Стучит, гремит, откроется (СИ)

— Не грустите, тетя.

— Не буду, — нечестно кивнула Меланья.

Возвратилась Праска с молоком в кувшине.

— А вот и я, моя птичка! Как чувствовала, что проснешься! — защебетала она, искусно скрывая беспокойство за веселостью. — Молоко с медом пить будем?

— Будем! — откликнулась Сюша.

— Жар, я надеюсь, спал? Ну-ка... Вот и хорошо! — прикоснувшись рукой к дочернему лбу, возрадовалась мать. — Сейчас молоко нагрею и будем завтракать.

— Я пойду, пожалуй, — промямлила Меланья: неудобно было объедать их.

— Щас! Разогналась! — вплеснула руками Праска. — Во-первых, поешь. Во-вторых, тебе хоть есть, куда идти?

И тут Меланья вспомнила про крестного.

— Есть, — твердо ответила она. — Вчера я просто не дошла.

Праска оглянулась, ненадолго задержала взгляд на отрешенно-каменном лице.

— Ох, эти "просто"!.. Все равно не евшую не выпущу.

Распрощавшись с хозяйкой и ее дочкой, Меланья отправилась в город.

Почти сразу после того к Праске заскочила соседка-сплетница, жаждущая узнать побольше про странную путницу. Ее удивило известие, что Сюша явно поправляется и сегодняшним днем кашляет меньше. Вежливо порадовавшись, соседка расспросила про Меланью и, осененная чем-то, поспешила убежать якобы к вот-вот готовой родить телушке. Спустя недолгое время к Праске пришел стражник и вместо приветствия спросил, не сподобившись даже шапку снять:

— Правда ли, что твоя дочь выздоравливает вопреки словам лекаря?

— А чавой? — приняв излюбленную скандальную позу, то бишь уперев руки в бока, угрожающе прищурилась женщина. — Ты знаешь, что у нас тут, в пригороде, за лекарь, а? Он скорее в могилу сведет, нежели вылечит! До смерти залечит! Чаво ж удивляться, что его слова не сбываются?.. И слава Вилясу, что не сбываются!

— Правда ли то, что этой ночью ты приютила некую неизвестную Меланью? — спокойно продолжал стражник, ничуть не удивленный бабской склочностью.

— Было такое... К чему эти расспросы?!

Но детина не ответил, вышел, хлопнув дверью, да только его и видели.

Через некоторое время двое стражников следовали за Меланьй в базарной толпе, переглядываясь между собой. Приблизившись к молодке, один дернул подбородком в ее сторону и неожиданно перехватил женщину под руку.

— Здравствуй, красавица, — выставляя напоказ кривые зубы, оскалился стражник. Был он молодым, высоким и тощим, как жердь.

Меланья растерялась. Тут второй стражник, полная противоположность напарника, коренастый и толстый, подхватил под другую руку.

— Пустите! — дернулась наша панна. Не успела она и глазом моргнуть, как запястья скрутили жесткой веревкой, а в рот сунули какую-то тошнотворного запаха тряпку.

— Глаза завяжи, сия поганка зело очаровать ими может.

В ту же колодежку очи Меланьи были завязаны. Узел на затылке вышел столь крепким, что, казалось, глаза вот-вот уйдут глубже в череп.

Стражники куда-то ее повели; каждый со своей стороны то и дело подгонял шлепками, причем не по спине. Из похабных шуточек Меланья никак не могла уразуметь, что происходит, пока один не сказал:

— Не холодно тебе, а? Легко ведь одета, наверняка замерзла!.. — толстая рука обняла стан, Меланья возмущенно трепыхнулась, стряхивая ее. — Но это ничего, — продолжал коренастый, — завтра поплаваешь — и, того гляди, отогреешься.

"Поплаваю? — повторила Меланья мысленно. — Не в колдовстве ли меня, чай, обвиняют? О покровитель наш, что делаешь ты со мною!"

Молодую женщину грубейшим образом втолкнули в дверной проем, она споткнулась о порог. Едва упавши, тут же была вздернута на ноги.

Спуск по ступеням, сырость. Скрип несмазанных петель. Тепло от огня.

— Можете развязать глаза, чары бессильны против меня, — с ленцой приказал незнакомый голос. Повязку на глазах сняли, но от связывающих руки пут не избавили и кляп изо рта не вытащили — почему-то самоуверенный командир, не боящийся колдовства, такого распоряжения не отдал.

— Идите.

Меланья поморгала, прогоняя цветные пятна от тугой повязки, и с содроганием огляделась. Ее завели в полутемную комнату со сводчатым потолком, по всей видимости, пыточную камеру — судя по наличию так называемого Стольником "традиционного набора": заржавелых щипцов на каминной решетке, ощетинившегося шипами кресла и дыбы. Также в помещении наличествовало что-то навроде прислоненного к стене гроба да чуть выгнутого посередке стола с железными запястьями для удержу.

Камера прямо из сказок-страшилок, некогда рассказанных Стольником. Из них Меланья знала, что ведьм не пытали, сразу бросали в реку с камнем на шее и смотрели, всплывет ли; пыточную же использовали в основном для сознаний преступников и подозреваемых.

У стены, забросив ноги на стол, вальяжно развалился главный тюремщик — средних лет мужчина с виднеющимися сквозь распущенный ворот зарослями на груди, сальными темными волосами, короткой щетиной и черными жестокими глазами. Выражение лица его было так мерзко, а на губах играла столь нехорошая усмешка, что Меланья не могла смотреть на него и колодежки. Впечатление сложилось о человеке грубом, пошлом и греховодном. Даже стоять пред ним было неприятно — ощущение возникало такое, словно на людях догола раздели да еще плясать заставили.

— День добрый, — глумливо поприветствовал мужчина. — Стоишь пред лицом Эдарда, начальника тюрьмы и вершителя судеб в ней находящихся. Поклонись.

Наша панна вскинула голову.

— Гордая, значит, — довольно протянул Эдард. Убрал ноги, подался вперед, опершись о столешницу. — Ты знаешь, страх как люблю гордячек! Пожалуй, можно даже кляп вытащить, интересно с тобой поболтать... — он неспешно подошел, вытянул кляп. Меланья попятилась.

— Что за мерзкая тряпка?.. — брезгливо держа кляп двумя пальцами, Эдард метко зашвырнул его в камин и внезапно сжал Меланье предплечье да дернул к себе со словами: — Потанцуем?

— Не с тобой, — вырвалось у молодки.

— Ух! — выпятив губы, показушно нахмурился Эдард. — Какой резкий отказ! Кто-то из нас может не пережить его!..

— Виляс рассудит, — спокойно бросила Меланья. Сквозь тихую отрешенность на ее лице ни одна эмоция не проскользнула.

Эдард испустил пару ироничных смешков.

— Глупо верить в какого-то невидимого мужика, который постоянно находится средь нас. Власть имущим нет наказания. А из нас двоих, позволь отметить, власть имущий только...

Грохот посыпавшихся с каминной решетки щипцов не дал ему договорить.

— Мышка пробежала, хвостиком махнула? — саркастически поинтересовалась Меланья.

— Крысы, — уверенно заявил Эдард, прекрасно видевший: щипцы лежали на расстоянии друг от друга и все разом пасюком спихнутыми быть никак не могли. — Итак, вернемся к нашему делу.... Не правда ли, ребята из городской стражи весьма проворны? Отыскали тебя почти сразу после донесения...

Он сверился с бумагами на столе и сообщил:

— Ты у нас обвиняешься в колдовстве без разрешения, и завтра будешь подлежать проверке рекой. — Эдард снова вскинул на нее глаза, проверяя, как восприняла весть.

— В чем заключалось мое колдовство, можно ли узнать?

— Так-так... чарами способствовала выздоровлению девочки, коей лекарь предвещал явную смерть.

Брови Меланьи чуть заметно дрогнули. "Не могла Праска так поступить! Пусть я знаю ее со вчерашнего дня, но... Не она это!"

— Кто донес?

— Некая Юшка, проживающая неподалеку от места происшествия.

— Что ж... Виляс рассудит.

— Да что ты заладила — Виляс, Виляс, как монашенка, в самом деле!.. — обходя круг нее, воскликнул Эдард. — Может, попробуешь оправдаться?

Несказанное "я буду рад" повисло в воздухе и отразилось в черных глазах.

— Не буду доставлять тебе такого удовольствия, — глядя в одну точку, обронила Меланья.

— А несколько другого рода доставишь? — шепнул на ухо Эдард.

От ответа Меланью избавил стук в дверь.

— Пан начальник! Вам приказ от князя, — донеслось из коридора.