Камин-аут (СИ)

– Лучше чем во второй раз? Откуда мне знать, когда вы будете так же откровенен со мной, как сейчас, – теперь она вертела в пальцах упаковку йогурта.

Почему он может ставить её в неудобное положение, а она его – нет? Моисей – первый человек, с которым она говорит о чем-то подобном. В каком-то смысле к Янке она стояла гораздо ближе, но не была с ним настолько откровенной. Приложив ледяной кулак к своему лицу, она почувствовала, как горит щека.

Моисей согнул указательный палец и, касаясь им переносицы, подпер лоб ладонью.

Она ведь хотела соблюдать дистанцию, не подаваться на провокацию его обаяния, а теперь сама лезет в частную жизнь, а это означает, что она приблизилась достаточно близко, чтобы принимать его всерьез. Возникла ответственность за свои слова, своего рода тайна, которая скрепила их. Но Фрэя до сих пор колебалась: этот высокомерный японец, который на деле оказался человеком разумным, имеет своё «второе дно».

– Первый, двадцатый… не в этом суть. У каждого это по-своему. Большое значение имеет только ваше собственное отношение, – он подтолкнул её локоть, чтобы она ела йогурт, – ешьте, пожалуйста. Попробую объяснить… В общем, – Моисей улыбнулся, и как всегда, смуглая кожа на скулах собралась в крошечные складки. – Если вы знаете, что потеряете любимого человека… – он еле заметно покачал головой, – в общем, когда вы знаете о том, что ваше время истекает – всё получается гораздо…

– …гораздо? – Фрэя ковыряла йогурт.

Моисей поднял на свет грибок, подцепленный палочками.

– …гораздо лучше, – наконец подыскал нужное слово.

– Ну! – обиделась Холовора. – Я ждала истории.

– А что вы ожидали услышать? Что это самый улётный, чумовой, охрененный секс в моей жизни? Когда теряешь кого-то и понимаешь, что больше никогда не прикоснешься к ней, даже такая вещь, как секс принимает несколько иные очертания, более светлые и чистые.

– Выглядит, наверное, очень красиво? – вдавив в пустой стаканчик крышку, Фрэя отставила йогурт на край стола. Спрятала под стол ладони и зажала их между коленей.

– Да, красиво, – Моисей изучал полосатое колечко, которое мешало Фрэе сосредоточиться на еде. – Не тревожит? – он переплел пальцы и указал на её губу.

– Вам кажется это уродским? – спросила девушка с полным безразличием.

– Вы меня тоже не знаете.

Фрэя скрестила щиколотки. Обута она была в свои любимые мартинсы от TSE, которые ей подарили на день рождения родители подруги и которые вызвали столько протестов во время укладывания чемоданов.

– Например?

Икигомисске опустил лицо и подпер мизинцами виски.

– В курсе, что такое «Принц Альберт»?

– У вас..? – Фрэя вытаращила глаза, понижая тон: – У вас «Принц Альберт»? – губы сложились буквой «о», затем она выдохнула.

– Hafada.

Девушка подалась вперед.

– Это что?

– Барбель в коже мошонки. Было еще кольцо Tugbuk… но я его вынул.

– Tugbuk – это… ниже «Альберта», под… уздечкой… – неимоверных усилий стоило произнести это ровным голосом.

– Мыслите в нужном направлении, – засмеялся Моисей негромко.

– Вот уж не думала, что там находится «нужное направление».

– А вы думали, за мной нет грехов… и что я буду против вашего безобидного пирсинга. Вот если бы всадили себе колечко посерьезней, тогда уж пришлось бы прочитать вам нотацию.

– Наверное, это очень…

– Вы правы, это очень.

– А вам это не мешает?

– Фрэя, ну как это может мне мешать?

– Откуда мне знать?! Только не говорите мне, что вы это сделали, чтобы ублажить партнершу?!

Моисей призадумался и опустил взгляд.

– У меня… в семье этому уделяют особое внимание.

– Слушайте, кто вы такой, а?

– Теперь вы будете называть меня животным.

– Вижу, у вас есть чем крыть карты. Когда у вас день рожденье? Вы зимний или летний – не могу понять?

– Пускай мой возраст останется загадкой еще ненадолго, – через силу улыбнулся Икигомисске.

– Значит, день рождение, оно уже не за горами.

На Акихабара Моисей смотрелся выгодно. Незнакомые девушки бросали на Фрэю завистливые взгляды, а той, в общем-то, было до фонаря, за кого их принимают.

Они держались за руки, пробираясь сквозь массу молодых людей с волосами всех цветов радуги, в пестрых костюмах и школьных униформах. Еще минуту назад болтали… Она ела протеиновый батончик шоколад-арахис и пряталась от солнца за стеклами очков. Выбросив фантик, Фрэя крепче ухватила Моисея за руку, так она точно не потеряется.

В начале апреля на Акихабара полно людей. Анимешники, косплееры, неформалы, и просто японские тинейджеры – всё пространство было забито молодыми людьми, кто сидел прямо на земле, кто на ступенях, кто у фонтанов. Фрэя закрыла зонт. Тряпичная сумка с каймой болталась у неё за спиной, шлепки-платформы ударялись о пятки. Солнце пекло, и на площадь слетались голуби. Туристы и все желающие фотографировали ребят.

Навстречу попались две девочки, та, что помладше – с длинными волосами карамельного цвета, пушистой челкой и пандой Чанг-Кии серии «Skelanimals». Фрэя проводила девочек долгим взглядом.

– Ну, хотите, куплю вам такую же панду? – Моисею надоело, что она каждый раз виснет у него на плече, спешит куда-то, дергает за руку, о чем он, само собой, не раз напоминал. Фрэя же и бровью не вела. Мог бы раньше догадаться, что будет, если привести её в большой город.

– Я буду выглядеть глупо с игрушкой?

– А для вас существует разница? – задал встречный вопрос Моисей.

– Вы – мастер делать девушкам комплименты. Купите мне панду в память о Акихабара. Только обыкновенную панду, не скелета. И не забудьте о Химэко. А потом пойти смотреть на мой любимый косплей.

– Пойдемте смотреть, а не пойти смотреть. Осторожно, машина, – Икигомисске повел её прочь от шоссе.

С растрепанными волосами, лезущими в лицо, снимая очки, в изнеможении Фрэя опустилась на скамейку. Целый день на платформах – это не шутка.

Принесенная Моисеем панда в одной лапе сжимала бамбуковую палку. Долго рассматривала игрушку – эти грустные глаза густого темно-карего цвета, черно-белую морду – и вспоминала Янке. Достала из кошелька монету для телефона-автомата.

На Хоккайдо они вернулись накануне дня рождения Тахоми. Химэко осталась у дедушки с бабушкой, Холовора не видела её со вторника, с тех пор, как они с Моисеем обустроились в гостинице.

Янке так и не перезвонил. Зато Тахоми заливалась слезами и матом в телефонную трубку, после того, как Фрэя поставила телефон на подзарядку.

Первое, что почувствовала девушка, зайдя в дом Икигомисске – знакомый и в то же время незнакомый запах, не резкий, но ощутимый. На базе Очику она столкнулась с запахом протухшей еды, грязи, засохшей крови; не так давно, уже в этом доме её преследовал запах испорченного жареного мяса – и на базе, и здесь ощущалось присутствие смерти и разложения.

На кровати, где обычно спала она сама, поверх покрывала лежала хозяйка. Если бы не запах, можно было принять женщину за спящую. Дескать, утомилась после трудного дня и решила прикорнуть часок-другой в гостевой комнате, пока не вернется госпожа. Хозяйка пролежала на застеленном одеяле двое суток. Диагноз – смерть от поверхностного отравления. В углу комнаты стоял чемодан Фрэи, поверх которого лежало аккуратно сложенное ярко-синее пальто.

Моисей позвонил Тахоми, и та вместе с Саёри примчались в тот же день.

В окно заднего вида Фрэя смотрела на него, видела, с каким лицом её провожает Моисей, как подъезжает машина скорой помощи и полицейский фургон. Икигомисске дорожил этой женщиной, а теперь он остался без поддержки. Несмотря на очевидное, он долго не мог поверить в смерть хозяйки. Сперва он кинулся к женщине, заботливо перевернул на спину и беззвучно открывал рот, не в силах что-либо произнести. Женщина определенно была убита. Кто это сделал? И зачем? В назидание Моисею? В назидание самой Фрэе? Смерть преследует её по пятам, а теперь еще Моисея втянула в эту свистопляску.