Эсхатология

Я извлекаю голову Дамы с сильно удлиненным, как у всех покойников, носом и долгой все еще роскошной копной волос. Голубые глаза давно уже провалились, а мышцы разложились, и лишь свисают кое-где с кости ссохшимися прядями. Остальное тело я даже не стал разрывать, не было смысла, а что до головы — ее я открутил еще когда приходил сюда в первый после захоронения раз.

До сих пор меня преследует протестующий треск шейных позвонков, а то неподатливое мясо, которое пришлось буквально перегрызать! Только не подумайте, что я пришел насыщаться, либо удовлетворять свои бушующие страсти еще каким-либо неестественным образом. Никогда, еще никогда в своем уме я не позволял себе такого, да и не тянуло.

Я просто пришел проведать мою ненаглядную и поговорить с ней. И ничего больше. И остается тоже.

Впервые я увидал княжну-регентшу Теркна, когда стояла она на балконе терема, наблюдая за турниром в ее честь.

Я специально не буду описывать ее внешность, дабы посмеяться вы не смогли бы над моим убогим вкусом, или позавидовать. Это личное. Мое. И ее.

Ее образ дьявольски завладел бедным моим рассудком, и долго стоял я, вызывая зубоскальства и насмешки недостойных, как молнией пораженный. И ее прекрасному нетленному образу много посвятил я смертей в тот памятный день: первый был щеголеватый франт с рукой левой волочащейся оземь. Но отчего так презрительно скривился ее божественный лик, и ушла она, как будто все затеянное мной делалось не ради ее лишь одной?

Ушла она. С балкона, повернувшись спиной ко мне. Ко мне?

Так я научился ценить человеческую жизнь, жизнь презренных червей. Как оказалось, в Теркне не приветствовались умерщвления развлечения ради, или по прихоти. Таким образом, бросив к ее ногам окровавленный труп, я запятнал невинной кровью ее честь. Что ж, я прибыл в Теркн из отдаленных гористых и жестоких краев, и проникся дикостью тех мест. Мне еще многому предстояло учиться.

Конечно, меня схватили. Потрясенный ее внезапным уходом, я не оказывал сопротивление, хотя мог. От позорного повешенья меня спасло вот что.

Уже будучи препровождаем к темнице, мы, я и моя стража, обнаружили ее оцепленной и страшная весть достигла ушей наших. Оказалось, во время рядовой потасовки в близлежащей таверне, стража не распознала схваченного вместе со всеми остальными участниками дебоша оборотня. А ночью, воздав почести кровавой луне, он без труда перекусил стальные прутья решеток и вышел, чтобы погубить всех, кто не успел спастись, а после прошествовал в терем, дабы гордо и спесиво воссесть на княжеский трон. Где и сейчас находиться, пожирая мясо жертв своих, да без особого труда расправляясь с немногими отважившимися проникнуть внутрь смельчаками. И повернувшись решительно к начальнику стражи, я попросил обратно оружие свое, ибо виноватым, будучи, почел с честью сложить голову.

Тот внимательно оглядел меня, а после, решившись, произнес:

— Это вряд ли смягчит твою вину перед княжной, но перед нами ты будешь чист.

Он думал, что отправляет меня на верную смерть, как же он ошибался! Воины разобрали импровизированную баррикаду, не остановившую бы злодея надумай тот выбраться, и тут же в спешке принялись закладывать доски обратно, едва я зашел.

Вот так, негаданно я оказался вместо почетного места рука об руку со своей дамой сердца в длинном скудно освещенном коридоре, где так явственно ощущался приторный с горчинкой запах пролитой крови. Большинство факелов, затоптанные, валялись прямо на полу. Там же я увидал первых погибших. Не сводя с теряющегося в зловещем мраке коридора, я потянулся и взял с подставки один из немногих уцелевших факелов. Испытывал ль страх? Скорее нет. Мысли мои, до этого прибывавшие в смятении после такого поворота дел тупо переключились на охоту. Осторожно передвигался, пламя резко выхватывало из тьмы, искусно расписанные полотна княжеской династии, строгие державные лики, словно живые, осуждающе таращились на меня. Многие были испачканы кровью, либо разодраны в клочья, но, казалось, отнюдь не утратили возвышенного, даже слегка брезгливого выражения по отношения к еще копошащимся во прахе мирском подданным.

Когти мерзкого оборотня оставили следы даже на гранитных стенах. Портреты особ женского пола пестрели глумливыми надписями и разводами звериного помета. В одном злосчастном месте я увидел воткнутую в полотно вылизанную до блеска кость с намотанными на нее кишкам. Чья-то статуя скинута с пьедестала, расколота, и нижняя часть глумливо приставлена к оторванному человеческому торцу. Вот тогда-то я решил, что уничтожу гнусную тварь любой ценой. И выживу. Чтобы принести извинения той незабвенной.

Я долго осторожно поднимался по буквально забитой трупами лестнице, и моя нога порой едва ли находила пяточки свободного места. Затем не стало и их…

Исполненный гнева, я прошел этаж, отведенный для покоев девичьих, где расщепленная мебель и недоеденные трупы. Похоть и отвращение волной нечистот омыли и ушли прочь, не запачкав души моей. Я прошел этаж приемных покоев, где перевернуты скамьи и разбросаны драгоценности. Нажива суть коей глупость ушла следом за первой. Я прошел пиршественный зал, там, в золотой тарелке лежала отгрызенная нога, и мозаичное изображение Эталона потемнело от ужаса. Я искал оборотня. В моем сердце была лишь холодная как пики гор решимость.

Наконец, я нашел его.

В тронном зале сидело раздувшееся от выпитой крови и пожранных внутренностей жертв чудовище, лохматое и трехголовое.

— Во славу прекрасной незнакомки! — воскликнул я.

Я отбросил факел, ибо света здесь итак с избытком хватало от многочисленных окон, скорее бойниц, узких и удлиненных, и теперь настороженно приближался, раскручивая в руках цепь. Цепь, заканчивавшаяся мощным семипалым кулаком неизвестного металла. Оборотень лениво повернул заросшие шерстью влажные морды и желтая пена пряма таки хлынула из его пастей.

— Ну и зачем ты это делаешь? — спросили они прежде, чем кулак снес две из них с бугристых шей и раздробил третью.

Я не нашел что ответить. А после было уже некому.

Скатившись с трона, лежал голый волосатый человек с расколотой головой и огромным, натянутым до синевы животом. Внезапно кожа на нем разошлась, и оттуда попер какой-то полупереваренный фарш. Я отвернулся, и едва сдерживая тошноту, зашагал обратно.

— Оборотень мертв, я победил. Думаю, моя вина искуплена, — сказал я, выходя из ворот.

Воины молча расступились. Но я не видел ни тени уважения, либо, на худой конец мужского взаимопонимания, лишь мрачные уставшие лица проплывали между мной. Когда я подошел к начальнику стражи, он стоял, насупившись, заложив мозолистые руки за ремень штанов.

— Ты сказал!

Долгое время он не отвечал, обдумывая ситуацию и яростно покусывая кончик уса. Меж тем, толпа вокруг давно пришла в движение: одни устремились в терем, другие обступили меня, не скрывая враждебных намерений. А я безмятежно ждал. Наконец, начальник небрежно и молча махнул рукой, отвернулся и зашагал прочь.

Вот так, без дальнейших происшествий я покинул славный город Теркн, не считая пары подло брошенных в спину камней, да исполненных красноречивого презрения взглядов граждан. Лишь за городской стеной меня догнала ватага местного сброда, но, не обращая внимания на насмешки и несшиеся в след ругательства я уходил прочь.

Ближе к закату я прошел мимо указателя на Вейр. Голову воина украшал шутовской колпак со срезанными бубенчиками, шлем желтого металла, пыльный и разрубленный валялся посреди дороги. Я перешагнул через него и, пройдя еще какое-то время, остановился на ночлег у буйно разросшегося малинника. Кое-как утолив голод, я провел бессонную ночь на голой земле под порывами холодного ветра гнувшего стенающие ветви деревьев, а под утро провалился тяжелую дрему.

Мне снилось, что я один в лесу скрюченных корявых стволов без листвы и травы. Не помню, что я делал там, кажется, принимал участие в каких-то неприятных событиях. Я отчетливо помню проводника-жреца. Белобородый старик привел меня в дом Лесного Чудовища. То был скорее заброшенный прежними хозяевами обветшалый особняк со следами содранных с потолка лепных украшений, лысый дворецкий пялил на меня заросшие бельмами глазницы, а кто-то стоявший по левую сторону покушался на убийство. Я прошел в комнату, где за столом восседало Чудище и жена его. Да, я восславил его, хотя это и было противно моей натуре. Мы разговаривали о чем-то, и он воскресил в моей памяти тщательно вымаранный эпизод, в котором я верхом на животном появляюсь вдруг появлюсь среди сражающихся во множестве супротив одного. В руке моей широкий загнутый молочно-белый меч и в лезвие вплавлены могущественные талисманы. Все это сообщает ему великую мощь, и я знаю об этом, когда обрушиваю клинок на спину крайнему нападавшему, и с легкостью разрубаю его пополам. С того момента начинается круг моих злоключений, ибо не всегда действующий в меньшинстве прав.