Стучит, гремит, откроется (СИ)

— Лепота, — восхищенно выдохнул крестный.

— Понравлюсь ли жениху, не передумает? — поинтересовалась девушка, приближаясь бесшумно, будто дивное видение, дух неземной.

— С руками оторвет такой товар! — воскликнул, пришедши в себя, Стольник и, сжав крестницу в объятьях, приподнял да закружил ее. — Когда ты стала такой взрослой? Давно ли я крестил тебя, а тут уж на свадьбе гулять надо! Боже-Боже, как время летит!

— Вот и я о том же: когда она вырасти успела? — горько вопросил с порога Ворох, закурив трубку да опершись спиной о косяк.

Гости со стороны невесты потихоньку собирались, гудели во дворе, что пчелы в улье. Шаркала метлой невестина дружка, символически убирая преграды с пути молодых.

Наконец, мальчишки, бегавшие то и дело поглядеть, не едет ли жених, доложили о веренице саней, всадником возглавляемой.

Скоро поезд въехал в Яструмы. Васель рысил на саврасом коне, лучшем из своей конюшни. На ремнях весело фыркающего жеребца позванивали многочисленные цепочки и бляшки, пламенели пушистые длинные кисти; в пару-тройку прядок длинной гривы вплели цветные ленты; взгляд привлекала бархатистая попона под седлом, расшитая серебром. Сам Васель облачился в нарядную, на меху, алого цвета епанчу, накинутую поверх теплого кафтана и застегнутую у горла на перламутровую пуговицу.

Погарцевав пред двором, жених спешился да направился к крыльцу. Дорогу ему традиционно преградила невестина дружка, Меланьина подруга Хорыся.

— Позвольте узнать, куда собрался добрый пан?

— К вам!

— А зачем?

— Невесту увезти!

— На что же готов пан заради нее?

— На все!

— Так пусть докажет, иначе не отдадим! На слово в наше время никому верить нельзя.

— Что ж, извольте испытывать поскорей!

— А-а-а, — протянула дружка таким голосом, словно в шкоде уличала, и погрозила пальцем. — Поскорей, ишь!.. Тогда... — Хорыся демонстративно задумалась, сдвинув брови. — Пусть, для начала, пан Васель петухом покричит — сколь голосист, поглядим...

Делать нечего: пришлось ему кричать, аж десять раз, едва голос не сорвал. В своей алой епанче, с оттопыренными локтями он и вправду походил на молодого петушка.

Меланья со смехом наблюдала за измывательствами над женихом через окно. После испытания голоса Васелю не отрываясь нужно было выпить фляжку с ягодным медом, ибо "хрипеть начал, кабы голос не потерял, а то, не дай Бог, "согласен" перед священником не скажет!" Далее купец ладно сплясал трепака, а там загадали ему прокатать на спине отца невесты. Надо было видеть вытянувшееся при взгляде на тучного Вороха лицо, взлетевшие в немом вопросе "может не надо?" брови. Гости покатились со смеху, а дружка сжалилась и соизволила лично прокатиться на спине жениха, тем более сам Ворох отказался из нежелания искалечить будущего зятя. Откуда-то притащили старое, рассохшееся и скрипящее дамское седло, Васель торопливо снял епанчу и, опустившись на четвереньки, дал закрепить его на спине. Усевшаяся Хорыся погоняла жениха, и "коник" со всей возможной резвостью нарезал круги перед крыльцом.

Вдоволь помучив, жениха пропустили в сени, где внутреннюю дверь загораживали родители. Васель опустился на колено и преподнес им резной ларчик-шкатулку с дарами, который Стольник подал ему на входе. Откупившись от тестя и тещи, Васель наконец попал к Меланье.

— Ей-богу, думал, не пропустят! — выпалил он и больше сказать ничего не успел, так как в дом валом повалили гости. Тому, кто позначительнее, было уготовано место за одним из столов; кому же не приготовили места, тот вынужден был возвращаться во двор, где накрывались еще столы и большой костер разжигался.

Меланья сидела во главе одного стола, Васель — другого, и были они на приличном друг от друга отдалении, только взглядами обмениваясь, — так полагалось до венчания.

— Отгуляем за окончание жизней девичьей и холостой! — крикнул Ворох, обозначая начало празднования. Бойко зазвенели ложки по бутылкам, им завторили скрипаль, барабанщик и дудочник. Вскоре пол загудел под ногами пляшущей молодежи.

Когда гости подкрепились и выпили за две подбегающие к концу жизни, холостую да незамужнюю, пришла пора справлять венчание. Невестины родители стали под образом, держа на рушнике коровай, и молодые люди трижды поклонились им в ноги и получили благословение. Осоня надела на дочку второй крестик, долженствующий в замужестве оберегать от сглаза и бесов, Ворох проделал то же с Васелем.

На улице тем временем всячески украшали девичьи сани — мехами, бубенцами, лентами; сидение искусно тканым ковром застелили. Вышедши со двора, Меланья поехала в церковь, а за нею, кто верхами, кто пешком, последовали гости и жених.

— У тебя такое лицо, будто меня не к венчанию, а в могилу провожаешь, — сказала Меланья нежданно запечалившейся Хорысе, которая сопровождала ее.

— Жаль твоего девичества...

— Которая из нас должна была выйти замуж первой.

— То-то и оно, твое замужество означает, что скоро меня тоже выдадут... И будем детей нянчить, нарекания свекрови терпеть, порты мужнины стирать ... Ты не будешь, мне придется...

Не зная, как утешить разгоревавшуюся дружку, Меланья молча сжала ее ладонь. Настроение Хорыси не передавалось ей, разбивалось о стену радости, как волна о скалу. Меланья думала, что не так замужем плохо, у страха ведь глаза велики.

Хорыся сама быстро привела себя в чувство и встряхнула косами, отгоняя грусть.

— Зачем ты меня за дружку взяла — только и делаю, что ною, — затараторила она. — У тебя ж праздник, а раз праздник, так будем гулять!..

Жених вел невесту к алтарю по бархатной дорожке, невиданной на селе. Та роскошь надолго заняла обсуждениями бабские языки, не сулящие ничего хорошего из подобной расточительности. Завистницы собирались в стайки, будто птицы перед осенним перелетом, и оплетали свадьбу невероятным количеством небывалых подробностей — так паучиха овивает жертву свою кружевной паутиной.

— Верно, купец энтот не только тратить любит, а и по корчмам гулять, — говорит неделю спустя одна соседка другой. — В семью с таким мужем вряд ли что попадет.

— Я слыхала, будто Ворох все траты на себя взял, — вносит свою лепту собеседница.

— Держи карман шире! Он знает цену наработанному... Разве купил бы он дочке такую шубу, платье и бусы, не говоря об остальном? До встречи с купцом никто не видел на Мелке обилия украшений, Ворох не больно-то щедр.

— Так, может, на свадьбу откладывал! — вставляет случайно подслушавшая молодка...

Во время обряда все в церкви было проникнуто тайной да благоговением. Голос священника, обыкновенно монотонный, исполнился неведомой силой и громом отдавался от свода, наполняя сердца верой в нерушимость божьего союза. Приглушенно пели лучшие церковные певчие, добавляя обряду нереальности. После обручения Стольник забрал подножный рушник, и церковь опустела. На выходе молодых осып̀али семенами, а Меланью дергали за рукава, тщетно стараясь оторвать от мужа.

Васель посадил жену перед собой на коня и повез на хутор. Гости длинной вереницей потянулись за ними: ежели молодецкую и девическую жизни провожали у невесты, то супружеское бытие, когда то было возможно, приветствовали у мужа.

Молодые столь опьянены были счастьем, что после венчания еще долго словом не обмолвились, покамест в себя немного не пришли.

Одна только Осоня заметила исчезновение невестиной свечи, не попавшей, как полагается, в руки ей, матери, на сохранение, а девшейся после обряда невесть куда. Нехорошим то было знаком, ибо свечи воровались отнюдь не для добрых целей. Но Осоня, хоть испугалась, решила никого не расстраивать и оставить пропажу свечи в секрете, успокаивая себя, что сие — не более чем случайность.

Яблочко от яблони недалеко падает... Кто знает, быть может, ежели бы дочь обратила должное внимание на слова вещуньи, а мать — на неблагоприятный знак исчезновения свечи, то многое отвратить удалось бы.

*Самая крупная единица лядагской валюты, тоненькая платиновая бляшка.