Стучит, гремит, откроется (СИ)

** Серебряная бляшка. Пятьдесят сребянок равны одной платянке.

Часть вторая

I

Тяжко зажилось Меланье, как стала косы под намитку прятать.

Казалось бы, на что нарекать? Муж любящий пылинки сдувает, хозяйство на зависть зажиточное; живет молодка — разве что в меду не купается.

Одна свекровь, змея подколодная, идиллию портит. Держит себя приветливо, а вместе с тем ощущается, что вечно недовольна неясно чем. А уж взгляд до того нехороший, тяжелый и злой, что как посмотрит — невестку холод до костей пробирает.

Ни дня со времени свадьбы не прошло, чтоб Гелина не указала Меланье, кто в господе хозяйка. Ожидания свекрови насчет вздорности невестки да попытки ее взять бразды правления в свои руки себя не оправдывали, однако Гелина, ссылаясь на "еще не обжилась, то-то будет", не замедлила сразу указать молодице ее место.

Вот, к примеру, как-то раз обедала семья, — в глухой тишине, будто в печинку ненастную — а Меланья вино не допила, на донышке чарки этак глоток остался. Свекровь, углядевши, тотчас сказала:

— Соизволь допить, Меланья, вино за деньги моего покойного мужа, да хранит Виляс его душу, куплено, негоже оставлять.

Сказанное звучит упреком навроде "объедаешь нас да к тому же добро переводишь!", Меланья слышит его и, ни слова не сказавши, допивает. Ласковая речь ранит, будто нож лживого друга, но напускного спокойствия не нарушает.

Тихо сделалось на хуторе, будто по покойнику скорбели, — ни шуток не слыхать, ни смеха заливистого. Меланья объясняла отношение к себе Гелины простейшим, как день ясным неодобрением сыновнего выбора, но от знания причины легче не делалось. Молодка изо всех сил старалась не обращать на злостную свекровь внимания — получалось не ахти. "Невзлюбила и невзлюбила, попросту не понравилась я ей. Всяко в жизни бывает, что удивляться и печалиться! Не за нее ведь выходила, а за Васеля... И почему я только вещунью не послушалась?!.."

Потолок будто давил, нависая над самою головою, сердце остро болело, постоянное напряжение сказывалось на сне. Молодая женщина замкнулась в себе, затосковала, стала по возможности избегать свекрови — да какое тут, все равно никуда от нее не деться, в одном доме проживая, за одним столом трапезничая... Побледнело лицо ранее румяное, запали, покраснели от бессонницы очи. Еще отчетливее проявилась твердость черт и не сходила теперь даже наедине с Васелём, когда Гелины не было рядом.

— Что сталось, голубонька? — озабоченно вопрошал Васель. Как мог он, так и старался развеселить жену — однако, тщетно. Глядя на нее, он тоже загрустил да вовсе позабыл мать, отчего та еще более озлобилась. Ревность глодала ее, та особая, присущая только матерям ревность к невестке.

Меланья в ответ на расспросы лишь плечами пожимала. Она не плакала и не жаловалась — терпела, держа переживания в себе, проявляя удивительную выдержку и стойкость. Не хотела ссорить Васеля с матерью, а может, не отдавая себе отчета, боялась, что муж займет не ее сторону.

— Не по родне ли скучаешь? — продолжал допытываться Васель. — Поедем! Я ведь не прочь, хоть сейчас!

— Скажи, пусть запрягают, — ответила Меланья, чуточку повеселев. Сама она, себя чужою ощущая, повелевать не рвалась, чтоб не усугублять нелюбви свекровиной. "Стоит отдать какое приказание, — мыслила молодка, — то, поди, еще пуще попрекать станет".

Не прошло и полпечинки, как супруги отправились в Яструмы. Ветер выдул из души печаль, и Меланья возрадовалась — ведь удалось пусть ненадолго, но вырваться из-под надзора свекровиного.

У отца молодка буквально расцвела, сделалась былой озорницей Меланьей с лукавыми речами. Ни матери, ни бабке не раскрыла она печалей, ибо не хотела беспокоить их и растравливать собственные раны; вместо того постаралась вовсе забыть о существовании свекрови хотя бы на вечер. Но Гелина упорно всплывала пред внутренним взором, и мысль о возвращении заставляла содрогаться. Как волна на берег морской, так при воспоминании о свекрови накатывала на лицо Меланьи печаль, впрочем, скоро сходившая и сменявшаяся улыбкою.

Видя такое дело, Васель пожалел о невозможности поселиться у тестя.

— Коли б можно было — чтоб и с тобой, и у родителей жить... — высказала его мысль Меланья.

Васель вздохнул.

— Хорошо бы, да, боюсь, не поймут.

День пролетел незаметно. Молодым людям столь не хотелось возвращаться на хутор, что и ночевать остались.

Если совсем по правде, Меланье моментами жутко хотелось поделиться своей бедой с матерью, самым близким ей человеком. Но открыться мешало странное чувство: будто очи свекровины и тут наблюдали за ней.

Когда супруги отправились домой, то приказали вознице не гнать лошадей. Таким образом, у молодой четы выдалась возможность поговорить, что при быстрой езде, учитывая надобность перекрикивать бьющий в лицо ветер, было не шибко удобным делом.

— Васель, — начала Меланья, — в этом году ты по купеческим делам часто отлучаться будешь?

— Посмотрим. На ярмарках надо бывать, ибо денежно...

— А меня будешь с собою брать?

— С радостью, сердце! Скажу тебе вот что: трудно даже представить мне расставание... Как вот нам разлучиться по доброй воле?.. Я ж ничего не выторгую, еще сам за свой товар заплачу, о тебе каждую печину думая.

— Хочу, не хочу, а придется тебя сопровождать, не то наторгуешься так, что без рубашки возвратишься, — сварливым голосом произнесла молодка, и оба засмеялись.

— На днях грядет зимняя Бжосковская ярмарка, как раз поедем.

— Надолго?

— Дней на двенадцать — самое большее.

— И то хорошо, — шепнула Меланья.

Мысль о скорой ярмарке крепила ее, но в то же время дни мнились длинными неимоверно. Гелина указывала на каждую мелочь с виду вроде бы безобидными замечаниями, однако Меланья никак не могла ко всему и сим замечаниям в частности притерпеться.

"Видать, не только из-за скучания по родным печалится", — подумалось Васелю, и он стал внимательнее приглядываться к происходящему в доме и обращать больше внимания на разговоры жены и матери. Предположение быстро оправдало себя, но, все же боясь ошибиться, Васель сперва запросил подтверждения у Меланьи:

— Ответь честно, жена: ты из-за матери моей так тиха и грустна?

— Мне тяжело свыкаться с новой жизнью вдали от родных, — уклончиво отвечала молодка.

— Угу... — кивнул муж, и лицо его притом ничего хорошего не предвещало.

Пришедши к матери, Васель спокойно заговорил:

— Заметил я, матушка, что стараешься ты наставить Меланью на путь истинный и воспитать в ней превосходную хозяйку и угодную тебе невестку. Однако попрошу поумерить пыл.

— Сыночек, дорогой, разве я провинилась? — не отрывая глаз от пряжева, ласково-преласково молвила Гелина. — Кто ж научит твою женушку уму-разуму, как не я?

Васель, как порох от искры, вспыхнул.

— Уму-разуму?! — ударив кулаком о стол, воскликнул он. — К Рысковцу таковую науку! Ей и так тяжело на новом месте, ты еще со своими наставлениями! Пуговица, ничтожная пуговица! — оторвется — ты уж тут как тут!.. Матушка, я предупреждаю: не хочешь распрей — меняй отношение.

— Сколь родители любящи, столь дети неблагодарны бывают... Хорошо, раз так. Слова ей не скажу отныне.

Обещание-то Гелина исполнила, научать прекратила. А со взглядами что поделаешь? — Только злее заблестели сине-зеленые очи. Буревестная угнетающая тишина никуда не исчезла, зато теперь Гелина, ежели Васель начинал ворчать, могла разводить руками и с истинно непричастным видом оправдываться:

— Не я виною! Есть повод, нету — молчу, лишний раз рта не открываю.

— А смотришь исподлобья. За что ты невзлюбила ее, матушка?

— Васель, чего тебе надобно от меня? Я чистую доброжелательность проявляю. Ты просил — я исполняю, ничего не говорю ей, если что не так (потом вспомнишь меня, спохватишься, а поздно-то будет!) Чего надобно?