Стучит, гремит, откроется (СИ)

Смех Васеля резко оборвался.

— Ты не будешь против, надеюсь? Мнение твое, матушка, важно для меня, я не хочу распри, но, против ты или нет, я все равно женюсь на ней.

— Конечно, я не буду перечить! Разве есть прок становиться на пути к твоему счастью, сыночек?

Она улыбалась искренне и добро, так что сын не мог не поверить. Он поклонился и, сказавши, что не может боле терять время, выбежал в сени. Стольник задержался в дверях.

— Скажи, почему?..

Гелина отвернулась.

— Я хотела достойную невестку, а не какую-то там селючку.

— Не важнее ли, что он любит ее, что потерял сон и покой?.. Сестра-сестра...

Он вышел и не слышал, как она пробормотала: "Своих детей нет — и лезет. Чего, спрашивается? Разве просил кто?"

Спустя пять колодежек два всадника помчались в зимнюю ночь.

Ворота яструмчане закрыли, Стольнику пришлось долго и упорно стучать и звать сторожевого.

— Кого тама Рысковец принес? — нелюбезно осведомился пропитый голос.

— Я кум пасечника, отвори!

— Ишь ты, тоже мне — важный человек, — хамовато откликнулись из-за ворот, не спеша впускать гостей.

— И княжий писарь! — добавил с ухмылкой Стольник. Васель гарцевал перед ним, поворачивая лошадь то в одну, то в другую сторону, и едва мог усидеть в седле от нетерпения.

Послышались ругательства, створка ворот распахнулась вовнутрь. Держащий ее селянин замер в земном поклоне.

— Расположения Виляса панам! — пристыжено бормотал он. — Расположения Виляса! Добро пожаловать! Не серчайте уж!.. Расположения...

Будь на месте писаря Ворох, он бы не упустил возможности пригрозить сторожу заплечных дел мастером, но Стольник только развеселился.

— Разогни спину, добрый человек, я зла не держу, — бросил он на ходу и тихо заметил, к племяннику обращаясь: — Видишь, должность открывает любые ворота!

Васелю было не до того.

— Скорее! — поторопил он да подогнал лошадь. — Ничего, что я вот так, не спросивши за сватов?..

— Думаю, ничего. Вряд ли тебе откажут.

Васель только вздохнул. Лихорадить от волнения после дядиных слов не перестало, хоть в оных и сквозила непоколебимая уверенность.

***

Был последний перед Мировещением вечер, считавшийся из-за преддверия праздника также святым. Сегодня девушкам уже разрешалось баловаться несерьезными гаданиями, и к Меланье забегала подруга, чтобы поворожить по обыкновению. Но уходила Хорыся она расстроенной — у Вороховой дочки не было желания поддерживать обычай, она узнала все интересующее от вещуньи.

Одно только сделала Меланья из всего, что делалось обыкновенно в преддверии Мировещения — вышла на крыльцо и загадала тихонько:

— Пусть Васель посватается!

Тут-то как раз и подъехали ко двору двое всадников. Девушка, не вглядываясь особо в темноту, кое-где рассекаемую полосами света из окон, вернулась в дом и спросила отца, не ждет ли он кого, ибо приехали какие-то люди, да еще так поздно. Ворох пожал плечами и, запоздало сообразивши, кто это мог быть, вышел встречать. Меланья замерла, выглядывая из-за полуотворенной двери.

— Не разбудили? — спросил кто-то за затянутым узорчатой сетью окном.

— Нет-нет, мы не ложились, — отвечал Ворох. Вскоре из сеней повеяло холодом, и голос отца отчетливей послышался в передней: — Заська, свет!

Прибежавшая найманка разворошила уголья в камине, стало посветлей, и Меланья отошла от двери, дабы ее не поймали за неугодным приличной девушке подсматриванием.

— Вы простите, что без предупреждения, не спросивши, с бухты-барахты... — оправдывался кто-то. Меланья с замиранием сердца узнала Васеля.

— Это ничего, ничего! — добродушно отвечал Ворох.

Осоня потянула озадаченную Меланью, которая хотела и не могла верить в то, что желание сейчас может сбыться, за руку.

— Пойдем, поприветствовать надо!

В то время как Осоня расцеловывалась с кумом, тихонько просившим прощения у нее за отсутствие гостинца, Васель кланялся Меланье, вручая ей припасенный задолго узелок, каковой он постоянно носил с собою, боясь забыть.

— Не буду тянуть кота за хвост, приступлю сразу к цели позднего визита, за который, кстати сказать, извиняюсь премного! — начал Стольник, вышедши на середину комнаты. Васель стал за его спиной.

— Есть у меня на примете один купец, а у него — сундук с добром...

"О Господи!!! Крестный — сват!" — мелькнуло у Меланьи на задворках сознания. Она выронила дареный узелок, брякнувший при ударе об пол, даже не заметив этого.

— ...Чего только в том сундуке нет! — продолжал разливаться соловьем Стольник. — Все есть, нет только цвета руты*. И так купцу плохо без него, так плохо! Есть не может, спать не может, все горюет да горюет! Если б вы, добрые люди, сжалились над молодцем, поручив ему ваш цветок, — счастливцем бы его сделали!.. Обещается ухаживать, говорит, скорее сам умрет, а ему не даст завянуть.

— Что ж... — протянул Ворох, с трудом удерживая на лице серьезное выражение. — Как поступим, жена?

Четыре пары очей выжидающе воззрились на Осоню.

— Тебе решать. Я не против.

— Но жалко ведь. Вдруг наша кветка завянет? Сколько любви, сил, заботы на нее ушло, пока вырастили...

— Посланец говорит, что она будет в сохранности.

— Ну, если так.... Ладно уж, поверю на слово. Отдаем!

Но добыть согласие родителей — только полдела.

Васель выступил вперед, опустился на колено и приложил руку к груди.

— Пойдешь ли за меня, панна Меланья, сердца моего хозяйка?

Девушка засияла улыбкой и твердо ответила:

— Пойду!

Тогда Васель поднялся, протянул руки, и Меланья вложила в его горячие ладони свои. С колодежку счастливые согласованные** стояли так, а потом одновременно сделали шаг друг к другу. Меланья прильнула к его груди, Васель крепко ее обнял, одной рукой за плечи, другой за стан.

Глядя на красивую пару, Осоня возрыдала, уткнувшись лицом в плечо Вороху, тоже недалече бывшему от слез. Заслышавшие сватовство бабка с дедом вышли поглядеть и теперь одинаково умильно улыбались. Ивась жался к крестному и спрашивал, почему мама расстроена.

— Ты плачешь? — отстранив немного Меланью от себя, шепнул Васель. По щекам девушки действительно котились крупные чистые слезы, хоть она и улыбалась. — Не плач, душа моя, сердце мое! Все ведь хорошо! — не помня себя, он принялся утирать ее щеки от слез, при этом повторяя: "Не плачь, не плачь, Бога ради!"

— Это слезы хорошие...

Больше того Васель ничего не дал сказать ей в свое оправдание. Уста слились с устами, и долго целовал он Меланью, с необыкновенной нежностью да трепетом.

Шею жениха Меланья перевязала шелковым платком, а сватовскую — рушником. По обыкновению, любящие попировать Лядагчане любую удачную ступень сватовства отмечали застольем, и едва ли не грехом считалось от сего обычая уклоняться. Договорились, что вскоре Васель привезет мать на смотрины.

***

Бытие пасечниковой семьи Гелину не впечатлило, но притворялась довольной она весьма искусно. Улыбка не сходила с ее губ, жесткие складки на лице разгладились, недовольного выражения как не бывало. Произвела она впечатление уступчивой и доброй женщины; из всех одна только Меланья заподозрила неладное, но не придала этому особого значения, напрочь забыв о предсказанном бабой Хвеськой. Происходящее вскружило голову, от любви и радости темнело в глазах, куда там вспоминать про слова вещуньи!..

Ежели смотрины жениха заключались в основном в осмотре хозяйства, то невестины имели таковые цели: знакомство свекрови с будущей невесткой и убеждение в своем выборе жениха.

Гелина задавала Меланье вроде простые вопросы, с помощью которых надеялась получить представление о характере сыновней избранницы. Но девушка, лукавя и шутя, давала неоднозначные ответы, потому толком выведать желаемое не удалось; одно Гелина поняла — Меланья отнюдь не глупышка.

— Как думаешь, справишься ли как хозяйка на новом месте? — спрашивает Гелина.