Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)

К нему протянулась рука Первого в свинцовой латной перчатке, символы, покрывавшие её слабо мерцали синим цветом.

- Давай осторожно, княже. Мы же тебя предупреждали, что земной тяги здесь почти нет.

- Теперь я понимаю, почему вы говорили мне не волноваться насчёт тяжести доспехов, - сказал Драгослав, осторожно поднимаясь.

Некоторое время Драгослав пытался привыкнуть к непривычно малой тяжести. Сейчас он и впрямь весил не больше кошки, и каждое привычное движение грозило тут же отправить его в новый полёт. На земле, упади он с такой высоты, уже костей не собрал бы, наверное. Стоило ему подумать об этом, как князя тут же замутило.

После ещё нескольких падений, украсивших равнину неопадающими столбами пыли, Драгослав все-таки приспособился к здешней тяжести: нужно было передвигаться скачками, вкладывая в них не больше сил, чем требовалось бы, чтобы встать на цыпочки. Получались прыжки на несколько саженей, кажется, точно так же двигались на руинах родного мира и псоглавцы.

Они устремились к далёкому холму, который примерно соответствовал горам Аэн Граанны в мире людей. Расстоянию в добрых семь сотен вёрст здесь соответствовало, судя по всему, не больше семидесяти, и в час, приноровившись, можно было запросто пройти, вернее, пропрыгать, верст пятьдесят. Усталости Драгослав почти не чувствовал, мутить от постоянных прыжков вскоре перестало, и только крики боли духов воздуха, выжигаемых смертельными лучами, да постепенное угасание чародейских символов вынуждало их торопиться.

И они мчались сквозь безжизненные серые пустоши, то оказываясь на неверном свету застывшей радуги, то погружаясь в непроглядные тени. Каждый неверный шаг сулил полёт и новое падение с высоты в добрую версту, каждый удар сердца приближал к мучительной смерти. Даже верхом на Кречете Драгославу не доводилось преодолевать столь огромные расстояния за такое малое время.

Псоглавцы тоже передвигались прыжками, лишь немногим более уверенными. Как и Драгослав, они то и дело прилагали слишком большое усилие, взмывали почти под купол воздуха и падали лицом оземь. Столбы серой пыли покрыли равнину, словно на ней развела походные костры многочисленная рать. Не скоро они опадут, а отпечатки ног и тел вообще останутся навечно - в мире псоглавцев нет ни ветров, ни дождей, стирающих следы.

- И часто вы сюда наведываетесь? - спросил он Первого.

- Обычные воины - раз в жизни, при посвящениях. Мы, соответственно, чаще, я раз десять бывал. Да толку-то, всё равно каждый раз как заново к этим прыжкам привыкать.

Холм всё приближался, закрыл собой горизонт, знаки вспыхивали всё тусклее, готовые угаснуть в любой миг. Духи воздуха начали умирать, воздушный пузырь, поначалу раздувшийся до доброй версты, сдулся почти вполовину. На вершину холма они буквально влетели, не собираясь проводить под мертвым небом ни секунды больше, чем нужно было.

Истинные встали в круг; ничтожная тяжесть позволила им поднять веки самостоятельно. Шесть глаз уставились в одну точку, и всё повторилось как двумя часами ранее.

- Ложитесь на землю и упритесь в неё что есть силы! - крикнул Первый.

Драгослав бросился ниц. Не успел - поток ветра сбил его с ног, отшвырнул назад. Грудь словно обожгло огнём; телу стало тесно в свинцовом доспехе. Попытавшись вдохнуть, князь с ужасом понял, что дышать нечем. Он открыл рот, забитый пылью - но крика не было. В глаза словно попало раскалённое железо, последнее, что увидел Драгослав - был вздымающийся из мрака холм с серебристым огоньком врат далеко впереди. Боль затопила всё сознание, болела каждая клетка тела, вокруг сознания, кричащего, перепуганного, враз забывшего о гордости и достоинстве, сомкнулась черная пелена...

Чья-то рука схватила его, потащила вперёд, швырнула в отворившиеся врата, но он уже не видел этого. Дуновение воздуха из людского мира отбросило его далеко назад, за пределы изрядно сдувшегося воздушного пузыря, туда, где люди не выживают.

23

Врата померкли, и псоглавцы остались наедине под ночным осенним небом. Погода над землёй белых хорватов была не по-грудневому ясной, далёкие звёзды блестели жемчугом на бархатном небе, неторопливо плыл по небу серебристый полный месяц, тихо шелестели леса, укрывавшие склоны Карпатских гор. Впрочем, выходцам из погибшего мира до этого не было никакого дела, и не только потому, что с точки зрения псоглавцев любоваться природой значит отдавать себя в лапы бессмысленной суеты. Все это - ничто пред ликом Тьмы-за-Гранью, взмахнёт она черным крылом - и не останется ни месяца, ни гор, ни лесов. И звёзды рано или поздно погаснут все до единой, оставив лишь бесконечность мрака и пустоты, в которой души людей будут терзаться голодом, тоской и отчаянием, пока тоже не распадутся в прах.

Дело было в том, что человеческий князь, на которого они положили все надежды, лежал в беспамятстве. Глаза лопнули от перепада давления, и теперь глазницы Драгослава представляли из себя два кровавых озера, из которых вытекали красные реки, стекая вниз по скулам и вискам. Будь это их сородич, они бы, пожалуй, бросили его умирать, но на человеческого правителя Тьма-за-Гранью и её Дитя возлагали слишком большие надежды.

Освободив Драгослава от доспехов и одежды, Истинные оттащили его подальше от Врат, туда, где была более-менее мягкая трава. Она, конечно, успела пожухнуть, а листья с редких деревьев - облететь, но сила жизни чувствуется всегда. Истинные очертили вокруг князя круг, окропив его своей кровью и обозначив ей тёмные знаки, выпивавшие жизнь из земли вокруг, передавая её князю людей. Долго ещё на том месте, куда положили они Драгослава, оставалась проплешина, на которой ничего не росло.

Дыхание людского князя стало ровнее, кровь остановилась, кожа порозовела. Травы внутри круга рассыпались в прах, земля будто сжалась, отдав всю свою силу без остатка, но теперь Драгослав спокойно спал.

- Жить будет, - удовлетворённо заметил Первый, проверив пульс. Сердце билось сильно, но спокойно. - Будет ли он видеть, другой вопрос.

- А почему бы и нет? - спросил Второй. - Мы же видим без помощи глаз. Да, для людей это тяжело, но Избранный Рогатого Змея могучий колдун, каких в этих землях не было уже добрую тысячу лет. Думаешь, ему сложно будет заклясть змей, как это делаем мы? Или ещё что-нибудь выдумать...

- Здесь не в этом дело, - возразил Третий. - Хорошо, видеть он будет. Но не забывай, что по меркам людей Драгослав всё равно будет калекой, что плохо повлияет на его авторитет.

- Люди это полбеды, их можно замирить огнём, мечом и чарами, - снова заговорил Первый. - Рогатому Змею нужна здоровая жертва. Он не примет калеку. И разбираться не будет, видит наш князь или нет. Душа станет непригодна для обряда - и долго же нам придется ждать, пока она возродится снова!

Псоглавцы озабоченно замолчали. Пятый отошёл в сторону от своих товарищей, раскинул в стороны тонкие мохнатые руки, поднял голову к звёздному небу. Змея на его шее вытянулась, медленно оглядываясь по сторонам, будто искала что-то.

Пятый был почти самым слабым среди Истинных стаи Рхашгарга, ему уступал только Шестой, и то лишь в силу молодости. В обрядах он обычно довольствовался второстепенной ролью, прислуживая старшим собратьям или выполняя чисто механические действа вроде перерезания глоток жертвенным животным. Самок у него тоже было немного: они не находили его привлекательным. Не будь он Истинным, был бы самым последним и притесняемым самцом в стае, вечно бегающим с поджатым хвостом. Но у Пятого была способность, которую считали псоглавцы почти утраченной: умения Творцов Плоти.

Когда-то Творцы Плоти, как среди псоглавцев, так и среди дивьего народа, могли превращать в живую плоть глину, дерево и камень. Дивьи лишились этих способностей после гибели Аэн Граанны, псоглавцы - после Артамирова истребления, но остатки навыков всё ещё жили среди отдельных Истинных. В частности, Пятый умел оживлять отрезанные части тел: многие псоглавцы благодаря ему сохранили свои руки и ноги.