Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

- Разбойники, отвоевавшие любовь ушедшей апатичной невежды, грэхли эн’корте (1).

- А вот нечестно пользоваться древним наречием, - пожурила Хатпрос. - Я на нём сочинила больше стихов, чем на всех развившихся из него языках вместе взятых.

Цеткрохъев со стороны наблюдал за их соревнованием и неторопливо перелистывал добытые книги. Он прочитывал страницу одним коротким взглядом, а листов касался так невесомо и аккуратно, словно те могли скукожиться от жара его кожи. Подобное не исключалось, ведь люди не создавали страницы с учётом, что могучий повелитель редкого огня будет держать их книги в руках.

Всё имеет свойство полыхать, даже воздух, что дарует силу огню и задыхается в нём же. Мысль плавится от вздохов. Камень растаял, а небо дрожит от жара, но угроза не в том. Истребление физической оболочки банально. Бессмертные выжигают саму идею, её слепок в Мироздании. Цеткрохъев часто размышлял, что за это Терпящая журила их шестёрку с удвоенной яростью, хотя и осознавала в этом свою ошибку. Бедная, непутёвая Матушка! И ведь сумела же вовремя удалиться со сцены, на пике славы, незаметно сметая оплошности ножкой за кулисы. Ещё бы чуть-чуть помедлила, и люди начали бы догадываться и замечать, какой неопытный у них демиург. Однако Терпящая исчезла до этого, сохранив в душах будущих поколений маяк симпатии.

Создатель оставил этот мир! О, горе его жителям, ведь без Матери всё пойдёт под откос. Пружина сломается, и весь отлаженный механизм полетит на самотёк!

Создатель оставил их. Да здравствуют боги! Да здравствуют спасители, опора, несущие столбы, сила и… ненависть. Как много в них в действительности ненависти. Взметается разноцветными лентами, у каждого по-своему разрушительно прекрасными. Они бы не удивились, если бы огонь в них родился вместе с ненавистью, однако он существовал задолго до этого.

Мужичка постигла участь других служителей. И кого он пытался обмануть, презренный раб, будто его ждали жена и дети? Да и кого это могло разжалобить?

- И это всё? – кисло выдавил Хат’ндо. – Победа?

Цеткрохъев понимал его неудовлетворение. Слишком просто, до болезненной судороги стремительно. Они не ждали серьёзного отпора, и всё же надеялись, что им дадут вспомнить об осторожности, встряхнут их размякшие от столетий ожидания тела. Какая цель теперь маячила на горизонте? Увы, роли для них уже утвердили, и - вот же невозможное дело! - они сами подписались на них!

- Эта тишина, это безделье заставляет меня вспоминать, что мы в запасе! – воскликнула Хатпрос и, обхватив старшего брата за шею, уткнулась ему в плечо.

Цеткрохъев равнодушно приобнял её за талию, зная, что она просто подхватила настроение Хат’ндо. Королеву в последние дни довольно забавно кидало из двух крайностей: когда она смотрела на любителя шляп, в ней взбрыкивалась хитрая затейница, которая втихаря откусит палец даже близким; но когда Хатпрос переводила взгляд на сосредоточенного и умиротворённого Цеткрохъев, в ней просыпалась напряжённая сударыня. Возможно, эта двойственность, как синдром скуки, и не давала ей покоя, отчего Королева нынче была так озлоблена. Раздражение вспыхивало в ней будто само собой, но, к счастью, не перерастало во что-то неконтролируемое.

- Им весело на материке Церкви. А нам тут расчищать земли от сброда, - процедил Хат’ндо.

- Благородное дело, - размеренно проговорил Цеткрохъев. – Вшестером мы точно разрушим Хатостро. Нельзя этого допустить. Нам нужно держаться порознь, чтобы успеть больше за кратчайшее время. Если они не преуспеют, мы придём вместо них на Хатостро и продолжим дело. А пока мы стараемся на соседних землях, и так мы тоже меньше рискуем тем, что погребём их все под слоем пепла.

- Их всех, - вторила Хатпрос. - Почему нельзя их всех? Беречь людей - не наша работа.

- Пожалей земли, по которым они ходят. Земля не виновата в том, что держит недостойных.

Уничтожить махом красоту материка, купавшегося в свете и тепле, было бы куда большей трагедией, чем растоптать бегавших по нему муравьёв. По бескрайним равнинам Ролуангэ гулял свободолюбивый ветер, сухо хлестал жёсткие стебли растений, внушал людям эйфорию и восторг от чувства протяжённости и бесконечности. Поселения располагались довольно далеко друг от друга, а между ними были натыканы виноградники и плантации. Двигаясь сквозь весь материк, путешественник имел счастье посетить десятки крупных городов и сотни маленьких. Переезжая от одного к другому, он так или иначе наталкивался на пышные фруктовые сады и раскинувшиеся поля. И в какой-то момент путника ждало новое потрясение: он выезжал к подножию гор, цепью прорезавшей Ролуангэ с юга на север. Величественность этих гор придавливала заразившуюся свободой натуру, напоминая, что путешественник - всего лишь маленькое и хиленькое существо в сравнении с этими древними великанами.

Жители Ролуангэ привнесли в дикую красоту смысл, наполнили порядком. Проходя мимо заборов, ограждавших плодоносные деревья или грядки, можно было наткнуться на картины, оживлявшие статичные и спокойные пейзажи. Где-то в огородах и садах, не разгибая спин или, наоборот, не опуская голов, трудились мужчины и женщины. Они погружались в свои глубокие думы и не видели ничего, кроме предмета работы или конечной цели. Иногда можно было приметить паренька с низко надвинутой на глаза шляпой, заснувшего под танцевавшим лиственным куполом. Ему снились золотистое море, белоснежные паруса и заливистый девичий смех. А когда он просыпался, то мог краем глаза заприметь промелькнувший силуэт и подивиться, что девушка существовала не только в его воображении. Её рогатая тень всего секунду успевала подмигнуть дремавшему, а потом растворялась, и обескураженный парень вскакивал на ноги и в волнении озирался по сторонам.

Марево могло доставлять людям дискомфорт и даже неприятности, особенно когда урожай желтел и выгорал на беспощадном пекле. Подобное случалось редко, но всё же не без капризов природы. Зато тем, в чьих венах тёк огонь, жара не доставляла неудобств. Они шествовали под лазурным куполом мимо работавших людей, поселений, повседневных забот незаинтересованными миражами. Редкие взгляды ловили их фигуры, а когда такое случалось, люди протирали глаза и читали молитву Терпящей, если удавалось её вспомнить.

Нет, всё же в людях был толк, пусть они и занимали земли, не предназначавшиеся им от рождения. Смахивать их с этих пейзажей - значит, нарушать установившийся на материке порядок. Ролуангэ шло быть Королевством гончарных мастеров, родиной нескольких великих умов и выдающихся деятелей искусства и науки. Уже этим люди заслужили то, что рогатые леди всего лишь виделись уставшим юношам в мимолётном бреду, а посевы выгорали на солнце, а не настоящем огне.

Как скоро эти зацикленные на своих проблемах маленькие мирки, рождающие смыслы, будут потрясены извне новостями о гибели религиозных орденов? Сильно ли пошатнутся их устои? Запоют ли траурные песни, полетят ли гневные письма в столицу с требованием разобраться, найти и наказать? Отловить демонов… Есть шанс, что хотя бы тогда, в этих запоздалых волнениях, разовьётся опасность быть пойманными, изгнанными, сосланными вниз. Или же нет, и великаны просто исчезнут на равнинах, письма потеряются, а песни не станут востребованными.

А ведь они не могут прятаться и убегать - в силу своей природы. После того, как площадка будет окончательно расчищена от гнойников религии, бессмертные займут самое выгодное и в то же время привычное для себя место - на троне. Проведут подмену и незаметно или в открытую отравят сердце Королевства собой, как уже начали делать это. В природе ничего не изменится: виноградники всё ещё будут расти, а горы тянуться к небу; персики наливаться цветом, а плантации шириться и процветать. Изменится настроение людей. И это самое сложное. Бессмертные пришли воевать и никогда особо не думали, как будут ладить с местным народом. Потому что ладить с ним и не учились, но могли бы попытаться подстроиться под изменчивую ситуацию. Могли бы, но разве хотели?