Стучит, гремит, откроется (СИ)

Раз в пару дней панны посещали дом седобородого старца-гусляра, каковой делился с Меланьей секретами своего дела. Писарева воспитанница перенимала его опыт и между тем разучивала особо полюбившиеся песни да баллады. Наиболее любимой была начинающаяся такими словами песнь, буквально в душу запавшая:

Сбивают в кровь ноги

Изгибы дороги,

Туман поит нас молоком.

Куда идем мы,

Не видя пути,

Все дождь заливает кругом...

Пение входило в число тех талантов, которыми обязаны были обладать придворные панны. Дальновидные матушки с детства нанимали учителей для дочек, пусть те были и не шибко голосисты отроду. Меланья ничуть не уступала им, ибо, как деревенская, с измальства распевала лядагские народные, то бишь обучалась в одной из лучших певческих школ — уличной. Не зря же говорят, что деревенские девки самые что ни на есть голосистые...

По словам Ежки, Меланья имела неплохо поставленный голос. Подобный шелесту листвы, он зачаровывал и пленял легкой хрипцой.

Наставница никак не могла уговорить гуслярку спеть нечто веселое, народное, при исполнении которого раскрылась бы вся сила, мощь и красота голоса, — Меланья упрямо отказывалась, утверждая, что природа-мать не придавала ей вдохновения, способного одолеть сказывающуюся на музыке печаль.

*Красень — апрель (лядагск.)

V

Настырные кавалеры напрочь отбили всякую охоту показываться в обществе. Меланье милей было посидеть в лесу с гуслями, нежели терпеть неугодное внимание. Причиной нелюдимости можно назвать еще и то, что вдовица, немного оправившись от гибели близких, стала сторониться малознакомых людей. Это особенно ярко проявилось после злополучного пиршества.

Кто знает, каковыми могут быть последствия безобидного знакомства — привязанность, дружба иль смерть и повторение минувшего?.. Нет, уж лучше избегать общения, так меньше риск прикипеть душой к кому-либо.

Не один молодой паныч вздыхал по загадочной вдове да заглядывался на нее, не один в замке и за его пределами не давал ей проходу. Едва ли не каждый вечер Стольник вежливо просил замолкнуть очередного певца, исполняющего серенаду под окнами крестницы и мешающего тем самым спать.

— Хуже всего, — сокрушенно качал головой крестный, — что отнюдь не каждый из них ладно поет.

Впрочем, число исполнителей ночных серенад быстро сократилось: писарь сумел-таки убедить большинство, что его воспитанница не терпит громких звуков перед сном — от них у нее развивается мигрень, потом мешающая заснуть.

Невесть как, благодаря слежке иль случайности, паны и панычи прознавали, где находится Меланья, и неизменно нарушали равновесие души ее. Молодая женщина изо всех сил старалась быть спокойной и проявлять снисхождение к "блаженным", но при часто подкрепляющих мысль о преследовании случаях нервы начинали сдавать, а голос — подрагивать от раздражения. Сие, увы, не охлаждало пыла настырных, а наоборот лишь больше раззадоривало вездесущих панычей. Они вынуждали Меланью прятаться — так охотники учат скрываться дикого зверя. От предложений замужества молодую женщину хранил траур — пока она облачалась в черное, никто не вправе был засылать сватов и даже заикаться о женитьбе, ибо это считалось вовсе дурным тоном.

Ото всех кавалеров особой настойчивостью отличался пан Гощиц — немолодой вояка-бобыль, прирожденный холостяк, с коим, впрочем, произошла разительная перемена, стоило ему увидать Меланью. На первых порах пан Гощиц появлялся практически везде, где бывала писарева опекаемая. Дошло до того, что она уже прямо говорила о нелюбви к настырным и настойчивым людям. К сожалению, пан не покидал увиваться — то ли представления о настырности у них были разные, то ли вояка не обладал достаточной смышленостью. Второе казалось более вероятным.

— С добрым утрецом, панны! — неизменно радостно приветствовал Гощиц, как-то раз застигнув Меланью и Ежку в саду, где те свершали прогулку поутру.

"Караулит он нас, что ли? Каждый день мы в разных местах — и все равно одно и то же!" Едва сдержавшись, чтоб не обратить очи горе, Меланья мученически улыбнулась.

— Доброе утро.

— Я вельми рад лицезреть вас, дражайшая панна!.. Не правда ль, чудесное утрецо выдалось!

— Да-да, — рассеянно кивнула вдовица, краем глаза следя за резвящимся в траве Ластом.

В течении следующих колодежек Гощиц молча вышагивал рядом; на челе его отображалась мысленная работа — по-видимому, пытался придумать, как бы продолжить разговор. Обе дамы молчали, временами переглядываясь. Показывая, сколь спутник обременителен им, ни одна не пыталась поддержать беседу, что наверняка сделано было б в другой компании.

В конце концов, пан некстати засмеялся, вернее, загоготал, как гусак, ипредложил, хлопнув себя по бедрам:

— Я тут вспомнил один приключившийся с паном Дюдарем случай... не хотите ли услыш...

— Не хотим! — хором воскликнули панны.

Не обративши внимания на отказ, он принялся рассказывать, то и дело прерывая повествование своим неизменным гоготом. Меланья не сдержалась, закатила-таки глаза, как бы прося у небес спокойствия и терпения.

— Пусть пан извинит — нам надобно срочно вернуться в замок. Я вспомнила, что забыла одну вещь.

— Я провожу!

— Ох, ну что вы! — отмахнулась Ежка. Меланья подхватила:

— Не нужно, наверное, у вас есть свои дела!

— Ничего важнее вас, так что...

— Не нужно, — с нажимом повторила вдовица.

Подозвав щенка, который привык к ней настолько, что уже и без поводка не отходил далеко, Меланья заторопилась к воротам. Гощиц некоторое время постоял, а когда панны обрадовались, что таки не вынуждены терпеть его до самого замка, нагнал их со словами:

— Как хотите, но я все же провожу вас... Позвольте, пани Меланья, спросить — когда вы снимаете траур?

— Не скоро, — сквозь зубы прошипела вдова.

— Кабы вы мхом не покрылись до той печины, — опять загоготал Гощиц.

Нить терпения лопнула, не выдержав навешенного на нее груза.

— Слушайте, Гощиц! Оставьте нас, Бога ради!!! Окажите милость, я вас прошу!

Как о стену горохом.

"Непробиваема глупость человеческая", — горестно подумала Меланья, когда Гощиц начал новое повествование.

В замке им встретился князь в сопровождении трех пажиков, в яркие курточки облаченных, и ближних своих, в большинстве степенных немолодых мужей. Стольник ободряюще подмигнул крестнице, а Потех, оказывая великую честь, снял черную шляпу с пером.

— Панна Меланья! Право слово, не видевши тебя ни разу за минувшие недели, не мудрено подумать, что опекун держит тебя под замком. Однако слова везучих на встречи с тобою панов доказывают неправдивость такого предположения.

— Прошу простить, ясновельможный, — потупившись, смиренно склонила голову вдовица.

Стольник, выручая, добавил:

— Моя вина — это я нагрузил ее всевозможно: и танцы, и музыка, и верховая езда...

— Думаю, не в том дело. Не иначе живость молодцев отбила охоту к пирам? — не в бровь, а в глаз попал князь. Заметил выступивший на щеках вдовы румянец, засмеялся.

— Понимаю, понимаю, я сразу отметил, что пани не шибко благоволит к оказывающим ей повышенное внимание.

— Виляс наградил вас недюжинной проницательностью, ваша милость.

— Не стану отрицать... — вздохнул князь и сменил тон на серьезный. — Не обессудь, панна, но завтра пир по поводу моих рождин, и я был бы рад, ежели б ты соизволила порадовать нас своим присутствием.

— Сердечно благодарю за оказанную честь. Я постараюсь, — кивнула смущенная Меланья. — Позвольте удалиться?

— Пожалуйста, я же не держу. Пан Гощиц, извольте пройти с нами.

Меланья с Ежкой развернулись к выходу, а князь с приближенными и Гощицем свернули в боковой коридор.

— Я так понимаю, придется пойти... — грустно протянула Меланья.

— Конечно. От приглашения самого князя ты не вправе отказаться; игнорировать его тоже не стоит.