Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)

Долгие тысячи лет миновали с тех пор, как в Беловодье Сварог перековал Мать Змеев, а в мире людей белокожие и светловолосые варвары обрушили каменные цитадели, где взывали к Черной Матери павшие жрицы Орианы. Теперь лишь в укромных тёмных уголках земель, покорённых некогда Светлым народом, оставались ещё культы, почитавшие, как встарь, Тьму-за-гранью и молившиеся о её возвращении.

И вот по сумрачным лесам западной Европы, где скрывались теперь уже от христиан озлобленные и нелюдимые культисты, передававшие из уст в уста нечестивые знания из "Кинокефалиады" и "Культов пеласгов", по далёким степям Азии, по городам Византии и ледяной северной тайге пронёсся клич:

- Дитя Рогатого Змея возвращается, чтобы занять место отца! Повернулось Колесо, и снова восходит солнце Черной Матери и её мужей! Стекайтесь в страну славян, в земли уличей, где куется меч, уже готовый снести головы как варварским богам, так и узурпатору Белому Христу!

И, ведомые этим призывом, поклонники извечной тьмы и впрямь собирались в Пересечень со всех концов земли.

Откуда-то с севера пришли псоглавцы, в огромном числе - почти три тысячи только взрослых особей, как бы не все пережившие почти поголовное истребление, произошедшее в старые времена. Вёл их огромный вожак по имени Рхашгарг, весь покрытый жесткой черной шерстью, если не считать левого уха и ладоней: на них шерсть была рыжей. Вооружён Рхашгарг был тяжёлым самострелом и чеканом таких размеров, что Драгослав, наверное, не смог бы его даже поднять. За Рхашгаргом неотступно, что твои тени, следовало шестеро псоглавцев в бесформенных балахонах, чьи капюшоны полностью закрывали морды. Вокруг их шей, словно виселичные петли, обвивались гадюки, злобно шипевшие на всякого, кто осмелился приблизиться к хозяевам на непочтительное расстояние.

- Истинные, - суеверно шептались при их виде даже закосневшие в служении Мраку черемисы Язгудая.

Истинными среди псоглавцев назывались те, что рождались с одним глазом посреди лба. Глаз этот закрывался толстым мясистым веком, столь тяжёлым, что его нельзя было поднять без посторонней помощи. Всё, на что падал их взгляд, рассыпалось в пыль. Гадюки были их самыми верными слугами и помощниками: Истинные могли видеть только их глазами. Среди псоглавцев служили они шаманами и знахарями; говорили, что только они полностью знают слова загадочной "Кинокефалиады".

От Рхашгарга и его свиты исходила такая ненависть и злоба, что даже остальные псоглавцы предпочитали держаться от них как можно дальше. Стоило им пройти по улице, как собаки начинали остервенело лаять, кошки - шипеть и топорщиться, кони - взволнованно ржать, а дети заходились горьким плачем, причём весь этот гвалт не утихал несколько часов. Чтобы они не мутили народ, Драгослав отправил их на самое хорватское пограничье, в земли, совершенно обезлюдевшие после похода Буривоя. Там Рхашгарг восстановил разрушенные приграничные крепости и разместил в них своих псоглавцев, сам же со своими шаманами и ближайшими приспешниками остановился в Острожице.

Чудь окончательно покинула земли уличей, но войско Драгослава продолжало прирастать. Спустилось по Днепру несколько варяжских ватаг - самых отчаянных и жестоких. За их вожаками, такими как Гудлейб Лютый и Вратислав Сто Черепов, тянулись такие шлейфы кровной мести и ненависти за омерзительные злодеяния, что нигде на Варяжском море не нашли бы они приюта.

Слетались в Пересечень злые ведьмы со всех концов мира и чернокнижники из ромейских, арабских, хазарских и персидских городов, многие со своими кошмарными приживалами - их было больше, чем на самом многочисленном шабаше за последнюю тысячу лет. Некоторые по старой памяти повадились насылать на людей лихорадку, воровать молоко у коров и торговать ядами по удобной цене. Их Драгослав вздёрнул на воротах Пересечня. Приживалы, пытавшиеся было вступиться за хозяев, на собственных шкурах убедились, что Иней рубит порождения Нави так же исправно, как и простых людей.

Люди в уличских городах всё ещё были очарованы Драгославом и его искусством, обратившим горечь поражения в пьянящую радость победы. Волхвов, пытавшихся обличать князя, толпа не просто высмеивала - если им не удавалось скрыться, то их разрывали прежде, чем кметы князя успевали схватить смутьянов.

Потому никто особо не возмущался, когда одним тёплым летним днём Драгослав велел срубить идолы Перуна, Сварога и Велеса по всей стране. Вместо них князь водрузил на своём подворье искусное изваяние Змея, на торжище - медного быка, внутри которого постоянно поддерживалось пламя, а на капище у городских ворот - идол самой Чёрной Матери в три человечьих роста.

Богиня древних жриц глядела на входящих огромными рубинами, вставленными в глазницы, в каждой из восьми её тонких и цепких рук было по кривому мечу. Ноги Черной Матери до колен были перевиты маками, которые, как всем известно, вырастают там, где было пролито много крови. Из её разверстого лона скалился человеческий череп, вокруг талии вился Змей, а у ступней возлежал Бык.

Вся эта композиция была возведена тринадцатью ведьмами и чернокнижниками в одну-единственную ночь, и народ дивился, восхищался да поклонялся.

В деревнях дела шли похуже: народ не то чтобы рвался отрекаться от дедовских Богов в пользу чудовищной восьмирукой женщины. Драгославу не было до них дела, но мятежи в тылу ему не были нужны совершенно, и он приказал варягам составить списки неблагонадёжных жителей. Случись что - и их бы продали в рабство хазарам вместе со всей семьёй.

Черемисы Язгудай-хана откочевали в степи к югу от Буга. Частично покорив, частично вырезав мелкие кочевые орды, ставшие там на постой, они всё лето донимали страну белых хорватов набегами, пробуя на зуб то одну, то другую пограничную крепость.

От Бранимира в Стольском, а тем более от Богухвала и Святовитовых всадников не ускользнуло то, сколь быстро земля уличей превращается в вотчину Мрака, не виданного на славянской земле как бы не с Артамировых времён. Над всадниками Бога воеводой встал Ярослав, единственный выживший среди соратников Буривоя. Он принял решение возвести крепость на границе с уличами, столь могущественную, что никто не смог бы её одолеть.

Денно и нощно вниз по рекам сплавлялись плоты с брёвнами и железом. Днем хорватские рабочие копали рвы, насыпали валы, возводили могучие стены и стрелковые башни, ночами Святовитовы всадники объезжали крепость, налагая заклятия, отгоняющие всякое зло. Псоглавцев они должны были жечь, словно пламя, а чары чернокнижников - рассеивать, едва они были произнесены.

Крепость назвали Буривойском, в честь отца Бранимира и как напоминание уличам о том, что кара старого князя всё равно настигнет их. Строительство шло быстро, к осеннему равноденствию Буривойск был уже закончен, но Драгослав продолжал выжидать.

- Подождём до зимы, когда ударят морозы и скуют реки, - говорил он. - И клянусь Черной Матерью, эту зиму белые хорваты не забудут вовек!

20

Пожелтели и опали листья, зарядили проливные дожди, превратив дороги в непролазные болота. Белые хорваты всё наращивали мощь на границе: весть о новом пришествии Черной Матери привлекла не только союзников, но и противников нового порядка. На счастье Драгослава, большинство славянских народов были заняты внутренними проблемами, а слухи о ведьмах и псоглавцах их правители сочли преувеличенными да отмахнулись от них, как от бабских побрехушек.

Но в Буривойске встало несколько сотен кметов, не считая Святовитовых всадников, возродились крепости по Бугу, построенные некогда против хазар. Черемисы Язгудай-хана несколько раз пробовали их на прочность, но всякий раз их отбрасывали. Просочиться на хорватскую землю удавалось только небольшим отрядам, разорявшим поселения, но решительные действия Ярослава вскоре положили этому конец: в последний день руеня три сотни черемисских налётчиков были окружены и полностью вырезаны неподалёку от границы, после чего Ярослав пересёк Буг и сжёг несколько ближайших стоянок. Среди черемисов начало нарастать недовольство - пока что глухое, но грозящее перейти в открытый бунт против Язгудай-хана и Драгослава.