простор был на протяжении от портала до хоров; моя свобода состояла в мечтах, которым я предавался в продолжение двух часов, стоя на коленях на гробнице или облокотившись о колонну. О чем я мечтал? Отнюдь не о богословских тонкостях: я размышлял о вечной борьбе между добром и злом, о борьбе, которая терзает человека с момента грехопадения. Мне грезились